– Погоди, я ее раньше не видела, – сказала мама.

– Что это за снимок?

– Пока не пойму… На обороте что-то написано. Мамин почерк. «Лондон. Октябрь 1947 года. В ожидании ЕВ».

На фотографии двадцать две молодые женщины сидели за одним из четырех длинных узких столов в большой светлой комнате с высокими потолками, все одетые в белые халаты и фартуки поверх винтажных платьев. Хизер вдруг осознала: в то время, когда был сделан снимок, такие платья еще не стали винтажными, тогда их носили все.

– Кто это? – спросила она.

– Думаю, швеи. Точнее, вышивальщицы. Посмотри на столы. На самом деле это большие рамы для вышивания. Я видела такие в кабинете кружка по лоскутному шитью, – объяснила мать. – Ткань натягивается на подрамник, и на нее нашивают бусины, пайетки и все такое.

Хизер вглядывалась в снимок, ища в лицах знакомые черты. Ее внимание привлекла одна девушка: светлые волосы уложены набок, взгляд серьезный и хмурый. «Она как будто встревожена, – подумала Хизер, – словно боится делать фото».

– Эта девушка у окна…

– Знаю. Думаю, это мама. Моложе, чем когда я родилась, но, кажется, это она. Только вот…

– Что?

– Что-то не сходится. Маме нравилось работать руками, ты знаешь, она любила вязать, но шитьем и вышивкой она никогда не занималась.

– Разве в те времена не всех учили шить?

– Да, всех учили простым вещам, например, как заштопать носок или связать шарф. Такая работа, – она кивнула на вышивки, – совсем другое дело. Чтобы научиться так вышивать, нужны многие годы.

– Думаешь, это вышивала не наша Нэн?

– Честно говоря, даже не знаю. Она точно мне ничего такого не рассказывала. С другой стороны, вот же фотография…

Хизер не могла оторвать глаз от юной Нэн на снимке.

– Почему она все бросила и приехала сюда?

– Я всегда считала, что за океан ее привела глубокая скорбь. Из-за смерти моего отца, а до него – брата Нэн. Кажется, она как-то упомянула, что ее родители умерли еще до войны. Она осталась совсем одна, если не считать Милли, невестки. Она-то и переехала в Канаду первой.

Что ж, звучало логично. Нэн хотела начать все сначала, сбежать от потерь и послевоенной разрухи, поэтому эмигрировала. Вот почему она никогда не говорила о жизни в Англии – воспоминания доставляли боль. И все же…

– Если она хотела оставить прошлое позади, зачем взяла с собой вышивки? – задумчиво проговорила Хизер. – Почему не показывала их нам? Зачем написала мое имя на контейнере?

– Понятия не имею. Возможно, собиралась передать их тебе однажды, да позабыла.

– Как же мне с ними поступить?

– Я надеялась, ты сможешь что-нибудь разузнать. Когда на работе станет посвободнее. Сядешь однажды перед компьютером, покопаешься хорошенько…

– Я попробую.

И все же… Хотя бабушка ничего не рассказывала о своей жизни до приезда в Канаду, она не из тех, чье прошлое полно страшных тайн. Это же Нэн, открытая, добрая, щедрая, хорошая подруга и соседка. К таким людям привыкаешь и воспринимаешь как должное, пока однажды не приходится с ними прощаться.

Если Нэн хранила какие-то секреты, на то была причина. Зачем теперь ворошить прошлое? Вдруг в поисках ответов Хизер обнаружит что-то неприятное?

– Я слышу, как заскрипели винтики в твоей голове, – пошутила мама. – Давай-ка мы все это уберем и пойдем спать.

– Хорошо. Я все думаю… Нэн хотела бы, чтобы я рылась в ее жизни?

– Ох, милая. Если бы знать наверняка! Возможно, написав твое имя на контейнере, она хотела тебе что-то сказать, к чему-то подтолкнуть.

– Может, и так.

Нэн никогда не отвечала на вопросы. Однако, судя по всему, она не против, чтобы Хизер нашла ответы самостоятельно.

Месяц назад Милли отбыла в Канаду. Уже через пару дней после ее отъезда Энн поняла, что ненавидит жить одна. Нет, она всегда была независимой и не нуждалась в постоянной компании. Дело в другом.

Без Милли дом опустел. Стал неуютным. Энн больше не с кем поделиться мелочами, которые сами по себе не имеют особого значения, но вместе составляют канву ее жизни: интересный человек, которого она видела в метро, разговор с мистером Бутом о выращивании сладкого горошка и об изнурительной тропической жаре, стоявшей в Лондоне, новая песня, услышанная по радио.

Энн становилась все более одинокой и все более бедной: самой платить ренту за дом ей было не под силу. Когда Милли назначила дату отъезда, Энн расспросила девушек на работе, однако те, кто хотел с ней жить, отказались переезжать в Баркинг. Их пугала мысль о том, чтобы жить в пригороде, вдали от городских огней, веселья и танцев.

Оставалось только дать объявление в газету: «Ищу квартирантку. Рента 15 шиллингов в неделю. Отдельная спальня, меблированная. Дружелюбная соседка. Обращаться к Э. Хьюз, г. Баркинг, Морли-роуд, 109».

Энн тем не менее колебалась. Объявление может увидеть кто-то из городского совета, или какой-нибудь любопытный сосед растрезвонит, что она ищет квартирантку, и тогда Энн окажется на улице, как только получит уведомление о выселении.

С другой стороны, вдруг она не поладит с новой соседкой? Настолько, что станет неохотно возвращаться домой по вечерам? Несправедливо будет просить квартирантку съехать из-за того, что она скучная, глупая или не моет за собой посуду. Чавканье за едой тоже не основание для выселения. Увы, узнать человека в быту можно, только пожив с ним какое-то время, а занять свободную комнату пока никто не стремился.

Так что ей нужно решиться.

Сегодня вечером, когда поедет домой, она сойдет на одну остановку дальше, в Апни, и подаст объявление в ближайшем газетном киоске или почтовом отделении. И станет просматривать объявления о поиске жилья в «Дагенхем пост». Она сможет откликнуться сама и избежит возможной огласки.

«…королева объявляет о помолвке…»

Энн уронила в раковину чашку, которую мыла, и побежала в гостиную сделать радио погромче. Неужели умудрилась пропустить?

«…с лейтенантом Филиппом Маунтбеттеном, сыном покойного принца Андрея Греческого и принцессы Алисы, урожденной Баттенберг, на союз с которым король с радостью дал свое согласие. Ранее официальное сообщение о помолвке поступило из Букингемского дворца. Никакой дополнительной информации пока не предоставлено. Переходим к другим новостям…»

Как хорошо, что Энн включила радио, спустившись завтракать. Королевская помолвка, королевская свадьба! В последний раз такое событие случалось… и не припомнить. Может, свадьба герцога Глостерского задолго до войны?

Милли сейчас закатила бы глаза, осуждая Энн за то, что ей интересна свадьба незнакомых людей. С принцессой Елизаветой она действительно никогда не встречалась. Зато Энн имела честь приветствовать реверансом королеву, когда незадолго до войны ее и других девушек пригласили в Букингемский дворец. Королева была так дружелюбна, так любезна и добра ко всем, что сразу покорила сердца юных вышивальщиц.

Королевская семья пострадала от войны так же, как и все. Дворец неоднократно попадал под бомбежки, а родной брат короля погиб на фронте. Принцесса заслужила настоящую свадьбу в Вестминстерском аббатстве: с красивой музыкой, цветами и украшениями, подружками невесты и великолепным платьем. Конечно, в правительстве пойдут навстречу. Не может быть, чтобы серьезные чиновники из Уайтхолла настаивали на соблюдении директив строгой экономии.

Еще лучше, если платье закажут у мистера Хартнелла.

Энн вдруг так разволновалась, что просто не могла дальше сидеть в своей унылой кухне и есть свой унылый кусок хлеба с маргарином и каплей водянистого джема. Сегодня она забудет о бережливости. Она сядет на ранний поезд, выйдет на Бонд-стрит и позавтракает чем-нибудь вкусным в кафе. Еще она купит газету, чтобы не пропустить ни одной подробности о помолвке, и придет на работу пораньше. Если появятся новости о заказе платья, мисс Дьюли узнает первой, а Энн будет рядом.