В последнее время Городок стал похож на чахлый кустик герани на окне, который все чаще забывали поливать: молодежь уезжала в большие города и оставалась там, старики же покорно доживали свой век в покосившихся деревянных домишках. И тем не менее это место для Любы было родным, потому что она прожила в Городке 16 лет, а это не так и мало для того, чтобы воспоминания навсегда заняли особое место в душе. Родным оно было и потому, что там были похоронены дедушки и бабушки, тетки и еще Бог знает какая дальняя родня, чьи образы давно и прочно обосновались на самом донышке памяти.

   Поезд шел уже по Белоруссии, чистой и ухоженной. До Городка оставалось ехать всего ничего: пол- России. Утро было дождливым и сереньким. Люба любила дождь, он всегда успокаивал ее, и она уже собиралась, наконец-то, уснуть, но тут проснулась соседка, тоже немолодая дама, которая ехала в Москву к сыну. Вечером они, познакомившись, почти не разговаривали, только, наложив густо крем на лица и посмотрев друг на друга, рассмеялись, а затем улеглись, помня, что отдых в их возрасте просто необходим.

   Соседка дотошно расспрашивала Любу о том, давно ли та живет в Польше, нравится ли ей новая жизнь, куда она едет и зачем. Приходилось отвечать подробно, а также признаться, что полюбила эту страну, но не сразу, а когда убедилась в том, что простые люди живут теми же заботами, что и везде, и ненависть к кому-то им совершенно не нужна, ведь надо жить настоящим, потому что они и сами, как любой народ, были не святее Папы Римского.

   А дождь все стучал в окно, соседка, выговорившись, прилегла отдохнуть, и Люба наконец-то получила возможность поспать. Дневной сон в поезде, как и долгие разговоры друг с другом незнакомых людей, - дело обычное и обязательное, приносящее, как правило, какое-то успокоение. Серенький денек плавно перетек в такой же серенький вечер, и когда пришло время укладываться спать, настроение оказалось таким же сереньким.

   А поезд все шел и шел. СейчасЛюба находилась в русском вагоне, который был, несомненно, удобнее. За окнами проплывали бесконечные леса. Люба слушала рассказы соседок о их жизни, о родственниках и думала о том, как же все-таки замечательно устроен россиянин: ему всегда мало быть довольным жизнью самому, надо, чтобы и соседу было неплохо. Она улыбнулась, вспомнив, какой ужас отразился на лице пожилой женщины, когда та увидела завтрак Любы: три ложки геркулеса, залитых водой, куда позднее была добавлена ложечка меда. Любе пришлось долго убеждать соседок, что ее не обокрали, что у нее есть деньги и она в состоянии купить еду, что это просто вкусно.... но все было напрасно - на столике уже появились свертки и сверточки, а Люба, к стыду своему, стойкой никогда не была и вскоре пила чай с чудесными домашними пирожками, количество которых явно было рассчитано и на аппетит соседей по купе.

   Эх, хорошо начинать исправлять жизнь при помощи новой диеты с понедельника! Так Люба и собиралась сделать. Правда, для этого годился не каждый понедельник: надо было, чтобы он был ясным и безоблачным и чтобы душа пребывала в безмятежном состоянии и была готова к новым испытаниям. Но до этого срока еще оставалось три дня, и Люба собиралась полностью насладиться ими. Конечно, она понимала, что хитрит сама с собой не в первый раз, но что поделаешь, такая вот она...

   Последняя ночь не была исключением: уснуть не удавалось. Мысли о том, что скоро она увидит Городок, разволновали ее. Она представляла, как пройдет по улицам, где когда-то проходили ее дедушки и бабушки, родители. В молодости все стремишься куда-то, чего-то ищешь, а потом оказывается, что нет дороже того места, где прошло твое детство. Сколько же россиян, думала Люба, вот так раскидано по свету, и жаль, что воспоминания детей о родных местах будут совсем иными. Рвется ниточка, соединяющая прошлое и будущее, и никто не в силах связать ее, но все, скорее всего, должно быть как-то иначе.

   Ехать оставалось менее суток. Скучать особо было некогда; она то слушала музыку, то читала книгу. Ее попутчицы перебрались в другое купе подальше от постоянно хлопающей входной двери, а к ней подсела девушка лет девятнадцати, остальные две полки были свободными. Девушка без конца рассматривала один и тот же журнал мод, тоже читала. Друг на друга они почти не обращали внимания: наверное, сказывалась разница в возрасте. Тем не менее, в молчании тоже есть своя прелесть, и Люба была рада этому рада.

   Время приближалось к обеду, в вагон-ресторан идти не было особой охоты, но с другой стороны, это было хоть какое-то развлечение в тягучести дня. Люба любила находиться среди людей, потому что ей нравилось незаметно наблюдать за ними, кому-то потом придумывать судьбы, о ком-то стараясь все понять сразу. Это было увлекательным занятием на протяжении почти всей ее жизни, интерес к нему она не потеряла и сейчас.

   За выбранным ею столиком у окна сидел только один человек. Она не стала особенно разглядывать его, а поздоровавшись, заметила только, что у него были совершенно седые волосы и что он ел не торопясь, старательно пережевывая пищу . Он в ответ тоже поприветствовал ее, не поднимая головы. Дожидаясь официанта, Люба исподтишка рассматривала сидящих в зале людей, но сегодня никто не привлек ее внимания настолько, чтобы можно было потом подумать о нем. Похоже, был не ее день.

   Сосед тем временем собрался уходить и вежливо попрощался. Ей пришлось поднять на него глаза, потому что он уже стоял, она собиралась ответить, но неожиданно для себя услышала, что произнесла совсем другое:

   - Подожди, останься... - и сама испугалась своих слов.

   Человек замер, потом медленно сел. Она так и не отвела глаз от его лица. Он тоже с удивлением смотрел на нее, старательно роясь в своей памяти, но увы... ничего не находя в ней. Определенно, он не знал ее, она ошиблась. Да еще эти очки с затемненными стеклами... Может, попросить снять их? Однако, не очень-то это было удобно. Нет, определенно, она ошиблась. Он уже хотел сказать что-то вежливое, подходящее к случаю, но увидел, как она побледнела, и промолчал.

   Молчание затянулось. Он увидел, как женщина с силой сжала руки, стараясь унять дрожь пальцев. Надо было как-то объяснить ей ошибку, сказать, что не надо так волноваться, но опять промолчал, с удивлением заметив, с каким трудом она дышит. Еще не хватало ей тут сознание потерять... Он снова встал с места и как можно более участливо произнес:

   - Успокойтесь, пожалуйста. Честное слово, я - не он. Вы просто обознались, бывает...

   И уже уходя, услышал произнесенное дрожащим голосом:

   -Саша, да погоди же...

   Он обернулся и увидел, что она, сняв очки, вновь начала пристально всматриваться в его лицо. В какой-то миг взгляды их встретились и он тут же вспомнил эти глаза ... Таких голубых грустных глаз он больше не встречал никогда. Они были с грустинкой даже тогда, когда ей было весело, и это всегда удивляло его...