Тётя Люба спокойно встала из-за стола, оправила кофту.
– Ну, пошли.
Я начала убирать со стола, складывать масло, сметану, остатки салата в холодильник. Тётя Люба взяла меня за руку.
– Доченька, я, может, долго не буду… Похоже, я им там нужна… Ты грибами займись, ладно? Чистить же умеешь? Почисти все, в кладовке у бабушки там тазы стоят у входа, я уже приготовила. Почисти, в воде холодной сполосни и порежь. А потом я вернусь, мы их сварим и заморозим. Ладно, Настёна?
– Да, тётя Люба, конечно! – пообещала я.
Дома, на полу летней веранды, грибы выглядели скромнее, чем в лесу, но всё равно их количество поражало воображение. Я высыпала в таз половину первого мешка и, усевшись на низкий стульчик, начала работу. Чистить лисички было легко, знай убирай прилипшие листья да сухие сосновые иголки. Однако через какое-то время стала побаливать спина от того, что приходилось долго сидеть внаклон.
– Чаю нальёшь мне стаканчик? – позвала баба Зоя.
Я вскипятила и налила ей чаю, принесла к телевизору, но сама отдыхать не стала, боясь, что не успею управиться к приходу тёти Любы и подведу её. Второй мешок пошёл не так легко, а впереди была работа сложнее – резать грибы.
«Чёрт их знает, – думала я, – как их резать-то, крупно, мелко?!»
Решилась спросить у бабушки, но та ответила непонятно:
– Как хошь, так и режь. Всё съедим.
За все свои пятнадцать лет я не привыкла, чтобы мне доверяли хоть какое-нибудь серьёзное дело. А тут, оказывается, режь как хошь! Сама!
Я накромсала партию, встала со стульчика, размялась немного. За окном потихоньку темнело, перестали облаивать прохожих соседские собаки. Тётя Люба не возвращалась.
– Чё-то её долго нет, – слегка обеспокоилась бабушка. – Позвонить, ли чё ли?
– Нет, не надо! – неожиданно для себя воскликнула я. – Не надо звонить. Она… она предупреждала, что будет поздно, сказала не волноваться.
– А. Ну ладно. Я пойду тогда, маленько телевизер погляжу да спать…
Я прекрасно понимала, что, если тёти Любы всё ещё нет, то варить лисички придётся самой. Но мне как раз этого и хотелось. Если люди уже в семнадцать лет рожают живых настоящих детей, то кто же буду я, если не справлюсь с какими-то жалкими грибами?!
– Ничего-о, ничего, – подбадривала я себя. – Сейчас потихоньку разберёмся.
Дома у бабы Зои была маленькая электрическая плитка – в тёплой кухне, и большая газовая – на веранде. Я с газом никогда не имела дела, но в тот день пришлось с ним познакомиться – не ставить же огромную тяжёлую кастрюлю на одинокую хрупкую конфорку.
Я видела несколько раз, как тётя Люба готовит на газовой плите, но не помнила, что надо сделать вначале – то ли поджечь плитку, то ли повернуть рукоятку на баллоне. Логически поразмыслив, я включила газ и поднесла спичку. Расцвели синеватые огненные лепестки. Я возликовала и водрузила на плиту кастрюлю, в которую чуть не до верха наложила грибов и залила их водой. Ждать пришлось недолго, плитка работала на удивление шустро. От грибов поднялась пена, шапкой полезла через край кастрюли. Вскрикнув, я стала бегать по кухне, искать какую-нибудь чашку, в которую можно было бы скинуть часть грибов. Потом я наконец догадалась убавить огонь.
Когда первая партия лисичек сварилась, я загрузила в кастрюлю вторую. За окном давно стояла темень. Я уже перестала думать, почему так задержалась тётя Люба. Мне даже, наоборот, хотелось, чтобы она не приходила ещё хотя бы полчаса – тогда я успела бы всё доделать и порадовать её.
Так оно и вышло. Тётя Люба пришла уже ночью, когда я успела не только сварить все грибы, слить с них воду, но и расфасовать сваренное по пакетам. Зайдя в кухню, она увидела плоды моего труда, и удивлённо воскликнула:
– Ты всё сделала! Умница! А я-то знаешь, почему так долго? Ленка родила. В больницу отвозили, в райцентр.
Я кинулась ей навстречу и обняла. Тётя Люба была меньше меня ростом сантиметров на десять, и, чтобы стать с ней наравне, я положила голову ей на плечо. От неё слегка тянуло запахами стайки, молока и пота, которые плохо заглушала дешёвая туалетная вода. Я была счастлива, что она вернулась, и горда собой, потому что выполнила задачу, почти такую же важную, как и у неё. Если бы я не занялась тогда этими чёртовыми лисичками, они могли бы пропасть, и пропал бы весь труд людей, которые целый день их собирали и везли сюда. Ах, эта памятная ночь! Кто бы мог подумать, что взрослым человека делают грибы.
Чудо на руках
Грибной азарт у тёти Любы после той поездки только разошёлся. Через пару дней она потащила меня куда-то к востоку от деревни за подберёзовиками и белыми. Дорога до нужного места была долгая, и мы разговаривали. Мы прошли мимо длинного тёмно-зелёного здания с заколоченными окнами, не похожего на обычный дом, и я спросила:
– Что это такое?
– Это больница была. В позапрошлом году закрыли. Теперь придётся в райцентр ездить.
Я вслух посочувствовала местным больным, вынужденным терпеть такие неудобства, на что тётя Люба сказала:
– Люди как только не живут. Наша-то деревня всегда обустроенная была. Как брат мой, Витя, говорит: недеревенская деревня. А вот я после распределения попала учительницей в Двинку. Так я там захожу в магазин – одни конфеты-карамельки! Я ими неделю питалась, пока местные не стали подкармливать…
Чувствуя мой интерес, она углубилась в воспоминания о своей молодости.
– Там выходцы из Белоруссии жили. Я их сперва не всегда понимала, а потом приноровилась. Выйдет пацан к доске отвечать: «Гэта прямая прайдзэ чэрэз точку Гэ». Я ему: «Нэ прайдзэ». – «Чаво дразнытэсь?»
Я смеялась, слушая её весёлые байки, хотя они по сути не были такими уж смешными.
– Там, в этой Двинке, меня как-то пригласили на праздник. Я сижу за столом, а тут же рядом со мной ученики мои, семиклассники. Себе самогонку наливают, и им наливают. Почти что наравне. А в восьмом классе у меня ученица забеременела. Я, как классная руководительница, к ним домой пошла. Встречает меня ейный батька: рослый, пузатый такой, с усами. Я что-то мямлю им там, мол, как же вы так… Он меня послушал молча да и говорит: «Моя Валька хутка замуж выйдет и ребёнка родит, а ты, чуе моё сердце, так и помрэшь одна». И ведь чёрт побери, оказался прав!
Мне стало немного не по себе.
– Давай лучше песню споём, – предложила тётя Люба. – Я буду петь, а ты подпевай.
– Во суботу Янка
Ехав ля раки.
Пад вярбой Алёна
Мыла ручники…
Я не знала слов и вообще не слышала раньше этой песни, но с первого раза влюбилась и в мелодию, и в этот певучий язык, причудливо похожий на русский. Грянул дождь, от которого мы не прятались, продолжая петь. Промокшие и счастливые, мы добрели по раскисшей дороге до самого Мальцево. Там нас встретила охающая бабушка, которая уже посчитала, что мы, если не умерли, так заблудились, и ворчащий Санька, которого баба Зоя снарядила на поиски, как только услышала за окном грохот начинающейся грозы.
Мы с тётей Любой переоблачились в чистое, сели греться возле включённого «камина», – таким гордым именем здесь величали обыкновенный масляный обогреватель. Сашка осыпал нас заботливой бранью:
– Твою мать, вот надо же было придумать в такую погоду куда-то переться. Тётка, ты всегда была сумасшедшая. Ещё девчонку утащила. А я, значит, ходи за имя, бегай…
Через день Сашка поехал на соседском Уазике в райцентр – забирать из больницы Лену с ребятёнком. Мы с тётей Любой с утра отправились к ним в дом и вместе приготовили обед. Понятное дело, что готовила тётка, а я была только её скромной ассистенткой, но волнение у меня перехватывало через край. Расставив по местам блюда и тарелки, я переходила из комнаты в комнату, перебирала вещи, выглядывала в окно.
Часам к трём прибыли молодые родители, а с ними – тётка Зина, маленькая Анюта, незнакомые мне соседи. Застолье было коротким и не очень весёлым. Я подумала, что по дороге, наверное, из-за чего-нибудь поругались. Дело оказалось в другом. Ленка, оставшись наедине с тётей Любой, горестно шептала ей:
