- Извините... - выдавила Лапочка из себя, не глядя ни на меня, ни на Женьку: - извините, я не могу... не могу больше здесь... пожалуйста отпустите меня...

  - Что ты такое говоришь?! - Женка встряхнула Лапочку так, что у нее клацнули зубы: - ты что такое несешь, дура! Посмотри на них, на эти дырки в стенах, они же уже померли все тут!

  - Это не так. - возразила Морриган: - они все живы. Я не держу мертвяков у себя дома, этим у нас Город пробавляется, я намного скромнее.

  - Даже если! - продолжала бушевать Женька: - да чем они лучше мертвяков?! Еще хуже! Лапочка!

  - Женечка. - сказала Лапочка и столько в этом слове было любви и пронзительной жалости, что Женька опешила и замерла на месте, держа Лапочку в объятиях.

  - Женечка... я тебя люблю, и ты классная, я всегда хотела так как ты... уверенной и красивой, и ты так чудесно пахнешь, и вы ребята всегда обо мне заботились, и я благодарна, но сейчас. Сейчас дайте мне уйти, пожалуйста, ненадолго, ну может год-два, давайте все вместе уйдем на годик, все равно нас ищут, а тут нас никто не найдет, верно же? - и сестрица Морриган кивнула, никто и никогда не найдет вас здесь, здесь вы в безопасности, под защитой сестрицы и ее десяти тысяч живых мертвецов. Все, кто приходил сюда, здесь и оставались и остаться тут все равно что уйти из этого мира, никто не будет вас здесь искать или догонять. Потому что все знают, что тут ты остаешься навсегда, уходишь из этого мира в настоящий мир. Идеальны мир. Твой мир.

  - Да. - всхлипнула Лапочка: - да, я хочу обратно. Там... хорошо. Ну правда, Женька, не плачь, там хорошо, там будет лучше, вот увидишь... - Женька и вправду плачет, ревет, размазывая по лицу слезы и потекшую тушь.

  - Сделай что-нибудь! - бросает она мне, продолжая обнимать Лапочку, содрогающуюся в рыданиях: - что ты стоишь!

  - Да что я могу... - начинаю я и тут сестрица Морриган улыбается.

  - Ты можешь все. - говорит она: - тебе достаточно приказать, верно? - она смотрит на меня, и я понимаю, что только что вступил в невероятное дерьмо. Да, я могу. Достаточно приказать. Встать, щелкнуть пальцами, выдрать волос из бороды, трах-тибидох-тибидох и приказать. Лапочка - все забудь. Все, что видела в этом идеальном мире забудь и будь как прежде, да. Будь той Лапочкой, которая нравится нам с Женькой. Делай так как нам нравится. Как мне нравится. Потому что при чем тут Женька, потому что потом надо будет исправить и Женьку. И всех вообще. И жить как ебаный старец. Когда не с кем даже словом перекинуться. Я сглотнул, почувствовав, что у меня пересохло в горле. И я ведь обещал, я обещал Лапчоке что не буду использовать это на ней, против нее, даже для ее, млять, блага... не прошло и двух дней, а я вот так вот насру на свое обещание, на желание быть вместе с ней, с Женькой, с другими людьми и начну делать из них марионеток?

  - Неверно. - говорю я и мой голос звучит так, словно в сложный часовой механизм на городской башне насыпали мешок песка и огромные медные шестеренки с трудом проворачиваются, скрипя и норовя развалится. Я глотаю. Слюны нет и не предвидится, надо выпить чаю, но кружка как назло опустела и тянутся за чайником я сейчас не могу, не знаю даже почему. Потому что легко попросить, нет, - приказать! Да, приказать этой маленькой смуглой женщине с сандаловыми ступнями - пусть нальет чая. Пусть нальет его как следует - встанет на колени, аккуратно придерживая крышечку, наклонив голову в покорном поклоне, а потом - потом ответит мне на все вопросы - честно и прямо. Да, приказать и смотреть в ее глаза, зная, что она отныне в моей власти, приказать чтобы она сняла с себя все это и склонилась передо мной голая и беззащитная, чтобы умоляла и валялась в коленях, чтобы почувствовала на себе - что такое боль, чтобы рыдала как Лапочка, чтобы - все...

  - Не-вер-но... - повторяю я голосом скрипучего механизма: - но я могу приказать не только ей. - и тут я поднимаю взгляд от пустой чашки, смотрю прямо в глаза сестрицы Морриган и не вижу там страха.

  - Можешь. - говорит она и поднимает чайник, чтобы наполнить мою пустую чашку: - конечно можешь. - тоненькая струйка чая протягивается от носика, ловким движением она поддергивает чайник в сторону, налив до краев.

  - Можешь. Вот только - будешь ли. - она улыбается и меня вдруг отпускает. Потому что в этой улыбке нет злорадства над Лапочкой, нет надменной иронии, нет морального превосходства, нет даже жалости. Это была спокойная, все понимающая улыбка. И внезапно, вдруг, сестрица Морриган стала выглядеть старше. Как будто сама древность сидит с нами, едва освещенная тусклыми лампами пещеры.

  - Не буду. - говорю я и мне вдруг становится легче: - я не просил эту силу и я приложу усилия чтобы не использовать ее во вред.

  - Хорошая формулировка. - говорит сестрица и кивает своим мыслям. Она снова улыбается и снова выглядит как двадцатилетняя девчушка.

  - Приложишь усилия, говоришь...

  - Я не могу вам приказать, но я прошу... - говорю я и она нетерпеливо мотает головой:

  - Не переживай за нее. С ней все в порядке. После нирваны всегда трудно возвращаться, но это пройдет. Сперва воспоминания яркие, а потом они тускнеют, начинают стираться... человек ко всему может привыкнуть, даже жить в этом мире... - она пожимает плечами.

  - Вы, люди странные. Вам предлагают исполнения всех ваших желаний и мечтаний, причем даже тех, о которых вы и не задумывались, вам предлагают идеальный мир. Рай, если назвать это вашими словами... а вы... - она улыбается снова - на этот раз грустно.

  - Значит мы еще на заслужили рая. - говорю я и мне тоже становится грустно. Нет, мне становится тоскливо и страшно. Тоскливо, потому что я только что отказался от чего-то, что лучше этого мира и этой реальности. Страшно - потому что я еще могу согласиться.

  - Все заслужили рай. - качает головой сестрица Морриган, - просто у всего свое время.

  - Значит оно еще не настало. - говорю я.

  - Значит еще не настало. - вторит мне эхом сестрица Морриган и наливает ароматного чая в чашку.

  КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ