— Что?

Клейтон опускает сэндвич, приоткрывает сексуальные пухлые губы и затем говорит громче:

— Так ты знаешь Келлена?

Я догадывалась, что он поднимет тему насчет Келлена Райта.

— Да, — говорю я и киваю в подтверждение своих слов.

— Хороший парень? — спрашивает Клейтон, приподнимая бровь и откусывая очередной огромный кусок сэндвича.

То, как двигаются его губы, как сжимаются и расслабляются челюсти, так чертовски эротично, что я не могу этого вынести. Одни его губы — произведение искусства. У меня уже есть приятные воспоминания о том, как они ощущались на моих губах.

— Хороший, — неопределенно соглашаюсь я и снова киваю, затем беру кусочек жареного сыра.

Клейтон задает мне вопрос, и опять с полным ртом. Я не улавливаю ни одного слова и в замешательстве приподнимаю брови. Он с трудом сглатывает, затем приподнимает подбородок и спрашивает:

— Вы встречались?

Я закатываю глаза.

— Мой отец… был его наставником, — объясняю я.

— Твой отец? Тот, который подергал за ниточки? — продолжает он, на его лице появляются морщинки, когда он жует.

— Да, тот самый.

Клейтон внезапно отводит взгляд, и я вижу в его глазах мрачный проблеск. Я так хорошо научилась читать выражения лиц, что сразу понимаю: Клейтона что-то беспокоит.

— Что? — спрашиваю я его, но Клейтон, кажется, погружен в свои мысли.

Мы с Келленом встретились на одной постановке в Нью-Йорке, на которой мой отец был дизайнером освещения. В первые несколько дней нашего знакомства я считала его участником хора, и что он довольно застенчив. Позже узнала, что он был типа осветителем-стажером. Однажды, когда поздняя пятничная репетиция закончилась, и на сцене выключили последний свет, Келлен неожиданно поцеловал меня во мраке кулис, где я сортировала реквизит, тем самым доказав, насколько не застенчивым он был. Затем, спустя две недели, он пытался отговорить меня от похода на вечеринку актерского состава, именно там я обнаружила, что он не одинок. Это было одним из первых уроков о том, какими неверными и непостоянными могут быть парни большого города, постоянно ищущие кого-то получше, но по-прежнему крепко обнимающие своих девушек.

Пожалуй, у меня есть пара секретов, о которых я не хочу сейчас рассказывать Клейтону.

Кладу сэндвич на стол, набираю сообщение на своем телефоне и машу рукой, привлекая его внимание к экрану:

Я не знаю, почему Келлен здесь.

В понедельник я узнала, что Виктория знает, кто я такая, и теперь мне страшно, что эти двое могут раскрыть всем мой секрет

Клейтон хмурится, пока читает сообщение, потом достает свой телефон и, забросив в рот последний кусок рыбной котлеты, печатает:

Ты милая, когда злишься.

Я свирепо смотрю на него.

Он усмехается и успокаивающе кладет свою руку поверх моей, поглаживая ее. В следующую секунду Клейтон, кажется, понимает, что этот жест — перебор, и резко убирает свою руку, с трудом сглатывает остатки еды и приступает ко второму сэндвичу.

Этот жест не перебор. От этого я ощущаю тепло вместо холода, окружавшего меня с тех пор, как накануне покинула театр.

Но это ощущение не снимает мою неуверенность по поводу наших холодно-горячих выходных. Я печатаю и показываю экран:

Ты собираешься объяснить свое воскресное молчание или как?

Клейтон опускает сэндвич на стол, словно сдаваясь, а на его лице застывает непонятное выражение. Он проглатывает кусочек, встречается со мной взглядом и очень тихо произносит пару слов.

— Громче, — призываю я.

Клейтон наклоняется над столом, опираясь на локти.

— Я струсил, — бормочет он. Его губы так близко ко мне, что я могла бы наклониться и поцеловать его прямо сейчас. — Давненько я не был с девушкой.

— Я тоже, — говорю одними губами.

Клейтон хмурится.

— Ты была с девушкой?

Я шлепаю его по руке, смеясь. Клейтон не двигается, по-прежнему замерев, как каменная статуя.

— Ну, это довольно горячо, — дразнит он меня.

— Значит, мы оба какое-то время были одни, — бормочу я.

Клейтон в ответ решительно кивает.

— И мы оба… вроде как… боимся друг друга, — продолжаю я медленно.

Клейтон пожимает плечами, потом все же кивает.

Плечи Клейтона такие мощные, и он выглядит так восхитительно в обтягивающей футболке. Глаза горят интересом, а губы… его губы так близко. Черт.

Потом он произносит:

— Вы встречались, не так ли?

Это звучит не как вопрос, а, скорее, как обвинение. Я сжимаю губы, не зная, действительно ли он спрашивает об этом, или просто пытается игриво вывести меня из себя.

Я снова шлепаю его по руке, сильнее, чем раньше, и зарабатываю веселую ухмылку.

И тогда решаю, что Клейтон заслужил, чтобы я его немного помучила. Я набираю на своем телефоне и сую ему прямо в лицо. Ему приходиться немного отклониться назад, чтобы прочитать:

Нет.

Но он поцеловал меня.

Думаю, через меня он хотел подобраться поближе к моему отцу.

Я чувствовала себя использованной.

У него также была девушка в актерском составе, о которой я не знала.

Я невысокого мнения о нем.

Прочитав это, Клейтон выпячивает грудь и сжимает челюсть.

На его лице появляется странное выражение утверждения в каких-то собственных мыслях.

— Я знал, что с ним что-то не так, — говорит он.

Я хмыкаю.

— Вот как? Учуял ложь и обман, в которых он погряз?

Клейтон делает глоток из стакана и говорит:

— На самом деле, я в некоем роде зол на него… — Он трет свое ухо, затем заканчивает: — Меня возмущает его присутствие здесь. Это я должен проектировать освещение на главной сцене в новом спектакле. Он украл у меня эту работу.

Я снова ощущаю неясное беспокойство, пока слушаю его. Оно зародилось в тот момент, когда я увидела Келлена в театре, но до сих пор никак не могла понять, что меня беспокоит. Мой отец был наставником Келлена, и тот был своего рода протеже «бога света». Приложил ли мой отец руку к тому, что Келлен появился из ниоткуда, чтобы быть дизайнером освещения именно этого спектакля?

И связано ли это с тем, что отец «потянул за ниточки», чтобы я попала в эту театральную программу?

Это я причина, по которой была украдена возможность Клейтона?

Так же, как и причина, по которой шанс Виктории на главную роль был выхвачен из ее способных и готовых рук?

Есть ли хоть что-то, что не испортило мое прибытие сюда?!

— Деззи?

Я поднимаю взгляд, осознавая, что надолго замолчала. Не знаю, говорил ли Клейтон еще что-то, поскольку потерялась в собственном темном урагане беспокойства и не обращала внимания на него.

— Извини, — бормочу я, стряхивая с себя плохие мысли. Только время может ответить на мои вопросы… Время и звонок отцу, который я слишком долго откладывала. — Я тоже зла на него.

В глазах Клейтона мелькает вопрос, но он не задает его, просто подносит сэндвич ко рту, чтобы сделать еще один укус. Пока я наблюдаю за этим, во мне зарождается смесь тоски и сомнения, когда задаюсь вопросом, собрал ли Клейтон кусочки воедино. Подозревает ли он, что я имею какое-то отношение к приезду Келлена?

Клейтон доедает свой сэндвич, а я молча допиваю свой напиток. Он дважды улыбается мне, и я отвечаю ему небольшой улыбкой, посматривая на свой телефон и пытаясь думать о том, что нужно подготовиться к занятиям по вокалу, которые начнутся через час. Что-то о гласных и сочетаниях их с разными странными позами. Мда, я потерплю неудачу.

Когда мы покидаем фуд-корт, Клейтон останавливает меня у двери, освещает его лицо каким-то потусторонним, прекрасным образом.