Теперь сутки делились на время, проведенное с ним и без него. От его неторопливых и ласковых поцелуев, от его добрых рук начинала кружиться голова, она пьянела от новых ощущений и еще не осознанных желаний, которые, оказывается, всегда тайно жили в ней и появились на свет только благодаря ему, Нолику. Она не боялась ничего, не задумывалась над тем, что же будет дальше, она просто не могла об этом думать сейчас, когда весь ее мир сосредоточился на них двоих и на том нежном и прекрасном, что, как ей казалось, рождалось между ними.
Остался последний вечер перед его отъездом. Они бесцельно бродили по улицам, и Нолик, смеясь, рассказывал о том, как отец, забравшись прошлым вечером на сеновал, сына там не обнаружил, а утром решил устроить допрос с пристрастием. За Нолика неожиданно заступилась хозяйка, которая стала рассказывать, каким ходоком до свадьбы был ее муж. Его мать, конечно, пробовала вразумить сына, но все было без толку. Ее ангельское терпение лопнуло, когда во время летних каникул, выйдя за папиросами, сын пришел домой через два дня. Он, как уже бывало неоднократно, собирался слезно покаяться в том, что заставил мать волноваться, но тщательно отрепетированный номер не прошел. Старушка подметала крыльцо, когда увидела свое чадо, и на его слова, что он так задержался в последний раз, запустила в сына веником так ловко, что он оставил под глазом юноши хороший синяк. Всю следующую неделю сын сидел вечерами дома, пространно рассуждая о том, что неправильное воспитание может покалечить не только душу, но и тело симпатичного, умного и талантливого молодого человека. Мать уже беззлобно на это отвечала, что главным талантом сына всегда считала умение морочить девкам головы и что она не может дождаться, когда найдется какая-нибудь умная, которая женит его на себе в два счета. Сын смеялся и говорил, что молодость и пеленки несовместимы. Однако, одна такая умная нашлась, при этом хозяйка, улыбаясь, показала на себя пальцем. Так разговор, плавно свернув в сторону, уберег Нолика от ненужных нотаций.
Почему-то сегодня, не сговариваясь, они очутились возле дома, где он жил, а когда Нолик предложил посидеть на сеновале, то Тоня, ни минуты не колеблясь, согласилась. Собака, которую тихо окликнул Нолик, лаять не стала, а только недоверчиво посмотрела на девушку и отошла в сторону. Пахло сеном, было слышно, как шумно вздыхала корова, точно не могла уснуть, потому что кто-то ее обидел, а она не могла забыть этого и кротко переживала свою печаль в одиночестве и темноте теплой летней ночи.Ах, волшебство запахов сеновала! Жалко людей, которые не провели в этом таинственном месте ни одной ночи, у кого не кружилась голова от того блаженства, которое испытываешь, попав в совершенно иной мир запахов и звуков.
Но Тоня ничего этого не замечала, она с грустью думала о том, что после отъезда Нолика вновь останется никому не нужной, совсем одинокой. Они долго молчали, Тоня не сказала ни слова даже и потом, когда руки его стали нетерпеливыми, а ее губы припухли от поцелуев, потому что они уже не были осторожными и легкими. Слова и вправду были совсем не нужны, поэтому Тоня просто еще крепче прижалась к нему. Она чувствовала себя какой-то неуклюжей и боялась сделать что-то, что могло бы ему не понравиться. Не было ощущения счастья, предчувствия чего-то прекрасного, не кружилась голова - она просто сделала то, что ей хотелось сделать для него, может быть, в благодарность за неделю счастья, за то, что оказалась нужной, за его ставшие за такое короткое время родными руки и губы, за то, что не обидел ее равнодушием, пройдя мимо. Когда все кончилось, он, прижимая ее к себе, прошептал:
-Ну вот, а ты называла меня Ноликом без палочки, - и легко, как всегда, рассмеялся.
Еще не рассвело, когда он проводил ее до дома. Она не спросила, увидит ли его снова, а он не сказал, только попросил ее не приходить к поезду, потому что долгие проводы - лишние слезы. Она, конечно же, пришла и, спрятавшись за угол старенького деревянного вокзала, пыталась глазами отыскать его на перроне. Наконец увидела, как Нолик зашел в вагон и стал из окна поторапливать отца, который все еще прощался с другом и его женой. Тоне очень хотелось подойти поближе, но она не решилась это сделать. Он все же заметил ее, однако не рассердился за то, что она все-таки пришла, а улыбнулся и помахал рукой, ведь он был добрым молодым человеком.
Целых десять дней Тоня думала о том, как будет жить, когда родится малыш. Эта мысль ее не страшила, и она даже каждый вечер, лежа в постели, улыбаясь, гладила свой живот, уже любя маленького сына. Но ее надежды не оправдались, ей было жаль себя, нерожденного ребенка, в это время она часто и подолгу плакала. Со временем боль притупилась и, может быть, вскоре забылась бы совсем, появись в жизни Тони другой человек, но прошло слишком много времени, прежде чем это случилось.
Несколько лет спустя тихо во сне скончалась ее мать. А вечером, после похорон, Антонина долго сидела на стуле посреди комнаты, словно вслушиваясь в тишину и пытаясь постичь глубину теперь уже настоящего одиночества, потом достала бутылку, всегда стоящую в кухонном столе, и, налив полстакана, с трудом выпила, затем легла почему-то на кровать матери, повернулась к стене, как всегда делала она, и заплакала. Она жалела мать с ее неудавшейся судьбой, себя, оставшуюся без единственного родного человека, ей было невыносимо больно смотреть на голые стены комнаты, которые вскоре почему-то стали покачиваться, словно убаюкивая, успокаивая ее. Нельзя человеку оставаться одному в этом мире, а у Тони не было даже кошки или собаки, мать почему-то не разрешала ей принести в дом живую душу, которая сейчас могла бы, не задавая никаких вопросов, доверчиво прижаться к ней, тем самым облегчив боль.
В то время, когда появились новые Нолики, Тоня уже пила. Они не задерживались в доме надолго: кто-то жил неделю, кто-то месяц. Она по этому поводу не огорчалась, ее волновало лишь одно - наличие спиртного. Тоню не остановило даже появление в ее жизни отца, он, как неожиданно оказалось, жил когда-то в квартире напротив.
Цыбин Валерий вернулся незадолго до конца войны по ранению. Мать, подробно рассказывавшая сыну обо всем, что произошло в его отсутствие, упомянула и о новых соседях напротив. Их было двое: дочь и мать, решившая под старость лет найти свое счастье и недавно перебравшаяся в частный дом к овдовевшему старику. Дом был крепкий, хозяин еще бодр и говорлив, поэтому женщина радовалась и теплому углу, и счастливой перемене в личной жизни. Она считала, что ей крупно повезло, ведь одиноких женщин было много, и была благодарна старику за то, что он выбрал ее, доказывая правильность выбора каждый день, стараясь приготовить обед повкуснее, а подушки взбить попышнее.
Дочь осталась в квартире одна, но мать надеялась, что ее одиночество не будет долгим, ведь война заканчивалась, а школьный друг дочери по-прежнему часто присылал ей письма. Судьба его щадила, и он не раз писал о своей любви, о том, как счастливо они заживут после победы.
И тут в ее судьбе появился Цыбин. Рана на его ноге зажила, хотя хромота и осталась. Он не расстраивался по этому поводу и не старался это скрыть: пусть все видят, что человек пришел с фронта. Мать была рада возвращению сына, о работе с ним не заговаривала, хотя кое-как сводила концы с концами. А он неожиданно для себя и для нее полюбил долгие сидения в пивной за кружкой пива, разговоры с такими же бывшими солдатами, как он.
