Осень стала для меня сном, который я забыл после пробуждения. Осень покинула меня, но оставила приятное послевкусие. Тогда я начал писать, тогда я по-настоящему начал скучать по дому, но старался не углубляться в прошлое, а с улыбкой вспоминать его. Осень – сестра моя. Осенью я ездил попутками и поездами на юг. Выходил на неизвестной ветреной платформе и искал дороги, чтобы открыть в себе что-то новое, но всякий раз, оказываясь в новом месте, я чувствовал на губах привкус забытых мест. Казалось, что каждое дерево и каждая соринка в поле мне о чем-то напоминала, будто я уже встречал их однажды, но не мог разобрать их голос.

Прогуливаясь, я смог запечатлеть момент, когда раннее утро накрыло покрывалом инея все окрестности, которых касался мой взгляд. Я радовался осени на юге. Я падал и восхищался каждым моментом, жил в нем, становился зависимым, затем вставал, стряхивая сухие надломленные ветки, и все забывал. Я писал в заметках:

Я чувствовал каждый порыв ветра, что сбрасывал зеленые листья с высоких вязов, сросшихся широкими кронами. Иногда, в октябре давно забытые августовские порывы, казалось, врывались в распахнутые окна, и солнце прогревало кафельные плитки всех коридоров в отелях и домах. Но земля моих мыслей оставалась холодной. За всем этим было интересно наблюдать. Это было приятно чувствовать. Мне, выросшему на юге и впитавшему солнце в свои лопатки и плечи, все это казалось таким родным, что я не хотел покидать те места. Но после того, как солнце перестало прогревать землю, а деревья остались без листьев, грусть вновь ворвалась в мои сны.

Постепенно приближающаяся зима давала о себе знать. Облака затягивали небо, и сутками незнакомыми прохожими шли дожди. В такие дни я сидел в номере, читал, пытался писать и верить, что однажды это закончится. Хотя авторы страницами своих книг говорили мне обратное – ничего не проходит, лишь меняет форму. Ничего не происходит, лишь прошлое повторяется вечно. И мы скитаемся по переулкам судьбы, проходя мимо закрытых дверей. Но двери свои нам никто не откроет.

Каждое решение принималось мной спонтанно. Закрывая дверь своего номера, я не знал, проведу ли я в нем еще одну ночь, поэтому всегда старался предупредить, что приехал по рабочим вопросам и могу уехать в любой момент. Да, я лгал. Мне часто приходилось лгать. Я решил, что ложь в дороге – это способ защиты. Если таксисты или попутчики настаивали на разговорах, я говорил, что еду в командировку. Ведь не каждый сможет понять простое желание ехать куда-то ради того, чтобы просто ехать.

Все диалоги, которые я вел в кафе или на остановках, сводились к единственному вопросу: «Зачем я здесь?» Я не хотел делиться словами с чужими людьми. У меня было много интересных мыслей, для которых я построил своеобразный заповедник в своей голове. Они хранились там для тебя. Каждая мысль отпускалась на волю, в естественные условия и скромно, но радостно существовала сама по себе. Каждая мысль ждала своего часа. Каждая мысль ждала возвращения домой. А для остальных были кивки и полуулыбки. И за все время своего весеннего путешествия я заглянул в глаза человеку лишь однажды.

Я встретил его на автовокзале в Ростове-на-Дону в миг, когда солнце перекатами тянулось к горизонту, а люди лучами расходились по площади. Один за другим подъезжали автобусы и забирали своих пассажиров. Я перестал различать лица и просто крутил головой по сторонам в надежде увидеть знакомого души моей в незнакомом городе сердца моего. Мне искренне хотелось узнать кого-нибудь из толпы, ухватиться за него взглядом, перебрать имена общих знакомых и просто улыбнуться. Тут мое внимание привлек пожилой человек, которого я не знал, не помнил, но среди этого стремительного людского потока он показался мне камнем, выглядывающим из толщи воды. Он стоял в нескольких шагах от меня, просто смотрел на здание автовокзала и улыбался. Впервые за все время моего путешествия мне захотелось поговорить с незнакомым человеком. Я снял наушники, подобрал портфель и подошел к нему.

– Я тоже люблю рассматривать это здание, – сказал я.

– Дело не в здании, а в том, что оно означает для тех, кто входит в его двери, – не оборачиваясь, произнес старик.

– И что же оно означает для вас?

– Мою молодость, – ответил незнакомец и посмотрел на меня.

Его лицо было добрым, взгляд пропитан смирением, и мне показалось, будто минутой ранее он простился с чем-то очень важным для себя. Будто он оставил какую-то главу своей жизни и после стольких лет готов идти дальше. Но я не мог просто так отпустить его. Мне хотелось поговорить с ним. Мне хотелось узнать, какими тропами он пришел, как оказался здесь этой грустной осенью и куда двинется дальше.

– Я бы хотел расспросить вас об этом подробнее, – я выдержал паузу в духе старины Коса, – но мне кажется это не очень уместным.

– Почему же? Зови меня Владимиром Михайловичем, – дружелюбно ответил он.

– А я тоже Владимир.

– Ну и славно, парень. Теперь мы знакомы, и ты можешь узнать немного о моей жизни. Может, некоторые истории будут для тебя поучительными.

Мне сложно вспомнить все истории, которые он рассказал мне в тот вечер на автовокзале. Еще сложнее поверить в их подлинность, но у меня было еще одно дорожное правило: «Постарайся поверить историям, которыми делятся с тобой незнакомые люди в твоих путешествиях».

И я верил.

Он рассказал мне о том, как впервые оказался в этом месте и как встретил здесь свою любовь. Короткими толстыми пальцами обыкновенного работяги он показывал мне направления, по которым бродил в тот день, когда ждал ее пригородный автобус, ведь он ждал ее всю свою жизнь, а в миг, когда они встретились, он был готов упасть на землю и плакать. Ком того счастья до сих пор стоит в его горле, напоминая об утраченной юности. Он рассказал мне, как они гуляли по улицам Ростова, как выходили на набережную и прятались от солнца под тенью каштанов. Как он просыпался среди ночи и улыбался звездам, благодаря их за то, что у него есть. И как однажды всего этого не стало. Как лезвием одного легкомысленного поступка он оборвал нить, которая связывала их. Как он остался один в этом городе, и теперь, спустя столько лет, пришел на вокзал, чтобы проститься с нею и навсегда уйти.

А я слушал его, тлея от его слов с мыслями о тебе, находившейся на расстоянии тысячи километров. И единственное, что мне хотелось сделать, – это оставить все разговоры и раствориться в твоих объятиях. Но я слушал своего незнакомца и ждал свой автобус, который увезет меня еще дальше. Выдержит ли наша нить все мои выпады? После того, как я простился с Владимиром Михайловичем, я сел в автобус, раскрыл блокнот и написал там единственную фразу:

Почти всю зиму я провел в объятиях одиночества. Правда, мне хотелось бы рассказать о том, что я был рядом с любимым человеком, но ведь это не так. Хотя я постоянно представлял, как все это время мы были вместе. Делились историями, переживали что-то общее, но единственное, что нас с ней на тот момент объединяло, – это расстояние. И как раз им я не хотел ни с кем делиться. Расстояние принадлежало мне. Я мог делать с ним что угодно, кроме одного – я не мог сократить его. Я не мог вернуться и все забыть. Это было мне не по силам. Расстояние своего одиночества я посвятил тишине.