Придется выходить из подполья, электронный документооборот вещь хорошая, да и электнонная почта мощное оружие, но личное общение равносильно атомной бомбе, по части вопросов мне как раз сейчас радиация и нужна. Разведаю-ка я у верного Панчо обстановку в родном опять подвластном мне (и даже в состоянии увольнения) подворье. Ответили быстро.

— Добрый день, Екатерина.

— Николь Александровна, как я рада вас слышать.

— Как работа?

— Ковин мрачней тучи, все на цыпочках ходят.

— А новая сотрудница?

— Ну…

— Что ну?

— Ну, не все нормально.

— А поподробнее?

— Я не привыкла ябедничать.

— Не буду мучить. Пока.

«Не привыкла ябедничать». Значит все опять как всегда, я опять буду грымзой, мешающей молодым и талантливым. «Надоело, это, надоело это, всю посуду переколочу» и откуда эта фраза выскочила и всплыла в моей памяти? Не голова, а свалка, уже не помню что, куда и откуда туда накидала. Я не обещала вернуться прям с раннего утра, прибуду на новую старую очередную работу часиков в десять, уже трещат телефоны, уже даются задания и спрашивается исполнение, застукаю всех так сказать в пылу работы и оценю.

Охранник мне радостно улыбнулся и сообщил, что Екатерина уехала по поручению Ковина, и что Андрей Владимирович на месте, но настроение не очень. Интересно, что в его понимание «не очень», Ковин уже четвертует или только иголки под ногти загоняет? Терпеть не могу звук телефона, тот противный звук, когда человек все звонит и звонит, а отвечать ему никто не собирается, а звонящий все надеется на чудо, а чуда не случилось. Приемная была пуста, телефоны звонили. Вот и пыл работы. Я пошла в свой новый старый кабинет.

— Что вы делает в моем кабинете?

— А почему-то он ваш, вы уволены!

— Да, я и не знала. Спасибо, что просветили. Так что вы здесь делаете?

— Я здесь работаю.

— Да, а почему здесь?

— А где? В приемной сидит Катька, это ее место, а кабинет мне, как более опытной, у меня стаж больше.

— А у нас кабинетность от стажа зависит? Спасибо, что сказали, пойду, поздравлю уборщицу с переселением, у нее стаж сорок лет, ей только президентский кабинет. Дорогая Устинья, если я вас еще раз увижу в своем кабинете, а не на рабочем месте, вы вылетите отсюда с полпинка.

— Меня сам Ковин взял, а вы здесь никто, вас уволили.

— Да, хоть Подковин, быстро на место и делать свою работу. Сообщите Ковину о моем приходе и приготовьте кофе для него и меня.

Милая барышня типичной славянской наружности с волосами цвета спелой пшеницы, собиралась сказать еще что-то, но ее прервала Фролкина.

— Николь, какая радость, мне, когда Ковин сказал, я аж чуть его целовать не кинулась. А у нас замечательные новости, Петруня уволился, не вынес тягот командировки и свалившейся на него работы.

Появление начальника отдела кадров наконец-то вразумило Устинью, в ее голове что-то щелкнуло и простая мысль, что я ее начальник, и меня взяли обратно, как кровь в фильмах ужаса на белоснежном кафеле проступила в ее незамутненном сознание, и она со свистом вылетела из кабинета.

— Вот все приказы подготовила, подпиши. Хорошо, что вернулась у нас тут особо прыткая появилась, стаж у нее небывалый, опыт офигенный, Катьку опять забили.

— Софья Васильевна, Екатерине не пять лет, чтоб ее защищать, пора самой давать отпор.

— Раба надо выдавливать по капле.

— Пусть воспользуется соковыжималкой и ускорит процесс.

— Ой, как тебя не хватало, но я побежала.

Ну ладно, грымза я и есть, но чувство собственничества еще никто не отменял, это мой кабинет, мой. Ладно бы Екатерина здесь обосновалась, а то какая-то девица с волосами цвета пшеницы, пытается в кабинет мой вжиться. Потом нужно будет продолжить и переделать это стихотворение, потом, когда-нибудь. Ух, как я зол. Вот и началась работа, вот как сработались, просто лучше не бывает. Сама конечно хороша, могла бы и не грубить. Да уж, деградирую.

Мой обычно безукоризненно чистый стол был завален какими-то фантиками, бумагами это было сложно назвать, читать это не хотелось, но пришлось, может там, что важное записано, зря только боролась со своей брезгливостью, ничего там не было. Я стряхнула все в пакет и отдала хозяйке. Устинья молчала, хотя всем видом показывала, что ее незаслуженно обидели, но странное дело я себя виновной не считала. Вот какое замечательное начало работы, за что ж меня тогда уволят, если такое начало?

Я показалась Ковину, но тот кивнул, занятый телефонным разговором, он не смог должным образом выказать свою радость по-поводу моего возвращения, и я отправилась к себе. Меня не было всего две недели, а такое чувство, что я отсутствовала полгода, куча не выполненных поручений, что шли напрямую Усти, ворох срочных бумаг и миллион необходимых решений. Вечер наступил как-то незаметно, и с удивлением поняла, что на работе давно никого нет, и уже уборщицы начинают свою тяжкую работу по наведению чистоты в этом бетонном муравейнике. А еще нужно по магазинам прошвырнуться, выбрать подарок для Миры. Я шагала по ГУМу, но ничего достойного моей подруги на глаза не попадалась, да и ценник был больше бюджета, но куда ж без поглазеть, пооблизываться. Сколько же здесь девиц мечтающих отхватить прынца, они подкарауливали их у выходов секций, «случайно» сталкивались с ним в проходах, их даже не смущало наличие спутниц, вот так надо бороться за место под солнцем, а я еще перебираю.

— Ники! Ерец! Мать твою!

Я смотрела на мужчину, и до меня не сразу дошло, что это мой бывший муж, Василий Васин.

— Васин?

— Да, твой первый муж.

— И последний.

— Да, ладно. Не может быть? Давай где-нибудь посидим.

— Хорошо, веди.

Он привез меня в какое-то небольшое кафе, но здесь было уютно и аппетитно пахло, и мой желудок, оставленный без обеда, расплылся в радостной улыбке от скорой еды. Я смотрела на этого мужчину и не понимала, что я в нем нашла. Все выскакивали замуж и все окружение требовало от меня того же, так должно, так нужно, так правильно… Я ведь встречалась с ним около месяца, потом заявление в ЗАГС, через месяц свадьба, а через неделю развод. Он был красив, обаятелен, за ним увивались все красавицы академии, мне льстило, что он выбрал меня, любви особой не было, в постели он был хорош, в этом деле он был действительно хорош, и было трудно найти достойную замену, а потом не стало времени, только работа, работа, работа. Только есть вещи, которые прощать нельзя, и забывать нельзя.

— Ну и как ты, Васин?

— Нормально, своя контора, работы много.

— Все как ты хотел.

— Да. Мне тебя не хватало.

— Ничего, заменяющих много нашлось, почти вся академия утешала.

— Все не то. Не понимал я тогда, что такие как ты, один раз в жизни бывают, я ж себя по высокому курсу …

— Вася, я люблю кино «Безотцовщина», и отвечу тебе из него же «А прощать я не умею».

— А может, попробуем? Ну, сделал глупость, молодо-зелено, столько лет прошло.

— Глупость? Через пару дней брака предложить меня для согрева своим дружкам, у меня даже слова подходящего нет для этого.

— Но хоть попытался, права, как всегда права. Почему не замужем?

— А это обязательно? Быть как все? Чтобы было все как у людей? Один раз сделала как должно, больше не хочу. А ты что один, такой видный мужик?

— Все выбираю, после тебя сложно.

— Моей ядовитости не хватает

— Как ни странно, не хватает. После тебя со всеми пресно, а последнее время шушера малообразованная вокруг копошиться, не интересно.

— Ничего мужчины могут выбирать до глубокой старости, это бабий век — сорок лет.

— Ники, Ники, я так рад, что встретился с тобой.

— С кем-нибудь общаешься из старичков?

— Только с Витьком, он сейчас большой начальник в Тюмени, остальные разъехались, скоро десять лет будет, может, кого увижу.

— Приветы передавай.