– Пришла не пришла, а звать-то Ярилу с Ярой надо! Смотри, – Забава махнула рукой на стол, на котором стоял плетёный коробок с печеньями в виде птиц, – матушка нам куликов напекла, будем птичек за теплом отправлять!
– Ты иди, Забава, гуляй до утра. Может, тебя на рассвете хороводницей выберут, и позовёшь нам тепло!
– А ты что в избе делать будешь? С родителями тосковать?
– Почему же тосковать, – пожала плечами Мирослава. – Отпустим птичек с крыльца, поужинаем и спать ляжем.
Забава хмуро посмотрела на сестру.
– Скука смертная. – Забава покачала головой. – Ты же знаешь, заклинание весны пропускать никак нельзя! Тем более девушкам на выданье, – многозначительно добавила она, и Мирослава рассмеялась.
– Ах, вот оно что! – хитро улыбнулась Мирослава. – Не о весне ты думаешь, Забава!
– Не всем же как тебе – по лесам одной бродить да бересты читать! – подбоченилась Забава. – Мне – семнадцать, тебе – пятнадцать! Пора и о женихах думать. А то ещё в Свагобор волхвою заберут.
– Хорошо бы, если бы забрали, – честно ответила Мирослава, и Забава удивлённо посмотрела на сестру. – Я бы ворожеей стала… – мечтательно добавила Мирослава.
– Да сдалась тебе эта ворожба, – поморщилась Забава, – с ней и ум Сварогу легко отдать! Лучше пойдем гулять да весну звать!
– Вот и иди гулять, ведь в праздник родители позволяют, – нахмурилась Мирослава. – Меня-то зачем зовёшь?
– Да потому и зову, сестра, что по всей Еловой уже молва ходит, мол, Мирослава-краса только в лес ходит, а от женихов нос воротит! Нелюдимой считают тебя, сестрица, да странной. Хорошо, что только я видела, как ты с Таёжной речушкой беседы ведёшь, а то бы в деревне таких сказок о тебе насочиняли, ух! Ведь все знают, что за река у нас такая. – Забава укоризненно покачала головой. Но Мирослава кротко улыбнулась.
– Да хорошая речка, звонкая и чистая, – пожала плечами Мирослава. Людской молвы Мирослава не слушала, а гулять у речушки любила: вода в ней будто живая была, и Мирославе казалось, что Таёжная понимает её думы лучше людей. – А люди – Сварог с ними – пусть думают что хотят, – махнула рукой Мирослава. – Какое мне до остальных дело?
– Вот ты дивная у меня, – всё не соглашалась Забава. Подумала немного и спросила: – А ради меня весну звать пойдешь?
– Да неужели ты сама не справишься? – удивилась Мирослава. – Вон, когда вечерами тайно на гулянья ходишь – не боишься ведь!
– Ох, не справлюсь, – лукаво улыбнулась Забава. – Вся Лесная на Красну-Весну соберётся! И Вель там будет солнце звать… – Забава опустила взгляд.
Мирослава рассмеялась и хитро взглянула на заалевшую сестру.
– Ах, теперь понятно, почему не справишься! Никак Вель твоему сердцу мил?
– Кажется, мил, – тихонько сказала Забава и кротко спросила: – Ну что, идёшь со мной? – С просьбой посмотрела на Мирославу.
– Ну как же я тебя в такой беде оставлю, – улыбнулась Мирослава. – Коли ты меня ради себя просишь – пойду звать весну!
Деревня Еловая располагалась недалеко от Северной Тайги в Половодском княжестве, которое теперь соседствовало с княжеством Волыньским. До озёр Половодья деревенским было далеко, только маленькая речушка вытекала из тайги недалеко от Серебряной Горы – невысокого холма, названного так из-за цветов белой ветреницы, которые во время цветения усыпали холм так, что он казался серебряным. Саму речушку величали Таёжной, но воду брать из неё не решались – ходила молва, будто начало речка в Чёрном Озере брала и вода её Словом Чёрного Волхва поражена.
Весну люди начинали звать с первого дня месяца брежена[9]. Если в начале весны песни пели тихо, то с наступлением тепла веснянки – песенки-заклички – становились веселее и радостнее. Сварогины звали не только Ярилу и Яру, но и птиц, которые должны были прилететь из тёплых краев и помочь силам весны принести тепло. В день весеннего равноденствия провожали Зиму, сжигая её чучело. А на праздник Красной Весны, что проводили двадцать пятого дивена[10], молодые люди водили хороводы, пели песни, дабы тепло, уже пришедшее, более не покидало Северные земли.
Когда Мирослава и Забава, обе нарядные, вышли из дому, солнце почти село, и по всей деревне молодые люди грели весну: разжигали огни, водили хороводы и прыгали через костры. Под весёлые переливы кугикл дети подбрасывали испечённых птичек в воздух, зовя их живых собратьев из тёплых краев. Радость разливалась по Еловой вместе с песнями птиц и сладким ароматом весны, который витал в воздухе.
– Какая красота, ты смотри! – улыбалась Забава, когда сёстры вышли за ворота своего дома. – А ты в избе сидеть хотела!
– Хотела, – согласилась Мирослава, взяв коробок с печеньем в другую руку. – Если бы не твои дела сердечные – точно бы осталась.
– Не говори об этом громко! – вспыхнула Забава и приложила палец к губам.
– О чём не говорить громко? – раздался позади веселый девичий голос, и сёстры обернулись: со стороны улицы к ним шла Марфа – весёлая девушка из соседнего дома.
– О том, что я на праздник идти не хотела, – нашлась Мирослава, и Забава облегчённо вздохнула.
– Почему не хотела? – удивилась Марфа.
– Не люблю я громкие праздники, – пожала плечами Мирослава.
– Любишь не любишь, а весну звать надо! – уверенно ответила Марфа, и девушки пошли по шумной праздничной улице. – Вон, красавица-то какая! Волосы вьющиеся да золотые, а глаза – синие, как небо. Хороводницей сделаем!
– Не надо хороводницей, – нахмурилась Мирослава. – Пусть в этом году Забава Ярилу и Яру зовёт! Она краше меня будет: русая коса, зелёные глаза!
– Надо-надо, – согласилась с Марьей Забава, которая очень хотела, чтобы сестра с ней гуляла. Ведь нелюдимость Мирославы порой и на неё саму тень бросала – молодежь частенько спрашивала Забаву, почему её сестра будто не из мира и не досталось ли самой Забаве того же характера. – Вот придёт по твоему, Мирослава, зову весна, каждый праздник петь будешь!
Подружки рассмеялись. Мирослава открыла коробок, достала испечённых птичек, и девушки, подбросив фигурки, хором спели веснянку.
– Ай-ай, а птички недалеко улетели! – Крепкий юноша с чёрными как смоль волосами, в белой, перевязанной красным поясом рубахе, что была видна из-под распахнутой свиты, подошёл к подругам. Храбрость покинула Забаву: она сделала легкий шажок назад, увидев Веля.
– Далеко, ты просто не заметил, – уверенно ответила Марфа.
– Не далече того камешка, – хмыкнул Вель и лукаво посмотрел на Мирославу, которая держала коробок. – Жаль, птичек только девушки и дети отпускают.
– Если бы птичек отпускали хлопцы, это было бы похоже на состязание в метании камней, – фыркнула Марфа и, взяв у Мирославы птичку, положила печенье в рот.
Вель рассмеялся и, вновь посмотрев на Мирославу, предложил:
– Идёмте с нами праздновать? Моя сестра тоже птиц напекла.
– Идём! – радостно согласилась Марфа.
Вель повёл девушек в сторону молодых людей, которые собрались у поленницы[11] на другой стороне улицы. Последние лучи заходящего солнца золотили призрачные верхушки берёз, крыши деревенских домов, теряясь в сизых вечерних тенях. Празднующие смеялись и пели песни, но лёгкий весенний ветерок был по-зимнему свеж. Мирослава невольно нахмурилась: будто бы Матушка-Природа весне была не рада.
– Моя сестра, Святослава, – представил Вель черноволосую девушку Забаве, Марфе и Мирославе, когда подруги подошли к собравшимся у поленницы, – Лад, – Вель указал на кучерявого юношу, и тот легонько поклонился. Вместе с Ладом пришли на праздник рыжеволосая Лучезара с младшим братом Богданом, таким же рыжим, как и сестра, и высокий статный Всеволод, который, как показалось Мирославе, был старше всех.
