Впрочем, почему не было? А когда она оставалась одна в саду? О-о, какой смелой она тогда становилась! Правда, показать своё новое состояние некому было, ведь появись кто, и снова девочка ниже травы, тише воды. Так что это не считается, наверное, раз никто не видел.

     Хотя… однажды её попросили посидеть с ребёнком, соседка куда-то уходила, а девочка уже большая, справится с делом нехитрым. Полгода мальчику или чуть больше, несмышлёный ещё, не говорит, глаза без понимания. Ева при нём и осмелела. Разделась донага и начала играть. И ребёнок будто признал мать, стал спокойнее, чем при одетой "незнакомке". Пытался даже поймать сосок и пососать. Вот и тряхнула стариной, старушка, вспомнила "дочки-матери", даже вот с натуралистическими добавлениями. Вкушать там ребёнку было нечего, а вот "мамочка" предвкушала своё будущее, ощущения какие-то. Будет что потом при настоящем кормлении вспомнить.

     А как он топнул крохотной ножкой прямо в её волосатый лобок! Для него всё это большое-мягкое тело — нечто само собой разумеющееся, из такого же он появился на свет, а вот теперь будто дверь ногой закрыл… хотя и не ту. Хотя, скорее всего, это было просто бесцельное движение. Ева радовалась — есть хоть кто-то, кто "приходует" её наготу и при этом не заставляет стесняться. Редкая отдушина для скованной души.

     И вот "ребёночек" повзрослее, но не наглый, не насилующий, и к тому же под покровом темноты. Что-то она про темноту слышала, что-то в голове мелькало, не вспомню только…

     — И ты — прилежный экскурсант, — сказала вслух. — Продвинь ладошки вверх, вот так. Чуешь, как тело сужается? Узкая талия, широкий таз — это для девушки красиво, у парней всё положе. Ну, это ты сто раз видел, не замечал только — ведь джинсы девушки на этом самом широком, что ты щупал, носят. А пупок голый, так что боковые дорожки до талии видны. Любуйся изгибами, напоказ всё. А пока можешь ощупать. Вперёд ладонь, по пупка, назад, по всему кругу. Здесь начинается мой низ. Жировые складки, да, тоже отличия, как здорово, чуешь?

     Долго шарить по себе она не дала, а то ещё поймёт, что ласкает девушку, и войдёт, чего доброго, во вкус. Конечно, словами-то я над ним доминирую и руки стараюсь контролировать, придерживая за предплечья, — но кожа-то на ощупь пассивная, отпора не дающая, и не походе, чтобы могла дать. К тому же гладить её приятно… и ей, кстати, тоже приятно становится. Потому-то и надо не задерживаться. В темноте обостряются другие чувства, ещё, чего доброго, услышит, как изменилось её дыхание, как её тело против воли льнёт к его ладошкам — помогут ли тогда гневные слова?

     — Довольно! Теперь давай ручки вот так — запястья у кромки трусов, ладони вниз, выворачивай, выворачивай. Плотно прижми по всей длине. До самого выпуклого места дошёл, чуешь, как выступает? Это, милый мой, женская попа. Лучше даже говорить — попка. Я знаю, мальчишки о ней плохо говорят, иной раз и на букву жэ даже. Из зависти, наверное, она ведь великолепна. У парней попы плоские, им только сидеть на них да порку получать, а у нас пышнее.

     — А вам не сидеть, что ли?

     Вопросы учительнице — это хорошо, за это всегда хвалят. Этот, правда, прозвучал не очень вежливо, но "ученик", должно быть, сосредоточился на ощупи. Вон, даже взял ягодицы и пригоршни, развёл пальцы. Вот опять свёл…

     — Отвечаю. Ф-фух, ф-фух. — Не дать ему понять, что приятно мне! — Во-первых, раз таз шире, значит, и в другом измерении объём должен больше быть. Во-вторых, учти жир, там у нас не одни мускулы. В-третьих, и самых интересных. Попа — для чего она?

     — Ну-у… Есть, и хорошо.

     — Ягодицы поддерживают тело в прямом положении, у животных, если кошку гладил, они много меньше. А женщины не только своё тело носят, но ещё и ребёнка, если он на руках… или… вообще…

     Не успела подумать, стоит ли уточнять, где это "вообще", как почуяла сдавливание — мальчик подогнул первые фаланги пальцев и устроил эдакий размазанный щипок, поддомкратил её под нижний скос ягодиц, придавливая запястьями верхний. Просто исследуя, не игриво. Но Ева тут же вспомнила, что она когда-то краем уха слышала о темноте.

     Не о темноте — о масках. В Испании и Латинской Америке часто устраиваются карнавалы в масках, и на них многие сводят счёты. Пырок ножом — и в толпу. Полиция не знала, что делать. И тогда на Кубе власти запретили маски. Хочешь веселиться — веселись, но от своего лица, своего имени. Маску можешь носить только на затылке. И убийства сразу же прекратились.

     Почему? Ведь и человека без маски в густой толпе поймать очень сложно, можно так протянуть руку с ножом, что и не поймут, кто пырнул. Один умный человек объяснил: не в страхе поимки дело. Человек, надев маску, погрузивший совё лицо, окромя глаз, в темноту, отрешается от самого себя. В каждом из нас, глубоко или не очень, сидит усталость от себя самого, от той роли, которую мы вольно или подневольно играем в жизни, желание раскрепоститься. Скрываются под маской черты лица — на время уходит и опостылевшая личина, рождайся заново, живи, кем хочешь.

     Оттого-то так популярны карнавалы и "вольные" вечеринки, маски и пляски в одежде другого пола, оттого-то такая дикая радость там и царит. Но отрешение от себя настолько глубоко, что ряд личностей сбрасывает и моральные запреты и становится готово даже к убийству. А потом маску прочь — и снова законопослушный гражданин, добропорядочный отец семейства.

     Темнота в шкафу, словно маска, сыграла с нашей героиней такую же шутку. Она стала готова к духовному преображению — на время. А присутствие испуганного, готового подчиняться существа указало направление этого преображения. И, похоже, она готова пройти по этому пути довольно далеко, раз уж момент вызволения от неё не зависит.

     Просто спешить очень уж не надо, как она до сих пор не спешила.

     — Не так. — Глубоко вздохнула. — Ладошки у тебя маловаты — женскую попку обхватить. Вот так попробуй. Клади одну руку на живот пупок чтоб чуять, а вторую ставь сзади, вот сюда сдвинь. И начинай, не давя, медленно водить вверх-вниз, постоянно сдвигаясь по меридианам. Будто в темноте греческую амфору ощупываешь, какая она. Составляй впечатление об объёме. Только — трусы не сдвинь, не три сильно.

     Строгим тоном сказала, без налёта игривости. И ещё свою ладонь поверх его положила — на пупке. Второй рукой готова была шлёпнуть назад и его руку перехватить, если чего.

     Мальчик стал осторожно водить ладонью по её заднице, а Ева размечталась. Раньше баре заставляли крепостных чесать себе пятки или там веерами обмахивать. Вот и её "крепостной" так же обихаживает. В отличие от любовных ласк равноправием и не пахнет, хочу — казню, хочу — милую. Ужо прикажу ещё чего…

     Очнуться от грёз заставило навязчивое повторение ощущений, уже дискомфортное. Средний, самый длинный палец пажа попал в попкину расщелинку, приглушённую трусами, и теперь ходил туда-сюда, вероятно, не давая ладони двигаться круголя ягодиц. А почему же раньше не застревал? Да потому что раньше ягодицы были сомкнуты, она непроизвольно напряглась, пуская чужую руку в заповедные места, да ещё на животе тут. А теперь вот расслабилась, распустила мышцы, даже… о ужас, она и ноги немножко расставила, вот расщелинка и обозначилась, стала ловушкой.