С Андреа Кантор все это время Глебов общался посредством электронных писем. Он успел продать квартиру во Франкфурте и закрыть свое так и и не начавшееся дело. Особенных причин более близко общаться с бывшей хозяйкой проданной квартиры молодой человек не видел. Он ценил все, что сделала для него бывшая соседка по дому, ее советы и помощь, но возвращаться в Германию не собирался. После долгих раздумий и перипетий, пережитых на острове, он отказался от дальнейшего продвижения проекта Академии Гениев и в Германии, и в России. Вместо этого он брал уроки мастерства у приемного отца и наслаждался жизнью в родном Санкт-Петербурге. Эти события и особенно идея открытия собственной выставки захватили его полностью. У молодого художника оставалось все меньше времени на раздумья о встрече с прекрасной сицилианкой. Воспоминания о ней с каждым днем все больше стирали из памяти былое очарование.
Последнее сообщение от Кантор Глебов получил недели две назад. Она, как обычно, весьма подробно описывала жизнь на острове; рассказывала о встрече с доктором Ранилом Банда Претунге, который помог Глебову преодолеть недуг и встать на ноги; передавала приветы от него и сангха-монаха2), также принимавшего участие в судьбе русского больного. Обычное письмо, и только в самом конце несколько странных фраз.
«Дорогой Саша, ты знаешь не понаслышке, как причудливо порой играет судьба. Каждый из нас живет в собственной реальности и не всегда может принять почти не слышимые послания из других миров, которые на самом деле определяют нашу жизнь. Здесь, на острове, я научилась внимательно прислушиваться к тому, что сообщают каждому из нас Высшие Силы.
Мы знаем с тобой друг друга достаточно хорошо и ты, надеюсь, помнишь однажды мною сказанное: неправильно, когда дети уходят в вечность раньше родителей. В связи с этим я решила немного подкорректировать историю моей семьи.
Мое отношение к тебе ты прекрасно знаешь, поэтому не удивляйся, если вскоре получишь необычный подарок. Прими его, как благодарность на мудрое правильное решение, которое тебя ждет – уверена в этом. Верю в тебя, мой мальчик. Живи долго и счастливо. С любовью. Твоя Андреа».
Глебов долго думал над необычным письмом, но ответить сразу же не смог по двум причинам. Первая состояла в том, что подготовка к его первой выставке была в самом разгаре и он попросту не мог отвлекаться на не относящиеся к ней дела. Первая персональная выставка для художника – как первый ребенок для матери, как первое объятие любимой, как первый важный экзамен. Это событие захватывает полностью, забирает всю энергию, волнения, поднимает над землей, наполняет приятными ожиданиями. Вторая причина была не менее важной – Саша Глебов просто не знал, каким образом и какими словами реагировать на письмо и что ответить. Написать, что благодарит за подарок, о котором не имеет представления? Ответить, что не понимает, о каких Высших Силах идет речь? Спросить, почему дети не должны умирать раньше родителей и какое отношение эта фраза имеет к нему? Он абсолютно не понимал, какими словами ответить на странное письмо. Подготовка к выставке показалась ему весомым аргументом, чтобы на некоторое время отложить в сторону ответ на непонятное письмо.
***
Выставка прошла успешно.
На следующий день Глебов сидел у компьютера и читал отклики знакомых, друзей и незнакомых ему людей, посетивших выставку. На лице новоявленного художника блуждала довольная улыбка, сердце подрагивало от радости, а нога, помимо воли, отбивала веселый такт на полу. Настроение Саши было приподнятым и, несмотря на сырую холодную погоду. Ему хотелось прыгать до невидимого за тучами солнца и по-детски кричать от счастья.
Поток радостного настроения прервал приход отца. Антон Глебов стоял на пороге комнаты и протягивал сыну необычного формата конверт.
– Извини, не стал бы тебя беспокоить, но письмо из Германии. Возможно, что-то срочное или важное для тебя. Вот, возьми.
Письмо захлопнуло открытую калитку радости и сильно ударило в спину, указывая на то, что в жизни есть причины не только для хорошего настроения. «Я до сих пор не ответил на письмо Андреа! – тут же промелькнуло в голове. – Она подумала, что я не получил электронное письмо и отправила его по почте. Как неудобно получилось…»
Руками, слегка подрагивающими от неприятного чувства невыполненного обещания, Саша вскрыл письмо. Оно, однако, оказалось не личным, а официальным. Сверху стояло ничего не говорящее Глебову название немецкой нотариальной конторы. Пожав плечами, он принялся читать текст, но уже после первой строки рука его дрогнула, а сердце неприятно сжалось.
«Уважаемый господин Глебов! Настоящим выполняем последнюю волю нашей клиентки, госпожи Андреа Кантор, и сообщаем, что ее похороны состоятся 13 ноября на городском кладбище Франкфурта. Также приглашаем Вас присутствовать на оглашении завещания покойной. Адрес кладбища и нотариальной конторы указаны внизу. Просим в обязательном порядке подтвердить Ваше присутствие…»
Время резко дернулось назад, как отскочивший от стены мяч. Новость потрясла Сашу настолько сильно, что он на несколько секунд растерялся. «Как же так, ведь она прислала мне…» Только теперь до него начал доходить смысл присланного около двух недель назад сообщения, на которое он собирался ответить на днях. Его голову заволокло туманом неисполненного долга, перемешанного с чувством вины за то, что уже ничего нельзя исправить.
Смерть вмешалась в его планы.
Глебов качнулся, обхватил голову руками и закрыл глаза. Ни думать, ни шевелиться не хотелось. Мысль о том, что Андреа знала, или догадывалась о смерти, не вмещалась в голову, накрывала своей неправдоподобностью. Глебов пытался отогнать эту мысль, забыть, отретушировать, но она ровными строчками электронного письма стояла перед глазами. Каждая буква впивалась теперь острой иглой в мягкую плоть тела и вызывала физическую боль. Боль потери. Боль важного, но упущенного навсегда шанса увидеться и поговорить с человеком, которому многим обязан.
Какое страшное слово смерть …
***
Пастор закончил речь, сделал шаг к могиле, со словами Земля к земле, пепел к пеплу, прах к праху взялся за лопатку, бросил с нее на гроб, укрывшийся в глубокой яме, мокрую землю и отошел в сторону, дав родственникам и друзьям возможность попрощаться с покойной. Трое племянников, образующих линию близких родственников, а, значит, и наследников, принимали соболезнования от нотариуса, бывшего здесь по долгу службы, женщин-подруг, соседок, а также незнакомого иностранца, не приходящегося покойной ни дальним, ни тем более близким родственником. На похороны он успел прилететь по приглашению нотариуса Яна Вунден, да и без приглашения тоже бы прилетел. С Кантор его связывали не только соседские отношения, но встречи в больнице, где Глебов лежал после тяжелой аварии, совместная поездка в Шри Ланку, длинные беседы долгими вечерами, невольно соединившие двух разных людей.
Дальнейший сценарий, завершающий печальный день, был известен. Присутствующие на похоронах родственники собирались отправиться в опустевшую квартиру Андреа, чтобы помянуть покойную. Там уже ждали жены племянников, не успевшие или не захотевшие из-за плохой погоды или по какой другой причине, прийти на кладбище. Напитки, закуски и обслуживание печального мероприятия – все было заказано накануне и теперь ожидался семейный вечер в осторожных расспросах и предположениях о размере наследства. Назавтра трое наследников были приглашены к десяти утра в нотариальную контору на оглашение завещания. Родственники, племянники Андреа Кантор по линии мужа, мысленно делили старинную мебель, ценные картины, существенные денежные вклады и взвешенно прикидывали, какую часть главного недвижимого сокровища покойной – просторной, весьма дорогой квартиры, смогут они получить при выгодной продаже. В их головах мелькали трехзначные цифры с многочисленными нулями, медленно, но верно оседающие в их карманах. Такие мысли были приятны, располагали к хорошему настроению, заставляли забыть о печальной причине сегодняшей семейной встречи. К вечеру, обсудив наследственные вопросы, гости отправились ночевать в заранее заказаную гостиницу: квартира хоть и была большой, всех гостей вместить не могла. К тому же в ней явно витал запах умершей хозяйки.
