– Повей, Стрыбу, нам из неба, треба нам на завтра хлеба!¹ – напевал Климентий Агафонович Ярцев танцующим от порывов ветра шторам. – Пора, брат, вставать, – обратился преподаватель к зевающему на подушках Тимофею. – Восьмой час ужо пошёл.

Всунув ноги в тапочки, он потянулся в унисон с нежившемся в кровати котом. Накинув на исподнее халат, Климентий проследовал в сантехнические покои. Тимофей лениво проводил хозяина слипающимися от сладкого сна глазами, снова зевнул, потом ещё раз и начал приводить себя в порядок, не покидая спального места.

– Эх, шпынь голова², поезжай по дрова! – пробасил своему отражению Ярцев и аккуратно провёл лезвием по запененной щетине.

Тише наскучило зевать да потягиваться в одиночестве. Резво спрыгнув с кровати, он деловито засеменил в соседнюю комнату. На мгновение квартиру парализовала тишина. Домочадцы, затаив дыхание, уделяли время сокровенному: Климентий – лицу, Тимофей – лотку.

– Ну-с, – Ярцев пригладил непослушный вихор и провёл тыльной стороной ладони по гладкой щеке, – совсем другой человек!

Покидая ванную, он было хотел затянуть и по этому поводу задушевную песнь, но, ещё толком не сформулировав репертуар, налетел на заботливо вытащенный Тимофеем лоток.

– Тиша! Чужеяд³ ты королобый⁴! – в сердцах кинул любимцу Климентий, размахивая байковыми полами халата скорее от растерянности, чем в качестве угрозы. – Тьфу ты, – сокрушался преподаватель. – Баламошка, как есть баламошка!

Смирившись с неизбежным, хозяин недоумевающего Тимофея вернулся к сантехнике, обещая себе – быть умнее, коту – остаться без ужина. Не лишним будет заметить, что баловство Тиши и ответные ругательства Клиши уже довольно давно являются доброй традицией в этой маленькой семье. Поэтому не стоит волноваться: кот не только не останется без ужина, но и получит на обед знатный кусок отваренной трески. Но об этом слегка позже.

Тимофей сосредоточенно перетаскивал вчерашние гранулы корма в миску с водой. Когда позвонили в дверь, кот на секунду задумался, беззвучно мяукнул и постановил, что ему все эти внешние поползновения без надобности. Продолжая своё нелёгкое, но интересное занятие, Тиша периодически мотал ушами от неизбежных брызг и тряс мордочкой, чтобы настойчивый звонарь наконец-таки уяснил, что до него никому нет дела. Мол, ну не открыли тебе по первому сигналу, так и зачем же дальше насиловать беззвучие? Неужели не явно, что они с хозяином никого не ждут?!

– Да иду я, иду! – негодовал Ярцев. – Довольно там колготиться⁵!

Непрошенный гость застал босого Климентия буквально по уши в воде: с замоченным тапком в одной руке и намыленной губкой в другой. Само собой, хозяин дома, как человек воспитанный, просто не имел права оставить без внимания томившегося за дверью. Поэтому каждый музыкальный жест с той стороны сопровождался Ярцевскими покрикиваниями с этой. Однако визитёр, будем честны, навряд ли слышал Климентия и, скорее всего, не догадывался о всей нелепости происходящего. Так уж вышло, что входная дверь и шум горячей воды мало способствуют налаживанию диалога.

– Наконец-то! – озвучила свои мысли Вероника Порфирьевна и впорхнула в квартиру.

– Мама, – растерянный Ярцев пытался вспомнить, какой сегодня день. – Доброе утро, – промямлил он, закрывая умолкшую дверь.

Нет, сегодня определённо не понедельник! Понедельник, несомненно, был вчера. Как и румяные сырники с наваристым борщом.

Время, конечно, летит быстро, но не до такой же степени! Или до такой?

– Клиша, ты почему босиком по холодному полу? – вопросила Вероника Порфирьевна, переобувая строгие кремовые босоножки на менее серьёзные тапочки идентичного цвета.

– Я не босиком… – Ярцев беспомощно уставился на свои бледные ступни. – Мне не холодно.

– Мальчик мой, ты никак заболел? – обеспокоилась родительница.

– Нет, мама, всё в порядке, – Климентий терпеливо ожидал, пока накрашенные губы

Вероники Порфирьевны измерят его температуру.

– Да на тебе лица нет! Может, останешься сегодня дома? Я оладьи испеку, уху сделаю.

– Невозможно, мамуля, сегодня важные лекции, – рапортовал Клиша, стирая кофейную помаду со лба.

– У тебя всё всегда важнее матери! – отчеканила Ярцева и уверенно двинулась на кухню.

Переглянувшись с циферблатом медных ходиков, Климентий справедливо решил, что на разговоры разговаривать времени уже нет, посему направился в комнату для одеваться и собираться.

– Господи Боже, какой бардак! – запричитала Вероника Порфирьевна. – Словно Мамай прошёл!

Будучи настоящей хозяйкой до кончиков ненавязчиво мелированных волос, госпожа Ярцева натурально приходила попеременно в ужас и негодование от любой пылинки.

Наткнувшись сначала на рассыпанные в коридоре комочки наполнителя для кошачьего туалета, а позже на упущенные Тимофеем гранулы корма, Вероника Порфирьевна была просто таки вынуждена ужасаться и негодовать, негодовать и ужасаться.

Пока заботливая мать приводила апартаменты сына в «божеский вид», её наследник старательно подбирал галстук к бело-голубой рубашке. Потому как жара жарой, а выглядеть прилично преподаватель ТУЕСка не то, что бы должен, но совершенно точно обязан.

– Никакая погода не освобождает джентльмена от его джентльменский сути, – любил говаривать Ярцев своим более нравственно раскрепощённым коллегам.

Эта фраза была универсальной, чем ещё больше радовала Климентия, помимо того факта, что он сам её придумал. Так слово «погода» заменялось автором напутствия на любое пригодное в зависимости от обстоятельств. Правда, другие преподаватели университета только и делали, что щедро посмеивались, вместо того чтобы жадно внимать. Ну что с них, тьмонеистовых⁶, взять-то?

– Клиша, иди завтракать, а то опоздаешь на свои важные лекции.

В этом материнском приглашении читалось гораздо больше упрёков, чем хлебосольного радушия, но запах омлета, наверняка, с помидорами, всё, как он любит, не заставил себя долго уговаривать. Наспех повязав серый галстук, Климентий отправился на зов родительницы.

– Ты не забыл, что завтра день рождения у Артёма Весёлкина? – интересовалась Вероника Порфирьевна, повязывая сыну самосшитый воротничок.

– Не забыл, мама, – Ярцев благодушно позволил расположить на себе хлопковый треугольник, призванный защитить достойного наследника от недостойных приключений во время трапезы.

– Ты уже подготовил подарок? – женщина заботливо поглаживала белоснежный «слюнявчик», как именовал этот оберег от пятен Ярцев-старший.

– Было решено подарить деньгами, – Климентий увлеченно дул на источающий пар и вызывающий слюноотделение омлет.

– Кем решено?

– Коллективом… Уф!

Заглотив обжигающий белок с кусочком томата, Климентий положил конец абсолютно бесполезному, по его мнению, разговору. Матери ничего не оставалось делать, как немедленно переключить своё обострённое внимание на что-то кроме. Заглянув в холодильник, женщина невольно цокнула: эх, зря она столько еды вчера наготовила! Но кто же знал, что может выдаться внеплановое посещение холостого отпрыска? Полуначатая кастрюля борща, колбасно-сырный развал и нетронутая буженина как укор призорчивой матери, что желала оправдать своё второе на неделе пришествие.

– А я же треску купила, – опомнилась Ярцева. – Не пропадать же добру? Перси! Перси, иди ко мне, я тебе дам рыбку!

– Мама, – Климентий поперхнулся ломтиком Бородинского, – ну вот сколько тебе говорить можно? Его зовут Тиша! Тимофей!