<p>

     Ещё один вдох через жутко пересохший ротик, вдох ещё более иссушающий, и на выдохе с постаныванием Ева проснулась.

     В комнате общежития никого больше не было — соседки и подружки по вчерашней вечеринке разъехались по парням, гулять до утра, спать до вечера. А наша скромница еле добралась домой, и сейчас ничего не помнила. Рядом с кроватью валялась наспех стянутая, сброшенная вчера одежонка. Даже на стул не сложила, лентяйка эдакая, даже в ночнушку не хватило сил нырнуть — спала в трусах и лифчике. Непривычно как-то так просыпаться, обтянутой сверху и снизу, ровно бочка обручами. Днём хорошо ходить подтянутой, а вот спать надо размякши. Рубцы, небось, чешется. Сколько же они вчера выпили?

     Ева со стоном провела по лбу ладонью, повернулась набок, рука скользнула под кровать, голова свесилась через край. И тут она окончательно проснулась. Что это я, в самом-то деле! Не маленькая уже девочка, студентка, двадцать скоро, а лезу за ночным горшком! Мгновенное наваждение детства прошло, ничего такого под кроватью, конечно, не стояло. А на горшок… то есть в туалет хотелось. И как хотелось! На живот не повернёшься — больно. Он её и разбудил. М-да, сколько же она вчера заглотнула? И перед сном не сходила? У-а-а, не помню…

     Ева откинула одеяло, медленно села, зевнула. Привычным движением всунула ноги в тапки. Голова мало-помалу отошла. Жаль, что она не маленькая девочка и ей нельзя сразу присесть. Ладно, туалет в паре шагов по коридору. Но вот одеваться… Взгляд скользнул по разбросанной одежде. Одеваться некогда, да и не хочется, особенно тесные джинсы. От одного вида ремня передёрнуло. Ну и что? Она же не в ночнушке кисейной, она в приличном белье, почти что бикини… Вот — кружева, поблескивает эластан, почти чистое всё. Когда одеваешься на вечеринку, думай, как в белье смотреться будешь. Ничего такого, развратного, но приходилось ей на девичниках и щекотушкой баловаться, и крепко связанной лёживать — острые ощущения с непременным раздеванием. Хорошо баловались с подружками, порой до отключки.

     И сейчас внизу жмёт — острее некуда. Может, сбегать до ветру так? Вон, летом девчонки даже на кухню в купашках бегают. Сейчас, правда, не совсем лето, но и туалет — не кухня, да и нужда — не голод.

     Встала, сделала несколько шагов к двери. Из-за раздувшегося живота и ночи в обтяжку появились новые ощущения: трусы обжимают ягодицы, те, как на педали, давят на нижний подхват трусов, а когда нога идёт вперёд — эластан прямо-таки липнет к ягодицам. Бюст — тот вообще, как влитой, ходит влево-вправо вместе с телом. Чешется немножко всё, но сейчас некогда, скоро всё скину.

     По дороге девушка схватила графин, сделала несколько жадных глотков. У-у-х! Хорошо! Обтёрла рот рукой, потом осторожно выглянула — никого. Рано ещё. Да если бы кто и был — разве это важно, если вот-вот хлынет?

     Евины тапки зашлёпали по коридору. Только сделав несколько шагов, она ощутила всю остроту ситуации. Моча рвалась наружу — на ходу не уговорить. Остановиться, зажаться? Нет, по инерции её несло вперёд. Пускай там идёт, бежит даже на выход, главное — вовремя зависнуть над унитазом. Успеть! И девушка ускоряла шаг.

     А теперь ощутилось, как дёргаются… ну, подёргиваются груди. Махонькие, а поди ж ты, резкие шаги и их достали. Плавностью движений наша героиня не могла похвастаться, но раньше это не часто замечалось. Вот только сейчас, на быстром ходу. И вспомнилось, что Кира придумала тонкими лямочками, почти тросиками, соединять низ чашек лифчика с поясом низких джинсов. Это чтоб на каждом шагу груди прыгали вверх-вниз, будто тело и не амортизирует шаги, не гасит ни шиша, очень "принципиальное" и единое. А когда надоест — отстегнула лямочки, и всё. Попался тот, взгляд кого хочешь привлечь — снова "щёлк-щёлк", и амплитуда размаха бюста снова широкая.

     Хорошо полнотелым! А у неё вот такое костлявое тело, что и тросики никакие не нужны. И голова как-то нескладно подпрыгивает. Скорей, скорей!

     Как ни стеснительна она была, Ева не боялась встретить в коридоре парней. Они, шляясь в одних трусах, не очень-то обращали внимание на девчонок, так что новички быстро от маек и бриджей переходили к домашним халатикам — зимой, а летом и вовсе бюстье и шортам. Ничего особенного не было и в шляньи по коридором в бикини и даже белье, но только утром и вечером, а вот днём всё-таки остерегались, но не парней, а могущих заглянуть преподов.

     Единственно, кто плохо подчинялся неписаным общаговским правилам, была маленькая Женька. Большая скромница и милая аккуратистка на занятиях, она преображалась, вернувшись в общагу. Ей удалось найти мини-корсет кукольно-телесного цвета, типа бюстье, но грудь единым валиком, без ложбинок, в боковом шве "молния". Носила и летом, и зимой на манер майки, и некоторые мальчишки уверяли, что гладкая поверхность подкрашена чем-то, чтоб напоминать развитые грудные мышцы мужчин. Для пущего сходства с оными Женька носила семейные трусы в цветочек, зимой неуловимо подлиннее. Добавьте сюда короткую стрижку, агрессивно шлёпающие тапки и полную раскованность в поведении и словах. Говорят, когда малолюдно, эта травести дерзала заходить в мужской туалет. Войдя в кабинку, она первым делом спускала семейники, потом закрывала дверцу и занималась стрингами. Когда дверца снова открывалась, Женька уже снова стояла в стрингах телесного цвета и демонстративно начинала натягивать семейники. "Я своя!" — всеми своими действиями кричала она мальчишкам. Может, потому и к девчонкам вязалась, подтрунивала, высмеивала. Такая и по поводу белья пройтись может, а то и попытаться сдёрнуть. Кто от неё шарахался, над теми она особенно заразительно смеялась.

     Хорошо, что эта нахалка ушла в предсессионный поход — конечно, с мальчишками. Ночи у костра, зубрёжка, взаимопроверки, кто чего не выучит — тому чистить картошку. Сдавали такие лучше других. Ну, и романтика, конечно.

     Вдруг Ева вздрогнула и чуть не остановилась. Ручка. Ручка двери. Ручка, выполненная из разноцветного объёмного стекла на манер калейдоскопа или ручек тех ножей, что мастерят зэки на зоне. Обитательницы комнаты откуда-то эту штуковину взяли и отметили ею свою дверь.

     Стоп-сигнал подала подсознательная память. В тот вечер Ева возвращалась из ванной после умывания. Лампочки в коридоре уже погасили через одну, и освещение было довольно тусклое. Ну скажите, есть где в мире ещё общежития, где так вот тушат свет? Там, где негры живут, уж точно нет.

     В полутьме Еве показалось, что спереди плывёт длинная белая майка. Мужская, это не ночнушка, а снизу ничего не видно, значит, ноги голые. Это её чуток успокоило. Гораздо хуже, когда ярко "светятся" узкие плавки, а ниже и выше — угрожающая тень телесности. И Кира как-то призналась, что даже любит, когда парень в майке, из-под которой не видно плавок. С одной стороны, можно пофантазировать, пока не вынырнет голая полуправда, а за ней и правда. С другой стороны… ну, это Еве больше нравилось, покрытый торс говорит о его слабости, хотя бы к холоду, но ведь можно и пофантазировать. Хотя ноги и волосато-кривоваты, а майка на груди плоская, всё же что-то девичье в фигуре, хоть капельку чувствуется, манера одежды, что ли. К майке иду трусы шортиками, и плавки выглядят умышленным выбором почти женского белья. В душе каждой девчонки, считала Кира, есть капелька лесби, и вот тут-то можно её потешить, фантазию проявить. Крепче чувство к парню станет, когда он проявит себя парнем, в объятьях сожмёт или ещё чего. Майка мигом слетит… и не только майка.