После восхода луны, Давид вызвал нескольких рыцарей, взял с собой отца, Арифа и пошел к катакомбам. Раб нес горящий факел, престарелый король - младенца. Актуальный же правитель следил за лишними глазами и открыванием дверей. Войдя в катакомбы возле примечательного гобелена, все двинулись в среднюю арку, в тот самый длинный коридор, заканчивающийся дверью.

Леонид беспокойно шагал, прижимая внука к груди и чувствуя за спиной холодное одеяние рыцаря, что гремело при каждом новом шаге. Ребенок, не понимающий, что вокруг него происходит, лишь оглядывался и издавал какие-то неопределенные звуки с желанием поговорить. Деда и отца он уже узнавал, так что на их руках не плакал.

Дойдя до двери, король самолично ее открыл и вышел наружу. Коридор продолжался еще шагов двадцать, после чего все поднялись по небольшой лестнице и открыли еще одну дверь, более влажную и украшенную цветными пятнами грибков. Вышли.

Давид ступил на берег реки, скрытый от других людей деревьями и холмом, из которого эта дверь выходила. Недалеко была замечена лошадь с ожидающим рядом с ней всадником. С той же стороны послышалось еще одно ржание. Ночь была ясной. Куда бежать было видно. Королевская семья вышла к неизвестным. Окруженные вооруженными рыцарями и одним рабом с факелом, они представляли собой беглецов. Тех неродимых и несчастливых королей, которых только что свергли и которые пытаются спастись от жестокого гнева народа, жаждущего увидеть их головы на пиках.

Всадниками были сам маркиз и его сын, похожий на отца как две капли. Молодому человеку было 25 и он служил при короле одним из телохранителей его умершей супруги. Лишь увидев его, Давид немало удивился. Он никогда не замечал этого воина раньше.

Передав ребенка и в который раз попрощавшись, всадники сели на коней, взглянули на королевскую семью, чьего единственного наследника они забирают, и умчали вдоль по реке. Давид отягощенно вздохнул, глядя им вслед. Было решено, что Антуан станет Артуром - внебрачным сыном того самого рыцаря, брата Марики.

Возвратившись в покои, король еще долго не мог уснуть. Ариф спел ему колыбельную.

На утро, еще натощак, Давид отправился к Леоне, узнать как она там висит. Девушку заковали практически в позе звезды. Руки ее не дотягивались до головы или тела, ноги - до другой ноги, сесть или удариться о что-то она так же не могла. Единственное, что давало делать ее положение - это звенеть цепями в своих болезненных конвульсиях, сводящих ее с ума, и кричать. Откусить язык и умереть быстрой смертью она не догадалась, так как просто не знала о таком необычном способе покончить с собой в таком непростом положении. Поили ее каждые три часа, еды не давали, убирали в камере по мере надобности.

Давид открыл окошко в двери, как раз тогда, когда сестра находилась в обмороке или сне, повиснув руками на цепях и совсем немного не доставая до земли коленями. Тело ее было истощено болью и внутренними повреждениями. Кожа стала бледной, просвечивающей синие вены, ветвящиеся по ней словно корни растения. Губы и веки наоборот отекли и жутко покраснели. Волосы собрали в косу и закрепили на затылке, но девушка все равно каждый раз дергалась с такой силой и таким отчаянием, что по вечерам, она была похожа на взбесившуюся ведьму. Места крепления кандалов давно были в синяках и крови. Также, были видны места переломов, вывихов и рваных мышц из-за сильного дергания. Леона определенно мучалась больше чем Марика. Но сегодня ее мучения всё равно окочатся, так как вчера вечером братец дал ей последнюю порцию смертельного зелья.

Давид осмотрелся, взглянул на воина, держащего службу.

- Который час?

- Время близится к семи, ваше величество, - четко и гласно выдал тот.

- Хм, - перевел взгляд на заключенную. - Обычно, она к этому времени уже просыпается. Пусть проверят жива ли она еще.

Тот кивнул и покинул пост. В течении минуты, к правителю вышел тюремщик, поклонился и вошел внутрь, стал искать признаки жизни. Король наблюдал за всем из коридора. Неведомая сила мешала ступить ему внутрь и взглянуть на сестру поближе. У него было чувство, что если он приблизится к ней хоть на шаг, зайдет в эту камеру хоть на минуту, то его поглотит пучина ада, где беснуется хаос и торжествует чистое зло.

Проведя осмотр, хоть и поверхностный, тюремщик взглянул на Давида:

- Она мертва, ваше величество.

- Хорошо. Снимите ее, помойте, оденьте. Нужно провести обряд прощения и бальзамирования. Я сообщу придворным о ее смерти.

Сказав это так, будто Леона была ему не родная сестра, а безразличная соседская кошка, молодой человек ушел на завтрак. Впервые за долгое время придя в общий зал, в место, где едят и короли, и придворные, Давид первым делом сообщил новость о которой только что узнал. Пока други думали как им на это реагировать, король прошел к столу и сел на место супруги, так как его место было занято отцом. Взял приборы, указал слугам, чего ему насыпать. Вельможи переглядывались друг с другом. Они всё еще не понимали с каким уровнем сочувствия стоит высказаться на этот счет и стоит ли сочувствовать вообще. Леонид, только услышав эту новость, схватился за голову, а после и вовсе ушел, не желая кого-то видеть в такой тяжелый для него момент. Генри же с облегчением выдохнул. Для него эта новость была весьма благоприятной. Его отец однако тоже не совсем понимал, что с этим делать. Выпил вина. Завтрак прошел в неловком молчании.

После церемонии прощания и ужина, Леонид сообщил сыну, что не может тут больше находится, так что уедет в свою резиденцию на рассвете. Давид его останавливать не смел.

Слуги, тем временем, особенно те, которых Ариф отравил позавчера вечером, начали по-другому смотреть на раба. Для них он стал не просто собакой, а злой и мстительной псиной, чью жестокость его хозяин никак не наказывает. Обижать его или тем более принимать какие-то подарки из этих рук уже не хотелось. Рабу однако было все равно. Он смирился со своим одиноким положением и менять его как-то уже не хотел, не видел смысла.

Вечером, Давид снова позвал его к себе. Густав по-прежнему выглядел жутко, так что король предпочитал компанию чистого и ухоженного раба, чем своего изуродованного слуги.

Зайдя, Ариф тут же поклонился. Хозяин сидел на краю кровати, спиной к нему и смотрел в окно, будучи в ночной рубашке. Тяжёлый королевский вздох нарушил гнетущую тишину:

- Ариф, может я зря отослал его?

- Кого, ваше величество?

- Моего сына. Я конечно доверяю тестю, но это мой сын. Моя кровь. Я хочу, чтобы он рос рядом, в столице, в этом замке.

- Господин, я думаю вы поступили правильно, - небыстро подошел. - Меня пугает то, что сейчас происходит здесь. Я боюсь, как бы не добрались до вас, мой господин, - поклонился, став рядом.

- Добрались до меня? - взглянул на него. - Что ты имеешь ввиду?

- Тот мужчина, что просил у меня лекарство. Он честно пугает меня. В его глазах живет истинное зло и желание править. Он сказал, что купит меня у вас и голос его был настолько уверенным, что я испугался, как бы он не решил убить вас ради короны и моего умения убивать.

- Ариф, - лениво скривился, - ты раб, - отвел взгляд к окну. - Сочинять какие-то планы ради тебя? Бред какой-то.

Тот опустил голову, чувствуя какую-то обиду и вину за то, что для господина он стал не таким ценным, не за 500 кранге, а всего за 340. Лицо его преобразилось в печали.

- Но кто этот мужчина? Я недавно узнал, что у моего казначея появилось такое загадочное лекарство, что чудом лечит кашель и медленно забирает его светлый ум. Граф стал каким-то рассеянным в последние дни.

- Мужчина этот маркиз. У него страшные глаза.

- Это я слышал. Как его зовут?

- Не знаю, мой господин.

- А как он выглядит?

- Как Дьявол. Он так красив, что он точно продал душу ради такой внешности.

Давид сомнительно покосился на него:

- Глаз положил на этого черта?

- Что? - с ужасом отступил, вглянув на владетеля. - Нет, я не мужеложец. Не думайте так про меня.