– Мне ещё нужны руки, так что я зайду за тобой в семь.

– Главное не опоздать и взять тебе леденцов, – засмеялась, немного подшутив над ним.

– Как смешно, – растянул губы и приблизил пальцы к моей щеке, на этот раз я даже не вздрогнула. – А ещё мне не нравится, когда девушка ест, как поросёнок.

– Есть великий нехочуха, а ты великий: не нравится, не люблю, ненавижу, – я говорю с парнем, я не отвернулась от него, и даже в глаза смотрю.

– Здорово, что ты такая внимательная.

Мы подстёгивали друг друга, это мой первый опыт в таком необычном общении между мной и парнем. Даже в 18 лет я не разговаривала так, и не вела себя подобным образом, я была до такой степени правильной, что сейчас меня тошнит от меня прошлой. Вот только моя правильность не помогла мне не пойти с НИМ.

Рита и Валерия давно уже встали и стояли на входе. Они пялились на нас и самодовольно улыбались.

Я осталась с ним один на один, и не испугалась, ни на миг не почувствовала страха. Я чётко могу сказать, что Никиту я не боюсь. Хоть и видно, что он сильный, настоящий мужчина. Нет желания убежать подальше. Верю, что он никогда не запрёт меня и не ляжет сверху, закрыв большой ладонью мой рот так, что я начну задыхаться.

– Тебе нужно поучиться внимательности, – я схватила с его головы кепку и побежала с ней на выход, но, Никита, вместо того, чтобы последовать за мной, крикнул:

– В семь вечера отдай мне её.

Не играет по чужим правилам, так неинтересно.

Натянула кепку на голову и подошла к подругам.

– Вот это да.

Валерия ударила рукой по козырьку.

– Ты сейчас своровала у него его вещь, – подруга укоризненно цыкнула.

Меня так затянуло в эти давно забытые чувства, что я потерялась, совершив кражу. Пришлось вернуться к парню, чтобы извиниться и отдать кепку.

Я шла мимо стола, когда ребёнок выронил из рук вилку, и она полетела на пол, вонзаясь острыми зубцами мне в мизинец ноги.

Дальше я услышала только свои громкие вопли на всю столовую, и почувствовала зверскую, остро-режущую боль.

Я опустила глаза на кровь, капающую из-под зубчиков вилки, и схватилась рукой за стол.

– Извините меня, простите, – девочка разревелась и прижалась к своему отцу.

– Вы в порядке? – мужчина лет сорока, хотел подойти ко мне, но я завопила, чтобы он отошёл.

Кровь, мои вопли, боль, глаза светло-светло карие передо мной. Я взяла себя за плечи и задрожала. Я очутилась там, откуда с трудом сбежала два года назад.

Никита

Подруга Алисы, что-то сказала ей, и девушка, укравшая мою кепку, поникла, и пошла ко мне обратно.

На самом-то деле, я не против, что она взяла кепку, да и шла она ей. Лицо у Алисы круглое, с большими серо-зелёными глазами, и как только она надела мою кепку, я застыл, даже не смог подняться, чтобы отобрать. Мне нравится, как Алиса улыбается, и как красиво её волосы взлохматились из-за кепки.

Я никогда не видел, чтобы человек реагировал на боль, подобно Алисе. Когда зубец вилки пронзил кожу её мизинца, она, надрывно, и невероятно громко закричала. Я устремился к девушке, а она задрожала, затем её глаза закрылись, и мне пришлось подхватить её, чтобы она не упала.

Может, она не выносит вида крови?

Мне стало её так жаль, захотелось положить её на кровать и накрыть одеялом, чтобы она так сильно не боялась.

Да что это со мной такое?

Я взял Алису на руки и понес в медицинский пункт. Валерия и Рита гладили подругу по руке и тихонько-тихонько повторяли одну фразу. Мне становилось дурно:

– Это всё неправда. Ты должна успокоиться. Беги из сарая.

Я сглотнул слюну, не понимая о чём речь, и, кажется, даже не хотел знать. Мой взгляд упал на кожу её бедра: круглый шрам, с идущими от него прямыми линиями, я покачнулся, это был непросто круг с линиями – это шрам в виде солнца.

Что это? И откуда?

– Она не всегда нормально реагирует на кровь, на своём теле. Ты ничего плохого не подумай, ладно?

– Когда она придёт в себя, скажи ей, что я дарю ей эту кепку.

Я положил Алису на кушетку в медицинском пункте и вышел из кабинета. Валерия пошла за мной, а Рита осталась с Алисой.

У меня не получалось перевести дух, я был встревожен состоянием Алисы.

– Алиса девушка хорошая и психически здоровая, – начала рассказывать Валерия: – Она кое-что пережила, что ни каждому удаётся, и демоны прошлого пока не отпустили. Ты привыкнешь, – она разразилась невесёлым смехом.

– Я сам кровь плохо переношу, – я надувал щёки и выдыхал воздух.

Алиса не могла справиться с какими-то демонами, и я тоже.

Её прошлое задевает её мозг, а моё – моё тело: чистоту я полюбил, как отца посадили. Ненавижу опоздания, потому что батя приходил с работы позже, из-за того, что в это время был с теми девушками, его жертвами. Укачивает меня из-за матери, которая хотела прыгнуть под автобус, в котором ехал я. Скорее это было не укачивание, а защитная реакция мозга.

– Почему?

Девушка поглядывала на дверь, в ожидании подруги или медсстры.

– На это свои причины. Позвони, как Алиса придёт в себя, – я продиктовал ей свой мобильный номер. Она внесла номер в свой телефон, и подписала мой контакт «Барашек».

Я с детства терпел эту кличку, мне уже абсолютно всё равно. Вьющиеся волосы – это не проклятье, а дар, что они достались от матери, а не от Константина, у которого были тёмные и очень густые волосы.

Я вошёл в своей номер, и проверил свой телефон. Несколько звонков от матери меня встревожили, но я дал себе слово, что смогу отделиться от неё. Я поддерживал маму долгое время, терпел выплески злобы и истерик. Она не хотела принимать мою поддержку, она мечтала о смерти.

Включил кондиционер и встал под прохладную струю воздуха. Не люблю жару.

Тело горело, я пытался остудить его, но жар шёл не из-за высокой температуры, а изнутри меня.

Шрам солнца… Алиса сделала себе его сама, или… почему так страшно впускать мысли об отце и его стишке без рифмы?

Солнце не хочет светить мне в глаза.

Оно гаснет, когда я становлюсь их заразой.

Мои маленькие солнышки, как молодые девочки.

Я оставлю их про запас.

Я пошёл на балкон и лёг на лежак, стоящий прям посередине широкого, открытого балкона.

Отсюда я мог видеть бассейн в виде дельфина, и кусочек дороги, по которой редко проезжали автомобили. Я, наконец-то, смог почувствовать комфорт, а в оставленной жизни, я ощущал лишь злобу.

Я всегда любил отца, он был для меня всем. Константин учил меня ездить на велосипеде. Включал ужастики, пока мама не видела. Доставал для меня чипсы с верхней полки, а самое главное, он был моим самым близким человеком, моим любимым папой. И как этот человек мог оказаться маньяком-насильником?

Алиса

***

– Не реви, скажи своё имя, – он не кричит, пытается говорить мягче, но его голос хрипит, и моё тело бьётся в ледяной дрожи.

Последнее, что я помню – это крупный кулак, летящий мне в голову. В висках непрекращающаяся боль, она изнуряет меня, но из-за панического страха я понемногу перестаю её ощущать.

Не могу выдавить из себя ни слова, из-за рта выходят громкие всхлипы. Перед глазами плывёт, я не могу рассмотреть, где нахожусь. Не могу двигать ни руками, ни ногами, я стараюсь, но толстая верёвка стирает кожу запястий и щиколоток. Слышу тиканье часов, карканье ворон и неистовое биение сердца.

Я дышу так часто и так тяжело, что не могу держать голову, она словно сама по себе болтается на шее.

Пахнет сыростью, я чувствую себя в болоте. По щекам текут слёзы, я не могу стереть их, я тону в своих слюнях, слезах, и криках о помощи, когда начинаю осознавать, что заперта здесь с каким-то мужиком.

– Солнышко не может так кричать, у него нет рта.