Пиздец! Вот это «попадос»! Ага! Счас я ее утешу. Ангела-Хранителя нашла. Робин Гуда, блять!

— Водички попей из кулера, умойся, пописай и ложись спать!

— Может… вместе.

— Чего?

Нет, она точно дура! Любая малолетка бы догадалась, что с «мальчиками» такие игры даром не проходят. Даже если этим мальчикам уже за сороковник давно.

— Чего вместе-то? В туалете тебя за ручку подержать?

Сидит на краешке дивана, по лицу слезы бегут. Вот же навязалась, идиотка. А если бы я еще к ней полез?! Как — то отпустило меня сразу, можно выдохнуть. Она вся такая жалкая и несчастная была, что я уже почти перегорел. Теперь можно даже поговорить.

Торшер придвинул к дивану — старый, еще от тетки, я ей его дарил на семидесятилетие. Она такие любила, чтобы высокий, тряпичный и бахрома по краю. Общий свет выключил, в комнате уютно стало и как-то даже теплее. Торшер фигурную тень отбрасывает на потолок, романтика, е…….!

Одеяло на диване поправил, завалился сам ближе к стене — благодать, че-то я сегодня набегался:

— Ну, иди уже ко мне, полежим вместе… поговорим.

Думал дернется, скажет мне уйти, а она легла рядом как ни в чем не бывало и еще близко так, но я уже пытался настроится на другой лад — просто поговорить по душам. И начал с полезных советов:

— Ты че ему по яйцам-то не дала сразу? Раскисла, нюни распустила. Ну, кто так делает?

Вздыхает:

— Я растерялась.

А голосок спокойнее уже, без надрыва:

— Я просто не ожидала от него, думала, он все шутит, дразнит меня. А когда начал… меня будто заморозило. Так было уже один раз.

Я даже напрягся от этих слов.

— Что было-то?

И тут она заговорила быстро и начала мелко дрожать, я ее к себе притянул плотнее, обхватил руками, носом к затылку прижался.

— Это еще в школе было, перед выпускным. Я пошла на дискотеку в клуб. Я редко ходила туда, маме это не нравилось, там драки часто и девушки выпивают, много всего такого. А тут подруга позвала, говорит, скоро разъедемся, давай хоть погуляем еще вместе. И, правда, весело было, музыка хорошая. Меня пригласил танцевать один парень. Он недавно из армии пришел, я его немного знала, он сын папиного приятеля. Потом Игорь пошел меня провожать.

Мы за руку держались, все было хорошо. Потом он говорит, вечер теплый, давай еще в парке посидим на лавочке. Там как раз черемуха была. Я с той ночи ее запах терпеть на могу и цветы видеть тоже. Ну… он меня поцеловал в первый раз. А потом все больше и больше. Да я сама виновата, я знаю. Надо было сразу пойти домой. А потом он стал… Я говорю, что не надо, а он будто не слышит. Я сказала, что еще ни с кем не была, а он тогда начал ругаться, что со мной связался. Взял мою руку и себе положил… ну, туда. Я даже не представляла, что это так делается, я вообще как маленькая была. Он начал сам двигать моей рукой и это было страшно и неприятно. А потом у меня вся рука мокрая оказалась и обидно до слез.

Если бы не этот ее дрожащий голос, я бы расхохотался вслух. Экая проблема! Ну, подрочила пацану, раз не захотела дать, что из этого трагедию делать. Но один вопрос меня зацепил:

— Наська, так ты так испугалась тогда, что больше никого к себе и не подпускала? Да, ладно, я же серьезно спрашиваю. Понял я, понял, что тебя тот случай очень огорчил. А парнишка твой поступил, конечно, по-свински, надо было с тобой подольше погулять, подружиться по- хорошему, чтобы ты все захотела сама, а потом уже вытаскивать свою большую пипиську. Надо же понимать, с кем можно, а с кем лучше погодить.

Молчит. Обиделась, наверно, на мои слова. Надо было помягче выразиться. Уже хотел что-то добавить в тему, но, слышу, шепчет, будто сама себе:

— Я теперь знаю, что нельзя все время этого бояться. Ничего особенного, это бывает у всех.

Не понравился мне ее настрой:

— Настюш, а тебе парни нравились же потом, ну, когда в институте своем училась?

— Нравились. Но не так, чтобы встречаться, да никто особо и не предлагал.

— И что? Сейчас никого даже на примете нет? Совсем никого?

Почему-то очень ответа ее ждал, даже какая-то злость поднималась в душе. Заранее хотелось закопать объект ее интереса. Причем поглубже.

— Меня привлекает один человек. Но у нас все равно ничего не получится.

— Почему это вдруг?

— Он… он женат, у него семья. Я так не могу.

— Слушай, с женатыми связываться не советую. Дохлый номер. Душу тебе помотает, а от своей "курицы "никогда не уйдет, что бы не обещал. Даже если она конченая стерва. Старше он тебя?

— Да.

— На сколько старше?

— На много… кажется.

— Местный?

— Да-да.

«Ну, Рыжий, сучонок!»

— И давно он тебя охмуряет?

— Да мы редко видимся. Случайно. Я ему вообще не нужна. У него все есть. Если для забавы только на короткий срок. Но я…

— Стой. Погоди.

У меня в голове колесики завертелись, уж слишком сходилось все:

— Настя, ты же сейчас не про меня?

—…. про тебя.

Нет, так в жизни не бывает, наверно. Чтобы, вот так все красиво, как в сказочке для малышей. На тебе замок, на тебе принцессу, а дракон давно побежден и не факт даже, что это ты его завалил. Я еще чего-то пытался сообразить, а она повернулась ко мне и дышит прямо в лицо:

— Я с тобой хочу в первый раз. Только с тобой. И больше ничего не надо. Я все понимаю, обещаю, что не буду к вам в семью лезть, звонить и надоедать. Я уже все решила. Только помоги мне… пожалуйста.

Да понял я, о чем она просит и чего хочет… в первый раз. И я даже совсем не против, но как-то все это неправильно, нехорошо. Не так оно могло у нас быть. Проще, быстрее, безо всяких разговоров. Тут делов-то на пять минут, по большому счету, а сколько предисловий.

— Настя, я в этом плане тебе не очень подхожу.

Сам свой голос не узнал и зачем я это ей говорю, будто кто-то сейчас за меня даже не моим голосом. В добропорядочность дядя Володя решил поиграть на старости лет, не иначе.

— Ты сам не хочешь, да? Я не нравлюсь тебе?

— Дурочка. Какая же ты ду-урочка, Настя.

Глажу ее рукой по спине и понимаю, что поздно давить тормоза. Даже если она вдруг передумает. Потом целую ее и она неуклюже обнимает меня за плечи. Целоваться не умеет совсем, мало опыта. Но я пока не тороплюсь. У нас впереди целая ночь, мы же ничего не упустим. Она дрожит в моих руках, как в ознобе и мне скоро передается это блаженное состояние.

Только где-то на задворках сознания мелькнула гадкая мыслишка, — лишь бы в нужный момент «прибор» не подвел, да вроде не случалось еще такой оказии. Нет, сегодня точно моя волчья ночь — темная, холодная и сырая. Я ее не никому не отдам!

Задираю Настину кофточку, помогаю полностью снять. Господи, худышка ты моя, ребрышки все можно пересчитать, а грудь почему-то налитая, крепкая… Стаскиваю лифчик, ловлю на язык ее торчащий сосок и кайфую от того, как кровь сильней приливает к паху, вот это я понимаю, вот это самое то. Ее вздохи и вздрагивания меня дико заводят, заставляют спешить, но Настя залазит прохладными ладошками мне под свитер и вроде как пытается снять. Надо ей помочь. И с поясом она тоже не справится, сразу расстегиваю сам.

На секунду замираю, представив, что она может потом почувствовать, когда начнет меня трогать. Я, конечно, не атлет, часто пропускаю «качалку», но вроде сохранился еще ничего, а ведь хочется ей нравиться — забытое чувство, уже не помню, чтобы кому-то так же нравиться хотел. По-настоящему, от души.

Раздеваюсь до конца, в комнате нагрелось уже, а у нее кожа в пупырышках, соски сжались — не поймешь, то ли так замерзла, то ли уже «приплывает». Еще шепчет, что надо ей, наверно, сходить помыться и эти ее внезапные комплексы будят во мне какую-то звериную нежность. Хочется ее ласкать и гладить, защищать всегда, беречь и никому уже не отдать. Никогда.

Болезненное предчувствие нависает тенью крылатой, что-то вроде дремучего страха потери самого важного для себя, но я гоню эти заморочки прочь. Потом, все потом, не знаю, что будет дальше, но сейчас она так доверчиво прижимается ко мне, так неуверенно водит пальчиками по плечу, что я отключаю мысли.