— Серебро, — хрипло сказал Ульф, не сдвинувшись с места. — Зачем это, Свейта?

— Ты не выходить, — убежденно ответила она. — Я сторожить тебя. Запереть со мной, пока не приплыть Хальстейн.

— Зачем? — рыкающе повторил Ульф.

Путь к двери закрывали монеты. Что хуже всего, вокруг Свейты тоже блестело серебро.

— Ты узнать, — пообещала Свейта. — И альвы скоро узнать. Они снять чары.

Ульф негромко клацнул клыками. От вида серебра ярость закипала сильней, и он, чтобы успокоиться, выдохнул пару раз. Только после этого бросил:

— Ты обещала что-то рассказать, если я дойду до угла. Я слушаю.

Пусть сначала выложит все, мелькнуло у него. А то слишком много недомолвок. И подозрений…

— На тебе чары, — без запинки объявила Свейта. — Помнить пояс? После него ты обрастать шерсть сразу. А следом тебе нужен альвийский волос. И все хуже. Все сильней. Это чары альв.

Ульф шагнул к ней, аккуратно поставив босую ступню между монетами, что раскатились по полу. Спросил приглушенно:

— И как ты собралась меня сторожить? Серебро я сейчас отгребу тем свертком, что в углу. Надо будет, и штаны ради этого сниму. А потом все равно выйду… жена.

Лицо Свейты дрогнуло, она поджала губы. Затем шагнула вперед, не отводя от Ульфа глаз, и притоптала горку монет, разбросав их по полу. Уронила, остановившись:

— Ты спать другой женщина. Ты обнимать другой женщина.

Ульф пригнул голову, соглашаясь — и вздрагивая от ярости. Сердцебиенье, отдававшееся в ушах, сливалось в звериный вой.

— Но ты говорить правду, я твоя жена, — сердито заявила вдруг Свейта. — За тебя, против чары… я бросать серебро. В тебя. И твоя шкура больно жечь. Сидеть тут, Ульф. Не брать ничего. Не выходить.

— Да ты сдурела, — буркнул Ульф, не стесняясь в словах. — Я не могу отсиживаться…

— Ты могу, — перебила его Свейта. — Твой отец смотреть за крепость. И дядя, и брат. А волки сторожить кладовая. Тогда альвы убрать чары.

— Нет никаких чар, Свейта, — отрезал Ульф. — Я снимаю человечью шкуру, как у нас бывает.

Слова его переливались приглушенным рычанием. Но сквозь ревнивую злость вдруг прорвалось странное ощущение. Значит, у нее не было ничего с молодыми оборотнями? Рыжая самка собралась драться за него? Пусть глупо, но…

Ульф поспешно тряхнул головой, отгоняя самодовольную, гниловатую радость. Пообещал:

— Рано или поздно ты уснешь. И я доберусь сначала до тебя, а потом до двери. А напоследок оторву Ингульфу хвост, чтобы не слушал баб.

Свейта вместо ответа опрокинула еще пару мешков. Отшвырнула пустые кули к порогу, спросила надтреснутым голосом:

— Ты опять хотеть женщина? Это чары. Просто ждать, Ульф. Если я прав, то альвы снять их. Если я не прав… тогда быть, что быть. Хорошо?

— Как ты посмела… — начал было Ульф.

Но внезапно смолк. Шагнул назад и поднял сверток, лежавший в углу, под стеной.

Медвежья шкура в его руках развернулась. На пол упала его одежда — толстый суконный плащ, рубаха и штаны.

— Шкура тебе под ноги, — сдавленно сказала сзади Свейта. — Не мерзнуть.

Ульф, стоявший к ней спиной, на мгновенье судорожно сжал в кулаке медвежью шкуру.

Потом он ее отбросил. Натянул рубаху, накинул на плечи плащ — и сел на каменный пол у торцовой стены, напротив входа. Приказал, привалившись спиной к каменной кладке:

— Рассказывай. Что ты там несла про чары? С чего ты это взяла?

— Ты уходить в зверь слишком быстро, Ульф, — торопливо проговорила Свейта, уже берясь за следующий мешок. — Не два месяц, как другой… и все после альв.

Серебро зазвенело, рассыпаясь по камню. Ульф возразил:

— Это могло быть местью богов. Или частью их замысла. Тебя они лишили силы рун. Меня могли поторопить, чтобы я ушел побыстрей.

— Но альв… пояс… — уже сбивчиво выдохнула Свейта.

И начала говорить, стоя за россыпью серебра. Рассказывала, путано подбирая слова, что-то про альвиек, про богов — и даже про Локки.

Ульф терпеливо слушал, не сводя с нее глаз. Хотел Свейту до зубовного скрипа, но держался. Даже дышать старался помедленней, отгоняя мысли о том, как легко до нее добраться.

А потом Ульф уловил звук еще одного женского голоса — отдаленный, долетевший из-за двери клети.

— Тихо, — буркнул он.

И пальцем с длинным когтем чиркнул себе по губам — сверху вниз, показывая, что надо помолчать.

Жена глянула непонимающе, но замолчала. А Ульф насторожил уши. Пожалел вдруг, что не добрался до двери загодя, еще до этого…

Тогда я сейчас занимался бы другим, стрельнула у него лукавая мысль. И Ульф чуть не улыбнулся, прислушиваясь.

Далекий женский голос принадлежал Сигвейн. Ульф разобрал ее слова:

— …произошло, Ингульф?

— Холегсдоутир вроде захотела развода, — еле слышно ответил Ингульф. — Она объявила, что выбрала себе нового мужа. Но перед уходом решила получить вено, которое каждый волк отдает за жену. Поэтому пробралась сюда, поближе к казне. И позвала Ульфа.

Хитрец, мельком подумал Ульф. Из него вышел бы неплохой муж…

Внутри снова тугой волной колыхнулась ревность.

— После этого Ульф разъярился, — продолжал Ингульф. — Разодрал на Холегсдоутир платье и заперся с ней в одной из клетей. А нам он велел сторожить кладовую. Сказал, что раз его вынуждают платить за бабу, то он попользуется ей до конца. Еще Ульф крикнул, что будет этим заниматься, пока не явится Хальстейн.

Сигвейн пару мгновений помолчала. Затем тихо сказала:

— Я ничего не слышу…

— Человеческие бабы слабы, — недовольно бросил Ингульф. — Притиснешь покрепче, так сразу кость хрустнет. Или начнут задыхаться от боли. Молчит, да и ладно.

— Однако поначалу Холегсдоутир кричала, — вставил другой оборотень. — Вопила, хоть и придушенно. Но запах ее боли Ульфа не отпугнул. Может, Холегсдоутир такое обращение нравится? Или у Ульфа нюх совсем отшибло? Он уже не тот, что прежде…

Ульф по голосу узнал Редульфа.

— Тогда надо посмотреть, что с Холегсдоутир, — поспешно уронила Сигвейн. — Это опасно, этого нельзя так оставлять.

— Я не знаю, как у вас, у альвов, — жестко проговорил Ингульф, — но у оборотней не принято соваться между мужем и женой. И Ульф приказал нам никого не пускать в кладовую. Тебе лучше уйти, Сигвейн. Прости, никогда не слышал имени твоего отца, поэтому зову, как знаю…

— Я приведу родичей Ульфа, — тихо пробормотала Сигвейн. — Может, они его выманят. Если Ульф хочет стать конунгом, он не должен бросать все ради постельных утех.

Раньше она таких мудрых слов не говорила, насмешливо стрельнуло в уме у Ульфа.

— Я так и подумал, когда зашел в ту опочивальню, — с легкой ехидцей сказал Ингульф.

Затем все стихло. Ульф выждал еще несколько мгновений. И бросил вполголоса, глядя на Свейту:

— Значит, ты решила, что альвы хотят получить женщину с даром, который еще может вернуться. Ради этого они чарами спроваживают меня в лес. А заодно выставляют сластолюбцем, чтобы ты обо мне меньше плакала… и легче приняла того, кого они подсунут. В то же время боги почему-то притихли. Так?

Свейта кивнула. Спросила живо, но хрипловато, словно горло у нее пересохло:

— Ты слышать что-то? Недавно, только что?

Ульф помолчал, глядя на нее.

Рано или поздно она узнает, что случилось этой ночью, мелькнуло у него. Рано или поздно придется сказать… но не сейчас.

По щекам прошла легкая щекотка, с них уходила шерсть. На руках и ногах мягко втянулись когти.

— К кладовой приходила Сигвейн, — уронил наконец Ульф. — Беспокоилась о тебе. Но не радуйся этому слишком сильно, Свейта. Твои догадки — это лишь твои выдумки.

— Однако с этим я угадать, — негромко объявила Свейта.

И ткнула в него пальцем.

— Ты прибежать босой. Почти без одежда. Ингульф тебе сказать, я делать нехорошо, и ты забыть сапоги, рубаха. Верно?

Ульф хмыкнул. Мерзло и холодно в уме скользнула мысль — стало быть, она знала, чем муж займется после ее ухода. Верней, опять угадала…

— Тут ты не промахнулась, — бесстрастно согласился он. — Хорошо, допустим, чары все-таки есть. С чего ты взяла, что альвы их снимут?