Тоненько скрипнула калитка. Глеб словно и не удивился, когда во двор вошла Ксения, хотя не видел ее с той самой встречи в грозу. Едва заметно кивнул гостье. Поддержал взглядом, когда она оступилась на неровной плитке.

– Машина готова? – спросила Ксения, и ее голос оживил в Глебе воспоминания о ливне, ее волосах, запрятанных под куртку, о собственных дрожащих пальцах.

Он отставил бутылку, выпрямился. С приходом этой женщины кровь быстрее побежала по венам.

Почему пришла она, а не муж? Непонятно, нелогично.

– Краска еще не высохла, – ответил Глеб, прислушиваясь к звону в своем теле.

Ксения нахмурилась. Затем молча опустилась в соседнее кресло, откинула голову, прикрыла глаза. Они так и сидели – неподвижно, в тишине, – пока над лесом не потухла последняя розовая полоска.

Тогда Глеб сходил в дом за бокалами. Плеснул в оба. Один протянул Ксении. Она взяла, не глядя, машинально. Не чокаясь, выпили.

– Ненавижу, когда он пьет, – задумчиво произнесла гостья.

– Я… – Глеб кашлянул в кулак – голос показался глухим, хриплым, – …тоже.

– Поэтому и не пью, – Ксения сделала большой глоток и поморщилась.

– И я, – Глеб опрокинул в себя бокал.

Плеснул еще.

– Но сегодня особенный день, – она пригубила.

– И у меня.

– Достал. Ненавижу, – Ксения так просто произнесла последнее слово, будто говорила о вине – «сладкое», «теплое».

– А у меня день рождения.

Она часто заморгала, точно только проснулась, и посмотрела на Глеба. А тот посмотрел на нее – и теперь не ощутил ни смущения, ни робости, будто ему уже нечего было скрывать перед этой женщиной.

Ксения и не задавала вопросов, словно все понимала. И про пьющего отца, и про одиночество, и про поиск ответов. Понимала, потому что сама испытала подобное. Разве что вместо отца пил муж, одиночество было глубже, а ответов на ее вопросы, возможно, не существовало. Все это роднило их.

– За твой день рождения, – Ксения приподняла бокал, будто чокаясь, – и выпила до дна.

Глеб усмехнулся – и повторил за ней.

То ли вечер теплел, то ли вино распаляло кровь.

Ксения положила ногу за ногу и ступней качнула соскользнувшую на самый носок туфельку.

– Это что, летучие мыши?

– Ага.

– Жутковато.

– Выпей еще, для храбрости.

Глеб и сам не заметил, как перешел на «ты» – настолько это обращение теперь казалось естественным.

– С тобой за компанию.

Еще по полбокала.

– Ну как, страшно? – с искренним любопытством поинтересовался Глеб.

Вместо ответа Ксения нахмурилась – всерьез задумалась над вопросом.

– Я придумал! – вмиг оживился Глеб. – Сиди здесь! Никуда не уходи!

Подскочил, ненароком опрокинул бутылку, мгновенно подхватил ее – всего пара капель пролилась – и под звонкий смех Ксении убежал в подвал. Вернулся со стрелой и самодельным луком, высотой едва ли не в его рост.

– Ух ты! – Ксения повозила стрелу по воздуху, как это делают дети бумажными самолетиками. – Тяжелая.

– Это из-за болтов. Видишь, прикручены к концу.

– А чего кривая?

– Чтобы противников с толка сбивать, – серьезным тоном ответил Глеб.

Прицелился.

– А если попадешь? – поинтересовалась Ксения.

Ее любопытство вызвало у него улыбку, которая теперь никак не хотела прятаться.

– Тогда ты приготовишь нам ужин.

Глеб натянул тетиву, снова прицелился – и отпустил. Мышь резко спикировала, словно ее ранило, хотя стрела пролетела в паре метрах от нее.

– Вот и отлично! – Ксения легонько захлопала в ладоши. – Я совершенно не умею готовить летучих мышей.

– Да ладно! – Глеб отыскал в траве стрелу и снова прицелился. – Они готовятся так же, как и любые другие мыши, только соли надо побольше. И лаврового листа.

Ксения хохотнула.

Снова промазал.

Она сейчас казалась совсем другой. Не было ощущения эфемерности, недосягаемости, непреодолимой пропасти из-за разницы в возрасте. Вот она – реальная, теплая, близкая, – просто протяни руку. Наивная, любопытная, юная, а он – взрослый и опытный.

– Не хочешь готовить, тогда добывай.

Глеб протянул лук. Ксения кое-как прицелилась.

– У тебя стрела вниз смотрит.

– Правда? – плечи Ксении мелко тряслись от смеха.

– Правда. Впрочем, это неважно. Она все равно у тебя не полетит, ты неправильно ее зажимаешь. Вот так надо…

Глеб переставил ее пальцы на рукоятке лука, порывом, не думая, и осознал, что произошло только, когда ощутил прохладу ее ладоней. И щекотку волос на своей щеке, и аромат тела. Ему нестерпимо захотелось прижать Ксению к себе – так крепко, чтобы почувствовать изгиб ее спины, уткнуться носом в шею, глубоко вдохнуть… Но он не сделал этого, потому что почувствовал и еще кое-что – холодную отстраненность.

Отступил.

– Прости.

– Это ты прости. Дело во мне, я плохо переношу прикосновения.

– А как же… – Глеб вовремя остановился. Интимная жизнь Ксении не его дело. Совершенно не его дело.

Но эта оговорка уже направила их мысли по одному руслу, потому вопрос Ксении прозвучал так, словно был продолжением разговора.

– Та девушка, которую мы подвозили, – твоя подружка?

– Ага.

– Выпьем еще?

– Давай.

Разлил по бокалам остатки вина. Щеки горели от спиртного.

– Вино для нее покупал?

– Ага.

– В следующий раз купи полусухое. В крайнем случае полусладкое. Но не эту приторную гадость.

– Следующего раза может и не быть, – Глеб снова сел в кресло. Сейчас он не хотел думать о Лане, но в то же время чувствовал себя так, словно был обязан все о ней рассказать. – Когда вы приехали, мы собирались заняться сексом, – сообщил Глеб без капли смущения, как лучшему другу. – Я пошел открывать вам дверь, а потом забыл о Лане. Веришь? Просто вылетело из головы, что этажом выше меня ждет обнаженная девушка. А у нее это был первый раз.

– Ну да… Не очень… – Ксения словно по-настоящему расстроилась. – Поэтому она не пришла на твой день рождения?

– Думаю, да. Сказала, что уезжает, но я ее в центре видел. Даже не расстроился, что соврала, сам виноват. Наверное, у вас, женщин, такая «забывчивость» считается серьезным промахом.

Помолчали.

– А она ничего такая. Красивая.

– Ага.

– Не боишься с ней – в первый-то раз?

– Тогда не боялся. Когда узнал, я уже был в таком состоянии, что не до страха, одни гормоны. А теперь… Даже не знаю.

– Хочешь, научу? В благодарность, что не подстрелил мышь, и мне не пришлось ее готовить? – Ксения улыбнулась, и Глебу стало теплее, словно еще бокал в себя опрокинул.

– Чему меня может научить женщина, не переносящая прикосновений? – случайно вырвалось – это все вино. И ее присутствие. Не хотел обидеть.

– Я не всегда такой была – неприкосновенной, – Ксения все еще улыбалась, но теперь только губами, улыбка в глазах растаяла. – Так тебя научить?

– Валяй, – нарочито развязно согласился Глеб.

– Что вы делаете! – я вскакиваю со стула, нервно растирая шею там, где только что лежала ладонь Графа.

– Еще одна ниточка с твоей жизнью? Непереносимость прикосновений? – Граф ходит полукругом, то приближаясь ко мне, то удаляясь.

Я чувствую себя кошкой, готовой к прыжку. Еще шаг ко мне – и я выскочу из кухни. Усилием воли заставляю себя убрать руку от шеи.

– Кто бы мог подумать, что моя Шахерезада недотрога.

«Кто бы мог подумать, что я Шахерезада!» – возмущаюсь, но язык держу за зубами – не без труда.

– Это что, заболевание? Или ты тоже не всегда была такой? – спрашивает Граф с любопытством ребенка, протыкающего лягушку соломинкой.

Была бы благоразумной – бросила бы наживку. Но сейчас я лишь очень зла.

– Это не имеет отношения к истории!

– История не увлекла меня. В отличие от вас.

– Напишите обо мне книгу? – ядовито интересуюсь я.

– Вряд ли вы интересны настолько.

В ответ я рычу – где-то в глубине себя.

Снова ловлю себя на том, что растираю шею. Хмурюсь. Обхожу Графа по наибольшему радиусу и сажусь на стул. Пора возвращаться к моей истории.