Почему она, в самом деле, робкая такая… ну, вне шкафа? Разве так трудно повести себя уверенно, настойчиво, смело? Перед зеркалом — конечно, нет (она и пробовала), но на людях… Они же все более её сильные, уверенные, смелые, ну, и осадят, отбросят, высмеют. Этого и боишься. Опасаешься. И потому ни-ни смелости, значит, робкой считаешься.
А сейчас она не перед зеркалом, а наедине с очень робким, неуверенным в себе человеком. Бояться нечего. Кстати, проверим.
— Назваться не хочешь? Зовут тебя как?
— Ни-ни… не надо.
— А меня знаешь, как зовут?
— Откуда же? Да я бы, зная имя, и не решился бы. А так — просто девочка, и с ней можно.
Ну и логика! Мальчиковая какая-то, далеко ей даже до женской. Бояться и впрямь некого, он меня сам боится. И растёт желание подоминировать в темноте, инкогнито, пока случай длится. Кто знает, когда другой представится?
— Незнайка ты, понял? Нам тут стоять ещё, балакать, на одном "ты" далеко не уедешь, надо называться как-то. А почему, кстати, ты ко мне на ты?
— Ка-ак? На "вы" надо?
Дрогнул, не понял шутки.
— Ну, мог бы назвать поромантичнее, незнакомкой там или кареглазкой. На ты насильники к жертвам обращаются.
— Извини, я не хотел. Ну, незнакомка, так незнакомка. Значит, на вы не надо?
— Не настаиваю. — И добавила: — У меня ведь не два тела.
Со значением так сказала. Незачем спешить уверять, что пошутила, если он не понял, пусть и продолжает.
Засопел, выдышивает что-то.
— Говори уж, чего скрываешь?
— Ты разве знаешь? Ну… извини, конечно, но я знал, что темно будет, ну, и хотел… хотел… ну, пощупать маленько. Но ты не думай. Я и себя дам общупать, вот, плавки даже надел. Мне мама не разрешает, только купаться когда, а я вот стащил и надел под брюки. Многие ведь девочки хотят узнать… ну, что у парней там, по-разному ведь устроены. Я сам слышал… ну, случайно.
Выговорился, и дыхание стало поспокойнее. Вон оно что! Воля рукам, но струсил.
— В детском саду ты это слышал! И то от тех, у кого братьев нет или папа стыдливый. В моём возрасте девушка давно уже всё знает, видела, а то и пробовала. "Различия!" Нет уж, пускай тебя детсадовские малышки щупают, только это ведь растление будет. Малолетних!
Ф-фу, вроде, не выдала себя. Может, и покраснела, да не видно. А на лёгкую дрожь в голосе такие лопухи и внимания не обратят. Тем более, что голос делала потвёрже.
— Да я ведь так только… я и не хотел особо… Значит, не хочешь?
— Очень надо!
— А некоторые хотят…
Она сочла ниже своего достоинства отвечать. И сказано так и осталось три слова. Всего три. А он мог бы столько рассказать!
Ведь ни мальчишкам, ни девчонкам этого не расскажешь. Первые засмеют, что так легко попался, не смог сразу отбиться. Вторые захихикают, когда узнают, что с ним хотели сделать, скажут: "Покажи, ради чего старались". А то ещё и учтут ошибки предшественниц и допекут в следующий раз по полной.
Рассказ теснился в голове, а выходить некуда.
И эта вот тоже слушать не хочет. Ну, как ни крути, а заперли её принудительно. Чего ей ему навстречу идти?
Стоит доверить повествование бумаге. Дело было так.
Гелий (назовём его так) жил в посёлке городского типа, стоящем на речке с шикарным пляжем. Пляж этот славился на всю округу, даже из настоящего города сюда приезжали, особенно когда проводились праздники Нептуна. Очень торжественно там всё устраивалось, а загодя объявлялся набор добровольцев, кого будут швырять в воду первыми, разогревая толпу. Щуплый Гелик на этом издавна подрабатывал.
Готовясь к своей роли, Гелик любил наблюдать не за самим Нептуном, чей зычный голос прямо-таки доставал, а за его юной свитой. Набиралась она из подростков в том самом возрасте, когда мальчики начинают придирчиво, перемеривая, выбирать себе плавки, а девочкины лифчики начинают себя оправдывать. На головах цветочные венки, а на лицах — подводные маски с трубками, в которые было что-то вставлено. Вдыхаешь носом, выдыхаешь ртом в загубник, фанфары-не фанфары, сирена-не сирена, но если дунуть разом, то впечатляет. На ногах — ласты, но подрезанные какие-то, не настоящие. Это чтобы можно было обойтись навыками маршировать, выработанными на уроках физры, а не разучивать специально моржово-перевалочный шаг. Чик-чик такими ластиками, не чешки на ногах, и ладно.
"Низы" постарались унифицировать, одинаковые набедренные повязки зелёного цвета из рваненьких лоскутов, символизирующих водоросли. Через промежность они стянуты "песочными часами", у девочек — розовыми поуже, у мальчиков — голубыми пошире. Удивительно, но эти треугольнички не смотрелись трусами, очень уж узкие и до боков не достают. До боков достаёт набедрёнка, но пах не покрывает и сбоку по бёдрам свисают похожие половинки "песочных часов". Это чтоб таз походил на перевёрнутый цветок с лепестками, типа тюльпана, два лепестка будто случайно сомкнулись.
Кстати, повязки эти были "унисекс", так что у мальчиков по бокам свисали розовые узкие "девичести", а у девочек — голубые широкие "мальчишести". Всё взаимозаменяемо и одалживаемо.
Девичьи лифчики были обильно украшены — тут тебе и цветные ленточки, и какие-то искрящиеся бусинки, и чуть ли не значки приколоты вместе с цветочками. Можно было подумать, что основное назначение этих матерчатых вокруг тела обручей — это крепить украшения, а не покрывать что-то срамное. А можно было, как это наш герой и делал, на совершенно законных основаниях пялиться на начинающие оформляться бюсты, сравнивать девочек, выбирать…
Паз украшения, то мальчикам тоже надо бы что-то на их верха, не очень чтоб уж сильно отличались от подруг. Тоже обручи? Нехорошо, если будет похоже на лифчики, их ведь по-женски не украсишь, тогда для чего они? В публике не должно звучать: "Смотри, смотри, мальчики в лифчиках!", что предвещает смех. А смех должен звучать со вполне определённого момента — когда в воду посыплется публика, а до той поры все должны напустить на себя серьёзный вид — Нептун всё-таки речь держит, владыка морей. Поэтому для мальчиков придумали такие штуки: сзади — словно воротник матросского костюма, прямоугольник, покрывающий лопатки с полувырезом для шеи. По бокам этот "воротник" переваливал через ключицы и спереди снова спускался, но уде двумя пластинами, чуть ниже сосков, что сзади соответствовало низам лопаток. Всё блестело и походило на элемент рыцарских лат. Такому "стражнику" копьём в сердце не ткнёшь, оттого и гордость в мальчишеском взоре. Правда, тем же копьём можно засадить в живот, пупок-то наружу, словно мишень, тут и кишки могут за пупком наружу. Хорошо ещё, сто стража ненастоящая. Но "латы" своё дело делают, с расстояния все в бикини кажутся. С учётом венков и масок — в "трикини".