Я кивнула. Мы сидели и ждали, что будет дальше. Через минуту Алия успокоилась. Я поделилась своими наблюдениями: скорее всего, из-за того, что девочка родилась недоношенной, она более чувствительна к внешним раздражителям, о чем родителям всегда следует помнить. Особенно важно стараться избегать нарушений режима, резких перемен. Обе мамы внимательно меня выслушали. Теперь Жаклин иначе понимала поведение дочери и перестала винить себя в том, будто она плохая мать и что-то делает неправильно. Чувство собственной неадекватности и тревожность начали понемногу отступать.

Я была очень рада и даже слегка удивлена, когда при следующей встрече Жаклин заявила, что чувствует себя намного лучше. Хотя я не давала никаких рекомендаций по лечению непосредственно колик, время, посвященное выслушиванию и пониманию, было потрачено не зря: поведение Алии изменилось, настроение Жаклин улучшилось, их отношения пришли в норму. Девочка время от времени еще покрикивала, но мать считала, что уже может справляться с ней. От депрессии Жаклин лечили медикаментозно, и я дала ей координаты психотерапевта. Однако она решила идти другим путем – предпочла записаться в класс йоги.

Жаклин вошла в мой кабинет, улыбаясь дочке, которая с обожанием взирала на нее из автомобильного креслица. Я видела, что они наслаждаются друг другом. «Что, на ваш взгляд, стало толчком к переменам?» – спросила я. Жаклин пояснила, что во время прошлой встречи я услышала и ее, и Кайлу. Она почувствовала, что теперь Кайла по-настоящему понимает и поддерживает ее. Жаклин осознала также, что не виновата в том, что Алия постоянно плачет, а ее крик – не результат неадекватности матери. Женщина перестала корить себя и сомневаться в своих силах, что дало ей возможность лучше понимать поведение дочери и правильнее реагировать на него. Девочка, в свою очередь, стала спокойнее и реже плачет.

Работая над проблемами в поведении детей разных возрастов, от младенческого до подросткового, я выслушивала бесконечные рассказы о разрушенных или зашедших в тупик взаимоотношениях. И пришла к убеждению, что даже если корни проблем уходят далеко в прошлое, все равно не нужно жалеть времени на то, чтобы выслушать и родителей, и детей и постараться сделать так, чтобы они услышали друг друга. Отношения всегда можно восстановить – независимо от возраста детей. Я поняла, что поведенческие проблемы каждого ребенка кроются во взаимоотношениях с важными для него людьми. И когда я фокусировалась скорее на восстановлении взаимоотношений, чем на изменении поведения ребенка, его развитие часто шло совершенно иным путем.

К сожалению, признание важности взаимоотношений в понимании поведения ребенка часто становится поводом для обвинения родителей. Люди считают, что проблемное поведение детей – результат неправильного родительского поведения. Однако более конструктивный подход предполагает принятие следующей идеи: при искажении отношений индивидуумы начинают бороться за них. Если проблема касается всех в семье, как в случае с Алией, то реакция на эту проблему того, кто заботится о ребенке, становится частью взаимоотношений. У каждой из сторон своя роль. Исполняя эти роли, стороны влияют друг на друга. Когда мы, никого не осуждая и не виня, рассматриваем борьбу в контексте взаимоотношений, связи восстанавливаются, а отношения улучшаются. Это относится не только к периоду детства – взаимоотношения выстраиваются на протяжении всей жизни.

Вскоре после истории с Алией сотрудник Психоаналитического института Беркшира рассказал мне о новой программе психогигиены младенца – развивающемся направлении, предусматривающем исследования в области психологии развития, неврологии и генетики с целью создания моделей профилактики, вмешательства и лечения. Взглянув на сайт программы, я сразу поняла, что именно этим я и должна заниматься. В основу была положена аналогичная программа, принятая на Западе США, – ею руководили Эдвард Троник и практикующая медсестра Кристи Брандт. Оказалось, что Эд возглавил реализацию обновленной версии программы, разработанной для Восточного побережья. Несколькими годами ранее я слушала выступление Эдварда, а во время занятий в институте узнала о его концепции «каменного лица» и осенью 2010 года подала заявление на участие в программе. В течение года я посещала лекции и занималась под руководством ведущих исследователей со всех концов света. Обычно занятия проходили раз в месяц, в «долгий уикенд» – пятницу, субботу и воскресенье. Во время напряженных дружеских дискуссий с тридцатью другими участниками программы, представлявшими самые разные направления, в том числе сестринский уход, психиатрию, раннее вмешательство, социальную работу, реабилитационную терапию, физиотерапию, дошкольное образование, я искала новые трактовки и новое понимание моего клинического опыта. Погрузившись в исследования, которые Эдвард вел с начала 1970-х годов, я узнала о новых моделях развития. Так началось наше сотрудничество, послужившее стимулом к созданию этой книги.

В комнату входит молодая темноволосая женщина с одиннадцатимесячной дочкой на руках. Женщина оглядывается, видит высокий стульчик, подходит, усаживает разволновавшегося ребенка, тщательно закрепляет ярко-голубые ремни безопасности. Потом садится лицом к дочке, они смотрят друг на друга, мать обеими руками поглаживает малышку по головке.

– Ты моя чудесная девочка? – нежным голосом спрашивает женщина.

Ребенок успокаивается, поднимает бровки и издает означающий согласие воркующий звук. Потом указывает пальчиком на что-то над плечом матери и решительно произносит: «Да». Мать отворачивается, смотрит, затем снова поворачивается к дочке и улыбается, давая понять, что видела то же самое.

Мать слегка щекочет пяточки малышки, затем, перебирая пальцами, взбирается вверх по ножкам. Девочка улыбается. Мать берет ее за ручки, щелкает языком, привлекая внимание ребенка, – общение матери и дочери напоминает изящный танец.

Затем мать отворачивается, дочка видит только ее темные волнистые волосы. Когда мама снова поворачивается к ребенку, ее лицо похоже на застывшую маску, лицо робота.

На личике малышки появляется озадаченное выражение. Она улыбается матери, но та на улыбку не отвечает. Ребенок пытается привлечь ее внимание, снова на что-то показывая. Но на этот раз мать не смотрит туда. Ее лицо по-прежнему бесстрастно, она словно окаменела, лишь моргает время от времени.

С момента, когда мать перестала реагировать на ребенка, прошло 16 секунд.

Девочка наклоняется вперед – ремни безопасности не дают ей упасть со стульчика – и протягивает ручонки к матери. Та по-прежнему неподвижна, лицо не меняет выражения. Ребенок, явно расстроенный, снова пытается улыбнуться, но улыбка быстро гаснет. Девочка хлопает в ладошки. Никакой реакции.

Прошла минута и 18 секунд.

Мать по-прежнему не выказывает эмоций, и ребенок начинает хныкать. Засовывает пальчики в рот и беспокойно оглядывается. Поворачивается к матери и снова пытается до нее дотянуться. Мать сохраняет «каменное лицо».

Девочка сдается и разражается плачем. Она выгибает спинку, в отчаянии крутится в стульчике.

И тут лицо матери оживает. Она снова смотрит на малышку с улыбкой и любовью, берет ее ручки и тем же напевным голосом, каким говорила раньше, произносит: «Я здесь, я здесь».

Все еще сбитая с толку девочка на мгновение колеблется, затем облегченно улыбается и тянется к матери. Мать и ребенок снова вместе.

Прошли минута и 30 секунд.

Это сцена из видеозаписи психологического эксперимента, известного как «каменное лицо». В то время я еще не понимал, что эксперимент станет неким ориентиром, первым в серии изысканий, нацеленных на изучение развития ребенка, а затем и на более широкий контекст человеческих взаимоотношений.

В течение дня мы, сами того не осознавая, неоднократно демонстрируем «каменное лицо» другим людям, выражая неудовольствие или отторжение от членов семьи, друзей, врагов и даже незнакомцев. И нам его тоже демонстрируют. Обычно это выглядит не так драматично, как во время эксперимента. Как правило, мы делаем «каменное лицо» неосознанно, другие тоже обращают его к нам не нарочно. И тем не менее такое застывшее выражение входит в репертуар выражений лица каждого человека.