— А тебе твоя жизнь нравится? — она повела его к выходу из павильона.

Он медленно растянул губы в улыбку и ответил:

— Не знаю. Об этом я тоже не думаю. Она довольно насыщенная. К лету собираю группу для поездки в Каир. До того времени работы хватит.

— Я думаю, что мне моя жизнь нравится. У меня все есть: сын, работа, муж. Но, кажется, я это уже говорила, — рассмеялась Клара.

— Говорила, — согласно кивнул Николай. — Я рад, что ты счастлива. Я бы с удовольствием пригласил вас с мужем к нам как-нибудь… В конце концов, мы ведь старые друзья, верно?

И тут же пожалел о своих словах — они, черт подери, кто угодно, но не друзья.

— Ты не обидишься, если я не приму твоего приглашения? — она остановилась и стала что-то сосредоточенно искать в своей сумочке.

Он долго-долго смотрел, как она роется, осмысливая ее слова. Ведь именно такого ответа он ждал и хотел.

— Не обижусь. Я знаю тебя лучше, чем ты думаешь. Может быть, это именно та причина, по которой я не запер тебя в своей квартире.

— А я тебя совсем не знаю, — медленно проговорила Клара, захлопнула сумочку и, крепко сжав его пальцы, прошептала: — Подари мне сегодняшний вечер. Давай сбежим.

Он бы рад был сказать, что ей принадлежит его жизнь. Всегда принадлежала. Но знал, что не скажет этого. Потому что обоим было бы слишком больно. И есть ли смысл отравлять этот удивительный день горечью воспоминаний?

— Давай сбежим, — с улыбкой ответил он, пожав ее пальцы в ответ.

Они бродили улицами города до самого вечера. Как когда-то давно гуляли по предрождественскому Петербургу. До тех пор, покуда не начали болеть ноги. Странно, но, кажется, впервые за время его пребывания в Лондоне прекратился дождь, и дороги слегка прихватило морозом. Чувствуя ее руку сквозь ткань перчатки и пальто, он не мог отделаться от мысли, что сам теперь не знает, чего ждет и чего ищет — то ли свою молодость, то ли самого себя. Они мало говорили, а если заговаривали, то о чем-то отстраненном и веселом. Но самого главного он так ей и не сказал.

Они добрели до безвестного магазинчика с яркой витриной. И он зачем-то потащил ее туда. Внутри было светло, уютно. Продавались игрушки и рождественские сувениры. Николай сам не знал, что искал в этом проклятом магазине. А когда нашел, улыбнулся, чувствуя, что в груди потеплело. На одной из полок стоял хрустальный глобус удивительной красоты. Небольшой, он помещался на ладони. И переливался на свету всеми цветами, доступными зрению.

— Тебе нравится? — спросил он Клэр.

Она смотрела на искрящийся в его руках глобус и чувствовала, как внутри нее все закипает от злости. Этот шар словно насмехался над ней. Ей казалось, что это жизнь, от которой она бежала, которая могла быть такой разноцветной и красивой, и которая навсегда осталась в руках Николя. Она сдержала желание выхватить у него этот кусок проклятого стекла и разбить на мелкие осколки. В такие же осколки сейчас превращалась ее собственная жизнь.

— Нет, — равнодушно бросила она. — Я не люблю подобные безделушки. Не понимаю, что в них находят.

Он отставил глобус на место и внимательным изучающим взглядом заскользил по лицу Клэр.

— Поищем что-нибудь еще, — тихо сказал он. — Если не найдем здесь, я поищу в Париже, потом в Каире. И, может быть, найду. Потом я отправлю тебе это посылкой и спрошу в письме, нравится ли. Если понравится, ты ничего не ответишь, но оставишь у себя. Если нет, то отправишь назад. И я начну поиски сначала. Идет?

— Не надо. Я прошу тебя, не надо этого делать. С напоминанием о тебе не так легко жить, как может показаться.

— Я знаю, — пытаясь перевести дыхание, ответил он, схватил ее за руку и быстро пошел прочь из магазинчика.

Там, на улице, дышать стало чуточку легче. Он который уже раз за этот день полез в карман за сигаретами. Чиркнул спичкой и закурил. Тут же спохватился:

— Прости, я не предложил… Сейчас женщины выучились курить…

Клара усмехнулась и отрицательно покачала головой. Смотрела, как его сигарета разгоралась ярким огоньком, который потом начинал тускнеть, чтобы через секунду снова разгореться. И молчала. Потому что точно знала, если она заговорит, то уже через минуту разрыдается.

Больше книг на сайте —

— А Вера курит, — с усталой улыбкой пробормотал он. — Иногда, когда нервничает. Научилась, когда мою сестру убили у нее на глазах. Да… Вера — моя жена.

— Вера — твоя жена, — повторила она за ним. — Она здесь, с тобой?

— Жена ученого, — усмехнулся Николай.

— Как это скучно, не иметь собственной жизни!

— Может быть.

Он не стал говорить ей того, что еще хуже — не иметь, за что в этой жизни зацепиться, чтобы жить. В этом смысле Вере, определенно, было легче. Ему — хоть на стену лезь. Он физически ощущал, как глыбой между ними стали эти пятнадцать лет. Его жена. Ее семья. И Ла-Манш теперь представлялся шире, чем прежде расстояние от Петербурга до Парижа.

— Наверное, тебе пора домой. Тебя ждут.

— Да, мне пора домой, — глухо ответила Клара.

Сегодняшняя прогулка оказалась глупой затеей. Впрочем, как и все ее затеи. Прошло слишком много лет, чтобы от них можно было убежать.

— Я был рад тебя видеть, Клэр. Надо же… Ведь и не думал, что когда-то придется…

Она заметила проезжающее мимо такси и взмахнула рукой. Сев в машину, Клара повернулась к Николаю:

— Я тоже была рада тебя видеть. Спасибо за этот день, — она улыбнулась на прощанье и хлопнула дверцей.

Он неторопливо докурил, потушил сигарету и медленно направился пешком просто по улице, не особенно соображая, в какой стороне находится гостиница. Его неотвязно преследовала единственная мысль — что было бы, если бы он сказал ей, что все еще любит. Скорее всего, ничего. Она точно так же села бы в такси и уехала. Только, может быть, торопилась бы еще больше. Слишком поздно. Пора домой.

Декабрь 1910 года, Петербург

— Какая, говоришь, труппа? — изумленно глядя на Верочку, спросил Николай и чуть закашлялся. Он был слегка простужен второй уже день, но упорно не желал этого признавать. В тот вечер был уговор в театр. При полном параде он явился в дом к Ветровым, где его уже ожидала Вера. Вера теперь сама была студенткой юридического факультета, летом должна была держать экзамены для получения диплома первой степени и считала себя очень современной девушкой. Спектакль выбирала сама. Теперь же, услышав, что она выбрала, Николай не поверил своим ушам.

— Thaatre des Bouffes-Parisiens. Они выступали в Москве. Теперь в Петербурге. Всего несколько представлений.

«Вот же угораздило!» — мысленно выругался Николай.

— И ты так уж уверена, что нам туда нужно?

— Конечно. Образованный человек должен быть развит многосторонне, — назидательно сказала Верочка.

— Только той и радости, что французское, — пробурчал он, нахлобучивая на голову шапку. — В следующий раз пойдем, куда я захочу!

Собственно, теперь он планировал довольно долго оставаться в Петербурге. Весной лишь надеялся на поездку в Берлин для встречи с Адольфом Эрманом и посещения египетского музея.

Увеселительный сад Аквариум с новым зимним театром на Каменноостровском проспекте был полон. Привезенная оперетта шла уже второй раз, и теперь, кажется, здесь собралась половина города. Уж никак не меньше. Разыскав свой столик, который был достаточно близко, чтобы Николай мог разглядеть одну-единственную интересовавшую его, но при этом ужасно неприятную особу, они устроились за ним, и он не счел ничего более разумным, чем немедленно заказать вина и десерт для Верочки.

Первые двадцать минут спектакля Авершин откровенно скучал, будучи равнодушным к опереттам. На двадцать второй минуте появился дуэт из двух танцующих и поющих подружек главной героини, склоняющих ее к подвигам, едва ли внушающим доверие. Одна из девиц, особенно старательная, была узнана им сразу. И вот здесь-то и проснулся его живейший интерес к постановке. Но он ограничился пятью минутами в первом отделении. Второй раз интерес напомнил о себе только во втором. Дуэт его открывал. Третий раз он увидел теперь уже определенно свою любимую певицу в финале в общем хоре.