– А мы сшили новое платье, – доложила ААА. – Екатерина Матвеевна мастерица на все руки, и я немного помогала.

Мне показали готовое изделие, и я его одобрил. Мода половины семидесятых годов двадцатого века была изящной, но не сильно откровенной, хотя приталенные и немного сужающиеся вниз юбки отлично вырисовывали женские прелести, но зато их носили только те, кому это идёт.

Выйдя с Екатериной Матвеевной на кухню, я попросил её собрать все вещи Марфы Никаноровны, пока они находятся в более или менее нормальном состоянии, и раздать нуждающимся, в том числе и взять себе, что ей будет нужно. Фотографии и военную форму в шкафу я приберу и распоряжусь сам, как только вернусь и летних лагерей. Я узнал, сколько стоит пошив платья и цену ткани, чтобы перевести это на карточку экономки, но Екатерина Матвеевна сказала, что это с лихвой оплачено ей в прежние годы и пожелала нам счастья с ААА.

Вечер в семье генерал Алексеева прошёл в прекрасной атмосфере любящего дома. ААА расцеловала своего папочку тысячу раз, и генерал просто светился от счастья.

Закончив вечер, я направился в свою квартиру, чтобы упаковать все наши альбомы и мою старую военную форму, чтобы у ААА не возникало вопросов об их происхождении. Нужно всё сложить на хранение в какой‑нибудь склад, а фотографии в банковскую ячейку. Не исключено, что ААА уже полюбопытствовала, что есть в шкафу и посмотрела фотографии в альбомах, лежащих на книжных полках.

Пока меня не было, Екатерина Матвеевна собрала и унесла все вещи Марфы Никаноровны. Расторопная женщина и делает всё умело. Шкатулка с драгоценностями, если можно так назвать несколько золотых безделушек, которые надевались по случаю и то под моим нажимом, стояла на месте. В ней всё было на месте и сверху была бумажка с надписью: «Ангел знает, как этим распорядиться».

Глава 35

Лагерная жизнь была отменным отдыхом для господ штаб‑офицеров, а вот господам обер‑офицерам приходилось также несладко, как и господам юнкерам. Лучше всех было выпускному курсу, сдававшему практические занятия по тактике, верховой езде и стрелковой подготовке. Окончанием экзаменов были училищные соревнования для офицеров и юнкеров отдельно. На доске объявлений вывешивались две ведомости: офицерская и юнкеров выпускного курса. Последним в юнкерском списке был я.

В стрельбе из винтовки и пистолета я был по очкам на первом месте в обеих списках. На конкуре я отстал на одно препятствие от молодого капитана. На соревнованиях по рубке лозы один в один с командиром казачьей сотни. В вождении автомобиля вообще на третьем месте. Не очень я увлекался этим делом и всегда считал, что профессиональный водитель лучше любителя справится с вождением колёсной и гусеничной техники.

После соревнований выпускной курс вычистил свои винтовки и сдал их на склад в привезённых из училища оружейных ящиках. Делать было нечего, занятий у выпускников не было и они предавались неге на берегу небольшой речушки, протекавшей по границе нашего лагеря. Вернее сказать, что наш лагерь был разбит на берегу речушки. Всё‑таки, естественная граница должна быть впереди искусственной.

С меня, как с фельдфебеля первого курса никто не снимал служебных обязанностей, а в условиях лагерного сбора фельдфебель был почти что главным командиром, обращаясь к офицерам только по сложным вопросам, требующим высшей санкции.

Наконец, в лагерь прибыл курьер и привёз именные указы о производстве в офицеры. Офицерская форма юнкеров старшего курса дожидалась в училище, и все складывали указы в ленточку и засовывали их под погон, чтобы было видно, что это не простой юнкер, а офицер армии Его императорского величества.

Мне тоже вручили именной указ о производстве меня в корнеты и причислении к свите ЕИВ в качестве флигель‑адъютанта. И к указу прилагались серебряные погоны с красным просветом и синими выпушками, двумя золотыми звёздочками по сторонам от золотого вензеля ЕИВ Алексея Второго Николаевича Романова.

Командир нашего учебного эскадрона поздравил меня отдельно и настоял, чтобы я надел погоны на юнкерский мундир, потому что никто не знал, будет ли именной указ по мне и готовить ли мне офицерский мундир.

Мой курс приветствовал меня троекратным «ура», а офицеры курса пожали руку и пожелали успехов в службе. На крики в наше расположение заглянули вновь произведённые офицеры с указами под погонами и каково было их удивление, когда они увидели золотое великолепие на серебре моих погон.

На следующий день училищный автобус вывез господ молодых офицеров в училище для переодевания в военную форму, вручения документов и приветствия либо от лица императора, либо от лица военного министерства.

Меня эти хлопоты мало задевали. Строевое отделение готовило мне офицерские документы, а я ускоренным аллюром выдвинулся в ателье, где училище традиционно заказывало офицерскую форму. Обычно, на снятие мерок и примерку приходили юнкера, а здесь юнкер в офицерских погонах, да ещё из императорской свиты заказывает себе мундир и требует, чтобы всё было быстро и по высшему качеству.

В городе Энске нашим портным был весёлый и пожилой мастер Кац, который вместе с мундиром уговорил меня взять золотые погоны под капитана и под полковника.

– Представьте себе, – говорил он, – что вам присвоят чин полковника, а у вас не будет погонов? Катастрофа.

В здешнем ателье работал то ли его родственник, то ли ученик, но одной с ним национальности, который понял, что таких индивидуальных заказчиков нужно уважать, так как он будет иметь доступ на самый верх, а не на самый низ, как те, кто скопом заказывает одинаковые кителя и брюки.

В загашниках у хорошего мастера всегда есть заготовки на пузатых людей, которые заказывали мундир с одним весом, а приходили на примерку с другим весом и что прикажете делать? Выкидывать заготовку? Ничуть не бывало. Её подгоняют под более подходящую фигуру, а мастеру делают выговор, что он не предусмотрел того, что обжора всегда будет полнеть, а не худеть.

Как бы то ни было, но в течение шести часов мой мундир был готов и училище расплатилось за пошив индивидуального мундира. Кто не был офицером, тот не поймёт того, как приятно посмотреть на блестящие погоны на твоих плечах и как трудно они доставались в процессе учёбы и казарменного жития.

Пока шился мундир, я всюду рассекал, извините за жаргон, ходил в мундире юнкера и в офицерских погонах. Единственным моим документом было удостоверение юнкера и именной указ, хотя всем было известно, что офицерские погоны не надеваются на солдатское обмундирование. В моей первой жизни задолго до моего рождения была Первая мировая война и вот тогда уже никто не смотрел на то, какая гимнастёрка была под офицерскими погонами. Хотя в самом начале офицеры не подавали руки офицерам, произведённым из нижних чинов. Потом, правда, война всех уравняла, а нижние чины, встав на сторону революции, припомнили всем, кто не подавал им руку в офицерском собрании.

Глава 36

Десятичасовое построение в училище началось с торжественной «Зари».

Это такой церемониал, исполняемый при нахождении частей в лагерном сборе в дни праздников и посещении частей высочайшими особами.

Военное училище – это именно такая часть, которая постоянно находится в лагерном сборе. Простая «Заря» исполняется на трубе перед отбоем на ночь, а торжественная заря предполагает наличие оркестра, встречу высоких особ, проведение торжественным мероприятий, игру государственного гимна и прохождение подразделений части торжественным маршем перед высокими гостями.

Сам сигнал «Заря» звучит на трубе очень просто, прислушайтесь: тап тууу, тап тууу, тап тууу. А вот весь церемониал торжественной «Зари» расписал придворный капельмейстер императора Павла Первого Дмитрий Болтянский и в таком виде он существует до сегодняшнего дня.

В Морском Уставе Петра Первого сначала так и писалось: «Играть тапту». Затем этот сигнал русифицировали и назвали «Вечерняя заря».