Котёнок вертелся поблизости, принимал деятельное участие в манипуляциях, даже вскочил на коленку — для кого же ещё ногу взгромоздили на ногу? Хорошо бы ты, милый, был всегда поблизости и перекрывал вид из-под моей юбёшки, так ведь не удружишь! Не поймёшь даже, зачем перекрывать. Ну, хоть зырь позлее, приучай меня не тушеваться под чужими взглядами.

     Да, трусы тоже нужны свежие, рз могут выглянуть. Это какой же стирки требует полуобнажённость! Нет, легче стать нудисткой, им ничего стирать не надо, мыться только. Шучу-шучу, а вы думали, что я и вправду разденусь? Надо же отвлечься от мыслей о каждодневной стирке.

     Может, пододевать не белое хлопковое бельё, а синтетическое бикини? Но, говорят, синтетика вредна в постоянной нОске. А нет ли такого, чтоб с исподу — хлопок или лён, а сверху — синтетика, которую каждый день не стирать? Надо будет поискать. Но два слоя — это уже нечестно, какая же это полуобнажёнка? Тогда уж юбочку долой. Но без неё по корпусу ходить не дадут.

     Пришла Прасковья Анисимовна, умилилась котёнком, налила ему на этот раз сливок. Ева вздохнула и полезла в шкаф.

     Некоторое время котёнок не давал о себе знать, видать, переваривал съеденное. А потом наша героиня, протирая стенки изнутри, слышала толчки лап по полу — зверёк носился, играл, Прасковья Анисимовна, по-видимому, привязала бумажку на нитку. Впрочем, гоняться можно было и за солнечными зайчиками, августовскими солнечными мухами, носимыми сквозняком бумажками.

     Несколько раз котёнок подбегал к шкафу, и Ева невольно гадала — захлопнет или не захлопнет. Иной раз лапки стукали в стенки, но и дверь он несколько раз захлопывал, да ещё наддавал лапой. Правда, дверь быстро вслед за этим распахивалась, так что девушка не успевала понять — оставалась ли хоть узенькая щёлка.

     Сквозняк тоже не обходил стороной "деревянный парус", шевелил порой. В общем, все старались, чтобы наша героиня не скучала и училась посылать их мысленно подальше. Не реагировала на провокации.

     Несколько раз она вспоминала, отводила плечи назад и выпячивала грудку, быстро ладошками обегала свои формы — от бюста через талию до ягодиц, упакованных в юбочку. Нормально, старушка, только бы научиться выставляться не когда вспомнишь, а постоянно. Даже когда стоишь на табурете, а на него приходилось вставать, ведь внизу она всё уже вымыла несколько раз, остался верх. Что ж, это даже пикантно — в мини на табурете. По-моему, табурет равносилен укороту подола на ладонь целую, так же всё обнажает. А я не боюсь!

     Не боялась и упасть, хотя шкаф был великоват, на полу можно было растянуться во весь рост. Впрочем, однажды, слезая с табурета, запуталась бёдрами в юбке и чуть не упала. Не нагрохотать бы, а то подбежит Прасковья Анисимовна, заохает. Лучше подвернуть юбочку прямо до пояса… туго как идёт… вот получилось. Теперь ноги свободны, как у гимнастки. Интересно, здесь на физре гимнастика женская есть?

     А отворачивать ли, взобравшись? Нет, пожалуй, здесь нет глаз, вот слезу, тогда и приведу себя в порядок. А то больно уж через ягодицы туго идёт, не наворочаешься. К тому же приходилось часто слазить, макать тряпку в ведро. Ладно, потренируюсь в бесстыжести и так — с завёрнутой к поясу юбкой, трусами навыпуск. Вон как они белеют в полутьме, а выйди я на свет божий, окажется — несвежие.

     Ева мурлыкала, напевала себе под нос и совсем уже приучилась не обращать внимание на скрип дверцы. И вообще на внешние звуки.

     На душе у неё было особенно хорошо. Она наконец-таки обрела в этом чужом городе своё убежище, где можно быть самой собой, не оглядываясь на других, не опасаясь услышать насмешку — и при всём том быть одетой модно, как на людях ещё не решалась показаться.

     Иной раз на табуретке принимала, дурачась, позу статуи на пьедестале. Жаль, темно, и на мобильник снять некому. Тем увереннее поза. Фотомодель, да и только!

     И вот после того, как в голове мелькнуло слово "фотомодель", наша героиня не просто перестала пугаться всяких звуков — она их, не поверите, полюбила. Даже ассоциации появились. Плеск тряпки в лоханке с водой — это морские волны, скрип двери — это паруса, крик воробьёв, голубей за окном — чайки морские, Прасковья Анисимовна бубнит что-то у себя — это ругается старый боцман. Морской корабль, не иначе. А кто она? Нет, не юнга, не вперёдсмотрящая, это слишком уж до-детски, по-девочкиному, после "фотомодели" не рулит. Ага, поняла, она — статуя прекрасной девушки, которую в былые времена принято было крепить впереди корабля, как его лицо, что ли. Вот она кто!

     Правда, прекрасная статуя плохо вяжется с грязной и мокрой работой в полутьме, но это ничего. Настоящие статуи "работали" лицом корабля, а у меня это впереди, лицом своим очаровывать. Я — тренирующаяся в полутьме статуя, вот так!

     И даже песенки морские стала напевать, но больше "ля-ля", чем слов запомненных.

     В том, что вскоре произошло, виноваты конечно, грузовики. Прасковью Анисимовну винить нельзя — у неё законный обед, да и знала она, что студентка в шкафу в приличном виде стоИт, предупреждать, стало быть, ни о чём не надо. А вот грузовики, они тяжёлые, и когда проезжают мимо здания, всё дрожит и звенит, а пол шкафа колеблется. Особенно хорошо это чувствовалось стоя на табуретке, на грани полёта с неё. Да нет, ничего, не слечу, это волны корабль качают.

     Ева напевала себе под нос, когда качнулась табуретка и скрипнула дверь. "Шторм", — фантазией мелькнуло в голове. — "Ага, и потемнело небо. Ага, и гром вот… Что-о? Блин!"

     Это же замок защёлкнулся! Замок на дверце шкафа. А она так благодушно — гром, шторм. Вот тебе и гром!

     Темнота в шкафу наступила полная. Может, и были где щёлки какие, но к светику из них глазам ещё привыкнуть надо. А пока — тьма!

     Если бы не стена, которую она тёрла, Ева, наверное, свалилась бы с табуретки. Или, по крайней мере, закачалась на ней ходуном. Всё-таки вестибулярный аппарат не очень, не морской. А так, опираясь на стену, ничего.

     Секунда, другая… Дверь не открывалась. И вправду, замок.

     — Прасковья-а Анисимовна-а-а! — позвала девушка приглушённым голосом, боясь повернуться на табуретке в сторону двери, тогда рука от стены уйдёт.

     Нет ответа. Вообще, тихо, только слышно, как стукает сердце. А ещё бы ему не стукать, она же слышала рассказы о запершихся в холодильниках и задохнувшихся там. Главное, изнутри не откроешь, если защёлкнулось. Мужики вон пасовали, правда, там замки прочнее, на холодильниках, а тут столетний износившийся шкаф, но всё равно.

     Очень осторожно, цепляясь руками за стенку (тряпку бросила), Ева присела на корточки, взялась за сиденье табуретки и, одна нога за другой, слезла с неё. Ф-фух, не грохнулась, а могла бы.

     Развернулась, скользя рукой по стене. Не схватить бы занозу! Ага, вот угол, вот пошла лицевая сторона, вот косяк неподвижной створки. Вот, и фанерная створка, ух, какая широкая! Вот серединный косяк и где-то тут замок. Изнутри, конечно, ручка не предусмотрена. Замок нащупывать не стала, просто надавали на створку.