Не знаю, кто за мной приглядывал, когда я проснулась, удача или некое таинственное божество. Но была уверена, что ни того, ни другого не было поблизости, когда я перешагнула порог дома и взглянула на женщину прямо перед собой, темное пятно на фоне бледного рассвета.

Она молча проследила, как я закрыла дверь ее лавки. Лиетт была одета в дорожный костюм – в узкий жилет поверх длинной рубахи, ниспадающую складками юбку поверх облегающих штанов, ботинки. На бедрах – пояс, увешанный футлярами для свитков и чернильницами. Волосы скручены в тугой пучок, из которого нимбом торчали перья. В руках, затянутых в перчатки, Лиетт держала поводья хмурой Конгениальности; птица издала низкую трель, недовольная, что ей не дали выспаться.

Я, не глядя на Лиетт, погладила шею Конгениальности и выудила из седельной сумки тушку кролика. Правда, это нисколько не помешало Лиетт глядеть на меня.

– Я проснулась час назад, – заговорила она. – И бóльшую часть этого времени провела в раздумьях, что же сказать, дабы убедить тебя остаться. Ведь гнаться за теми именами – безумие.

– И что вышло? – проворчала я.

– Ничего, что могло бы сработать, – ответила Лиетт. – После я мельком обдумала вариант накачивать тебя чем-нибудь до бесчувствия, пока не образумишься.

Я кивнула.

– И?

– И усомнилась, что когда-либо этот час настанет. Ты, словно хищник, в своем развитии дошла до полной невосприимчивости логики. – Лиетт поправила очки на переносице. – Но ты постоянно поглощаешь столько разной дряни, что у меня не найдется достаточно мощной алхимии, дабы тебя усмирить.

– Справедливо, – согласилась я. – Ну и как ты пришла к идее отправиться со мной вместе?

– Шестой закон.

«Твою ж мать, – подумала я. – Тот, где Вольнотворцы клянутся защищать тех, кто им помогает, или убивать тех, кто причинил им зло?»

– В Старковой Блажи мой человек, – продолжила Лиетт. – Я должна убедиться, что она в безопасности. Если заодно удастся уберечь и тебя от смерти, путешествие выйдет вдвойне выгодным. Еще тебе понадобится чарограф, а другого у тебя нет.

– Неправда, – отозвалась я. – Я могу найти другого мастера – на которого мне будет плевать, если он пострадает, – и всаживать в него пули или ломать ему кости, пока не сделает, что мне надо.

– Верно, – ответила Лиетт. – Однако сие не так просто. И не так быстро, чтобы имена из твоего списка не ушли еще дальше. Ты уже отстаешь от них на два дня. Ты не станешь рисковать и терять время на поиски нового мастера. – Она строго на меня взглянула. – Или же на драку со мной, чтобы я не смогла за тобой последовать.

Я сощурилась.

– Я крупнее.

– Но ранена.

– И я злее.

– Я умнее.

– У меня очень большой револьвер.

– Если хочешь закончить наш спор прямо сейчас, не стесняйся его на меня направить.

Я посмотрела на Лиетт. Если бы я проспала чуть дольше или глотнула виски хоть на палец, то совершенно точно придумала бы славный ответ. Ну, по крайней мере, получше, чем этот.

– Ну, блядь, ладно, – проворчала я и взгромоздилась в седло. Конгениальность пронзительно крякнула от неожиданного веса на спине. Я взялась за поводья. – Держись сзади, когда я говорю держаться сзади. Когда говорю бежать – беги.

Лиетт кивнула.

– Я приложу усилия и…

– Приложишь, – отрезала я. – Или останешься, мать твою, тут.

Она с трудом сглотнула.

– Да.

Позже придумаю, как отправить ее подальше от всей этой грязи назад к безопасности, решила я про себя. Как только будет минутка поразмыслить, соображу, как уговорить ее вернуться в этот прелестный городок, пока я буду все портить в одиночку. Пока что эта самая минутка уже случилась, и в тот момент я была вынуждена с Лиетт согласиться. Она и правда была мне нужна. И время стремительно утекало.

Особенно когда Лиетт не приняла протянутую ей руку.

– В чем дело?

– Не могла бы ты… – Лиетт, поежившись, указала на револьвер, – …убрать?

– Он очень скоро мне понадобится.

– Знаю, просто… – Она вздрогнула, отвела взгляд. – Все время кажется, будто оно на меня смотрит.

Я закатила глаза. Времени спорить не было. Я сняла Какофонию с пояса, убрала в седельную сумку. Ему это не слишком понравилось. Ладонь не прекратило жечь, даже когда я его отпустила; ощущая жар сквозь кобуру и ткань сумки, я подняла Лиетт в седло. Она обхватила мою талию руками.

Немного нечестно, мне кажется.

Если бы он знал, сколько крови мы прольем в тот день в Старковой Блажи, ему наверняка было бы плевать, как он туда добрался.

Когда я подъехала к Старковой Блажи верхом на птице, небеса были пронзительно-голубыми и ясными, а полуденное солнце сияло так, словно его свет лился лишь для меня одной.

Что стало первым признаком – совсем херово дело.

Скажи, тебе доводилось лицезреть битву? Не грызню между разными лагерями Шрама, а полноценное сражение? Мне – нет. И, надеюсь, никогда не придется, если они хоть немного похожи на картину, которую я там обнаружила.

Ее называли Рог Лита, развалину-башню, что с незапамятных времен возвышалась над ветхими казармами. Кучка паршивых построек на камнях в глубокой жопе пустыни, на которую обычно всем было насрать с высокой крыши. Но оттуда открывался обзор на тракт между двумя крупнейшими фригольдами Шрама, и люди вдруг решили, что за нее стоит сложить головы.

Двадцать батальонов Революции атаковали имперский форт, насчитывавший тринадцать магов и несколько солдат-нолей, как мне сказали. Не знаю, что между ними произошло, – я-то никогда не могла придумать стратегию сложнее, чем «стрелять, пока не сдохнет на хер», – но увидела, что осталось после боя.

В небе было столько птиц, что, казалось, наступила ночь. Падальщики внизу, распухшие от сожранной мертвечины, валились с ног на радость еще голодным собратьям. Сама земля, как будто ожившая, кишела визжащим месивом из перьев и крови. Даже не подойти – набросятся сворой. Ноль или маг, им-то до задницы.

В Уэйлессе голуби переносят послания от одного форта к другому. В Катаме в прелестных домиках павлины поют дивные песенки для миловидных девчушек. А вот в Шраме нет никого столь полезного или очаровательного. Птицы здесь заняты тем же, что и остальные, – выживают за счет других.

Ты наверняка думаешь, что чистое небо – это добрый знак?

Есть три вещи, в которые никто из Шрама не верит: добрые знаки, безвозмездные подачки и правосудие.

Когда я добралась до окраины города, похолодало. В тени домов – высоких, из твердой древесины, на каменных фундаментах, типичных для этого уголка Шрама, где зима особенно сурова, – тепло солнца ускользнуло. Словно, увидев случившееся, решило, что больше не хочет здесь оставаться.

Его можно было понять.

– Мы на месте, – произнесла я – с некоторым трудом, ведь кое-чьи руки стискивали мне ребра буквально до хруста.

Лиетт подняла на меня взгляд. Судя по ее глазам, последний раз она моргнула, когда мы только выдвинулись. Лиетт с трудом расцепила хрустнувшие пальцы и соскользнула на землю. Выдернула из волос грязное перо, посмотрела на него, потом на меня. Я пожала плечами.

– Сама захотела.

– Это существо… – начала она.

– Эта барышня, – поправила я.

– Слишком быстрое, опасное и… и оно… оно что, гадило прямо на бегу?!

– Она плотно позавтракала. – Я похлопала Конгениальность по шее. – Не так ли, мадам? Да-да-да. Вы так замечательно откушали и…

Птица перебила меня громким вскриком и, взбрыкнув, подбросила в седле. Либо она в исключительно поганом настроении, либо что-то не так. Вероятно – и то и другое, но ответа все равно не дождаться. Когда я попыталась натянуть поводья, Конгениальность дернулась вперед и высадила меня окончательно.

Я, глухо охнув, ударилась о землю, но повод не выпустила. Клекот перешел в вопли, Конгениальность бешено рвалась прочь, топала ногами и пиналась. Так она сломала бы себе шею, вскрыла мне живот когтями или привлекла внимание того, что прикончит нас обеих. Ну и какой у меня оставался выбор?