У нее был четкий, точеный профиль. Полные сочные губы. Большие глаза с легким восточным разрезом. Прямой, чуть вздернутый нос. Никаких идеальных пропорций. Но, возможно, именно их отсутствие – то, что язык не поворачивался назвать изъяном, – и притягивало взгляд.

Светло-русые волосы волнами спадали на плечи, сплетались в растрепанную косу и исчезали под капюшоном тонкой курточки, наброшенной на плечи. Это тоже привлекало внимание, рождало отклик – и Глебу захотелось очень осторожно, бережно высвободить ее волосы.

– Здрасте… – наконец, выдавил он.

– Привет, – отозвалась незнакомка после такой долгой паузы, что Глеб подумал, не повторить ли приветствие.

Голос низкий, грудной, вызвал легкое волнение в солнечном сплетении.

Стук костяшки пальца по стеклу был таким неожиданным и громким, что Глеб вздрогнул и наконец перестал пялиться на женщину. Мужчина, чей образ едва угадывался за окном, залитым водой, кивками головы, похоже, пытался спросить, в чем причина задержки.

Глеб поднял руку – мол, все в порядке – и выжал сцепление.

Остановился у самого крыльца.

– Зайдете? – предложил Глеб спокойным и безразличным, как ему казалось, тоном.

В ожидании ответа пальцы сжали руль. Все это происходило само собой, словно тело жило своей жизнью. От этого было неприятно.

Спохватился, одним движением снял с себя куртку и протянул женщине, подталкивая ее к принятию решения. Ему бы следовало открыть ей дверь, помочь выйти из машины, провести до крыльца, но он задержался, чтобы прийти в себя. Вытянул перед собой руки и со спокойствием опытного врача отметил, что они дрожат.

Пока Глеб добежал от гаража до крыльца, преодолев всего-то с десяток метров, успел промокнуть насквозь. Распахнул дверь, пропуская гостей. Здесь, в своих стенах, он почувствовал себя лучше.

– Спасибо, – женщина протянула куртку Глебу.

Их руки едва соприкоснулись – и все спокойствие полетело к чертям. Прикосновение ее прохладных тонких пальцев с блестящим колечком на безымянном, взгляд чуть влажных глаз, обволакивающий и в то же время пронзительный, – она плакала? почему? из-за кого? – все задевало его, вызывало душевный зуд.

«Чертовщина», – Глеб усмехнулся сам себе и провел ладонью по жесткому ежику волос, сгоняя наваждение.

– И что это было за кольцо? – Граф рывком разворачивает мое кресло.

Я ахаю от неожиданности.

Он нависает надо мной, упираясь ладонями в подлокотники. Раздетый по пояс, волосы липнут ко лбу. Жар от его тела исходит такой, словно оно полыхает. Но блеск в глазах бесовской, пугающий, будто в глубине их таится что-то еще, мне неведомое. Граф рассержен на меня? Интересно за что.

– Странно, что вы вообще что-то расслышали, кроме стонов проститутки, – холодно замечаю я.

– Вот как?.. – раздается из глубины комнаты язвительный женский голос.

Граф усмехается, оглядывается – короткая передышка, я успеваю перевести дыхание, а затем борьба взглядов продолжается.

– Камилла не проститутка, она моя подруга, – Граф улыбается одними уголками губ. – Я никогда не плачу за секс.

Не сказать, что я очень сожалею о сказанном, но взгляд опускаю. Изучаю свои руки, сложенные на коленях. Длинные пальцы с короткими, ненакрашенными ногтями, почти у самой косточки на запястье – розовое родимое пятно. Слушаю, как приводит себя в порядок подруга Графа. Странно… Мне казалось, одежды на ней было куда меньше.

Мягкие шаги по ковролину – и блондинка склоняется к Графу, все еще нависающему надо мной, для прощального поцелуя. Я внутренне сжимаюсь, приготавливаясь к очередной демонстрации пылкости, но поцелуй оказывается почти дружеским – лишь легкое касание губ. Камилла стреляет в меня взглядом – сквозное ранение, жизненно важные органы не задеты, – а потом внезапно наклоняется и так же целует меня.

Я словно проваливаюсь в кресло, как в яму, – от неожиданности поступка, этого поцелуя на троих, резкого аромата мускусных духов, запаха пудры и тепла женского тела. И только потом вспоминаю, как сильно не люблю прикосновения.

– Глеб пропадет. Уже пропал, – заявляет Камилла и щелкает крышкой пудреницы.

Я невольно оборачиваюсь на звук. Подружка Графа прячет косметичку в сумочку. На Камилле бежевое закрытое платье чуть выше колена, туфли на невысоком каблуке. Легкий макияж. Соглашусь, проститутку она сейчас напоминает разве что именем.

– Шампанское – в ведерке, презервативы – в шкатулке, – доносится уже из-за прикрытой двери.

От этого намека меня словно кипятком в груди ошпаривает. Замерев, слежу, как Граф пересекает кабинет, достает бутылку из ведерка со льдом и, чуть взболтав, открывает ее с громким хлопком. Я ждала этого звука, но все равно сердце екнуло.

Пена течет по стеклу, едва задевая пальцы Графа. Он берет с подноса два бокала в одну руку и одновременно их наполняет. Возвращается ко мне.

– Предлагаю только шампанское, не презервативы, – говорит он, улыбаясь совершенно по-человечески, не похабно, не издевательски. – Ненавижу пить в одиночестве. Составите компанию?

Моя первая реакция – отказаться. Но потом включается благоразумие, и я понимаю, что такой ответ его только рассердит. А мне и в самом деле не помешает сделать пару глотков после всего, что произошло здесь сегодня.

Благодарю. Принимаю бокал. Пригубливаю – безумно вкусно. Пузырьки с дразнящим шепотом лопаются на губах.

Граф садится напротив. Поигрывает напитком в бокале. Ждет.

И я продолжаю свою историю.

– Далеко живете? – спросил Глеб, мечтая одновременно услышать в ответ и «нет», и «да».

– За рекой, только дом сняли, – сказал мужчина.

Женщина повернулась к Глебу спиной. Она рассматривала более чем скромную обстановку гостиной, объединенной с кухней, а Глеб рассматривал ее. Ткань сарафана с нежностью льнула к лопаткам и округлым бедрам. Сквозь нее едва заметно проступала полоска нижнего белья.

Он смутился, нахмурился.

– Скоро отец приедет и отвезет вас.

Сказал быстрее, чем подумал. Мог же и сам отвезти на одной из машин, что в ремонте, – на проселочной дороге документы никто не спрашивал. Но Глеб не хотел снова оказаться с этой незнакомкой в одной машине, так близко.

Женщина словно что-то уловила в его голосе, обернулась, скользнула взглядом – словно ветром подуло – и принялась снова рассматривать колесные диски, развешенные по стенам ровными рядами. Будто ей и вправду было до них дело.

– Чай хотите? – спросил Глеб с неуместным вызовом и легонько цокнул языком, осознав это.

– Ксения, будешь чай? – переспросил мужчина, будто теперь для общения с ней Глебу требовался посредник.

Ксения. По-другому ее и звать не могли. Такое красивое, таинственное, притягательное имя.

Она кивнула, проводя пальцем по диску так медленно и тягуче, что Глеб прикрыл глаза.

Поставил чайник на огонь. Постоял, опираясь о плиту ладонями. Он ощущал сверлящую боль под ложечкой и еще что-то, похожее на плохое предчувствие. Выдохнул, кивнул сам себе – дурацкая привычка.

– Вы промокли. Могу принести рубашку отца, – предложил Глеб гостю.

– Э-э-э… Не надо, пацан.

Это обращение, произнесенное при ней, обожгло.

Мотылек бился о желтую лампочку. В тишине закипал чайник. И так же что-то закипало в глубине души у Глеба.

– Вот скажите… – начал он, когда Ксения наконец налюбовалась жестянками и села за стол. – Все отсюда едут, в вы сюда. Что так?

Взгляды гостей сосредоточились на нем. Ее взгляд сосредоточился на нем.

Глеб прошел через комнату к шкафу, стянул с себя промокшую майку, сам прекрасно осознавая, насколько это детская и смешная демонстрация его силы, молодости, красивого накачанного тела. Куда более красивого, чем обрюзгшее – ладно, немного поплывшее, подвявшее – тело ее спутника. Закинул майку на дверцу шкафа, натянул свежую, первую попавшуюся – отцовскую.

– Сахар есть? – вместо ответа спросил мужик.