Муж просидел возле нее до утра, бездумно глядя на растекшееся по полу темное пятно. В семь часов он побрился, переоделся, сжег письмо и отправился в милицию.
К вечеру о происшедшем уже знали все. Известно стало так же и то, что, сообщив о случившемся, Добрый молодец замолчал и на вопросы следователя никак не реагировал.
В тот вечер Люба, потрясенная известием, и прибежала к Саше, а он, почему-то уверенный, что кроме них никто не знал о любви Ольги и Олега Николаевича, обвинил девушку в том, что из-за нее это каким-то непостижимым образом стало известно мужу...
Люба и Саша сидели в купе друг против друга, она говорила:
- Ты знаешь, что я уехала из Городка еще до суда и долго туда не возвращалась. Скорее всего, ты знаешь обо всем этом больше, чем я. Скажи, ты по-прежнему считаешь, что я виновата?
Он ни на минуту не задумался.
-Нет, конечно же, нет... В тот день я был поражен случившимся не меньше тебя и почему-то верил, что только мы знали о любви Ольги и Олега Николаевича. Как оказалось, это не так. Но того, что произошло на самом деле потом, никто так и не узнал, потому что ее муж отказался от показаний. Стало только известно, что на выпускном он долго читал какое-то письмо, но его так и не нашли.
-Но почему же ты не сказал мне об этом? - тихо, с трудом спросила Люба.
Саша вздохнул и опустил голову.
-Мне было очень стыдно перед тобой... Я тебя так обидел... Сначала собирался прийти и покаяться, но почему-то все оттягивал. И еще, я долго надеялся, что ты сама придешь и мы спокойно поговорим.
Любе стало грустно. Оказывается, все так просто и нелепо. Подумал... передумал... хотел... не смог... Детский сад какой-то. А она мучилась столько лет... Все-таки спасибо жизни, что вовремя развела их по разным дорогам. Наверно, в то свое первое необыкновенное лето она просто выдумала ИХ, а с самого начала недолгой истории и до ее конца были отдельно ОН и ОНА.
Саша снова заговорил:
-Прости меня... Одно у меня оправдание, что был молод и глуп.
Люба немного помедлила с ответом. Она уже была совершенно спокойна, но выглядела очень усталой.
- Десять минут уже, наверно, прошли. Спасибо, что поговорил со мной. Для меня знать об этом было важным. Ну, а теперь, как говорится, позволь пожелать тебе всего хорошего.
Саша хотел еще что-то сказать, но потом молча поднялся и вышел. Он не знал, чего было больше в его душе, облегчения, что трудный разговор окончился, или досады, потому что понимал, что его только что не очень любезно выпроводили из купе и воспоминаний. Как оказалось, с неожиданной горечью констатировал он, в нем там больше не было нужды...
А она еще долго сидела и думала, что, наверно, должна что-то сделать, но не знала, надо заплакать или посмеяться над всей этой нелепицей, которая произошла с ней и которую можно назвать иначе, глупой первой любовью, но так ничего и не придумала, потому что не ощущала ничего кроме усталости.
А поезд все шел и шел. Вот и пришло время встречи с Городком, юностью. За окном уже мелькали дачные поселки, необходимая деталь каждого российского города, затем показалось городское кладбище, и Люба вспомнила, как давным-давно ее семья уезжала отсюда. Тогда отцу казалось, что это навсегда, поэтому, побывав на кладбище и простившись, он забрался на высокую сосну, которая росла возле дорогих сердцу могил, привязал почти на самой верхушке белую салфетку, а потом из окна поезда, увозившего его в новую жизнь, разглядел эту салфетку среди сплошной стены сосен и заплакал, стыдясь своих слез и отворачиваясь от дочери. Она, заметив вздрагивающие плечи отца, заплакала тоже, потому что испугалась, увидев его слезы во второй раз в жизни и вспомнив, как он плакал и кричал от боли, сжимая руками голову, в которой сдвинулся сидевший там со времени войны осколок. А она, Люба, накинув пальто и сунув голые ноги в валенки, бежала в городскую больницу, чтобы вызвать скорую помощь. Это было так давно, в холодный зимний субботний вечер...
А сегодня был прекрасный летний день. Здравствуй, Городок! Интересно, рад ли ты видеть заблудившихся в этой непростой жизни своих детей?
.
