Так что, если у меня и были какие-то сомнения насчет моего участия в этом расследовании – а они были, если честно, и размером с «Титаник», особенно после вторжения в комнату Добсона, – вид этой коллекции немного меня успокоил. Если где-то я и буду на своем месте, так это здесь, рядом с ней, подумал я.

Как бы странно все это ни выглядело.

В кладовке уместилось столько всего, что, узнай кто об этом месте, Шарлотта сразу стала бы Подозреваемой Номер Один во всех ВООБЩЕ убийствах в этом мире. Одна стена была украшена сравнительной характеристикой пистолетов, прямо перед которой с потолка свисал скелет огромной птицы (стервятник многозначительно уставился на меня своими пустыми глазницами). Протертый двухместный диван у стены был испещрен кровавыми пятнами – по всей видимости, кровь капала с висящих над ним хлыстов для верховой езды. Здесь были полки, забитые тяжелыми образцами почвы и крови, а также банка с чем-то, похожим на зубы. Рядом с ней стоял скрипичный футляр, единственная «нормальная» вещь в этом чулане.

Я искренне надеялся, что никому, кроме меня, Холмс это место не показывала. В противном случае ее точно посадят.

– Ватсон, – держа щипцы в руке, она указала на диван, – садись.

Я скривился.

– Кровь давно засохла, – добавила она таким тоном, как будто это меняет дело.

То, что я все-таки послушался, наглядно показывает, насколько я был вымотан.

– Как дела с… тем, что ты там делаешь? Кстати, что ты нашла?

– Двенадцать минут, – сказала она и вернулась к своим опытам.

Я ждал. С нетерпением.

– Не люблю строить гипотезы, не располагая достаточным количеством фактов, – произнесла наконец Шарлотта. – Но моя находка говорит о том, что наш убийца не собирался полагаться на случай. Он использовал минимум два, а то и три вида яда.

– Яда? – переспросил я с нескрываемым облегчением в голосе.

Я вообще ничего не знал о ядах, а значит, никак не мог быть связан с убийством Добсона.

А вот Холмс могла.

Я сглотнул.

– Я думал, ты на втором курсе. У тебя же еще не было химии.

– Здесь не было, – сказала она, держа пипетку на свету. – Но когда-то я занималась с репетитором.

Ну конечно. Я снова вспомнил слова моей матери о том, что Холмсы с рождения дрессировали своих детей на предмет дедукции. Интересно, чему еще научилась Шарлотта в своем огромном пустынном поместье в Сассексе.

Она прочистила горло.

– Как защищать себя. Как бесшумно передвигаться по комнате, как обнаружить все возможные выходы из помещения за считаные секунды. Планы целых городов, начиная с Лондона, включая названия всех фирм на каждой улице, и как быстрее туда добраться. Как разгадать мысли и поведение других. Благодаря этому можно определить их мотивы. – На мгновение ее глаза потемнели, но лицо прояснилось так быстро, что я решил, будто мне померещилось. – Ну и по обычной школьной программе меня тоже обучали. Такого ответа достаточно?

Я не представлял, как разговаривать с человеком, который читает твои мысли.

– Звучит невероятно, – сказал я искренне, – но не уверен, что хотел бы всегда знать, о чем думают другие. Откуда они, чего они хотят. А как же тайна?

Она пожала плечами, как мне показалось, с напускным равнодушием.

– Ну, не у всех же тяга к анализу. Но у нас в семье не любят хранить тайны. Мы любим их разгадывать.

Я хотел задать еще пару вопросов, но усталость взяла свое. Я попытался подавить зевок.

– Сколько времени?

– Восемь, – ответила она, капая прозрачной жидкостью на стекло. – С минуты на минуту всем придет оповещение, что занятия отменяются из-за убийства. Думаю, факультативную консультацию с психологом мы можем пропустить.

– Разбуди меня часа через два. – Мне пришлось свернуться клубком, чтобы поместиться на диване.

Натягивая на себя куртку, я на секунду поймал внимательный взгляд светлых глаз Холмс, но она быстро отвернулась.

Я проснулся в холодном поту, во рту был неприятный привкус. В кармане жалобно пропищал мой телефон, предупреждая, что батарея вот-вот сядет. Мгновение я с ужасом пытался сообразить, где я. Я посмотрел вверх, увидел изогнутые кончики хлыстов для верховой езды и вспомнил. Наверное, как-то неправильно, что меня это успокоило.

– Опыт длится уже час, – сказала Холмс из-за стола с химическим оборудованием.

В таком виде я никогда еще ее не видел: рукава куртки закатаны по локоть, волосы распушились от жары в нашем крошечном закутке.

– И ты меня не разбудила? Который час вообще?

– У тебя на руке часы.

– Холмс, сколько времени?

Она посмотрела на меня отрешенным взглядом:

– Семь?

Я выругался и принялся выковыривать телефон из кармана. Без пяти двенадцать. Мне пришло сообщение от школы, что все занятия отменяются, а в медсанчасти можно получить помощь психолога. И еще тринадцать пропущенных вызовов. Десять из них были от моего отца, как минимум два из Англии – «номер не определен», – и один с незнакомого местного номера. Я прослушал сообщение с голосовой почты.

«Это детектив Шепард, мне нужен Джеймс Ватсон…»

За столом Холмс рассматривала дно колбы Эрленмейера.

– Желтый осадок, – сказала она больше самой себе, чем мне. – Великолепно. Просто идеально.

Фальшиво напевая себе под нос, она перелила раствор в пробирку, закупорила ее и опустила в карман.

Я дослушал сообщение Шепарда, чувствуя, как от страха скрутило живот.

– Где здесь уборная? – сонно спросил я. – Мне надо умыться.

Она молча показала на раковину в углу, и я ополоснулся холодной водой.

– Судя по тому, что сказал детектив, – начал я, – они уже пообщались с моим отцом, который, видимо, считает, что я уже лезу в петлю, поэтому мы все встречаемся в моей комнате через тридцать минут. Что я ему скажу?

Конечно, этот вопрос был риторическим, хоть и весьма деликатным, но Холмс отошла от стола и села на потрепанный подлокотник дивана.

– Твоему отцу? – спросила она, и я кивнул. Ее сложенные в замок руки лежали у нее на коленях, и я заметил мелкие шрамы на внутренней стороне одного из локтей. Тут я вспомнил слова той рыжеволосой, что ее деньги уходят ей в вену.

– Я не видел его с двенадцати лет.

– Расскажешь почему? – спросила Шарлотта.

Было ясно: она знает, что так должны вести себя друзья – проявлять интерес к жизни друг друга, выслушивать, если друг расстроен, – и изо всех сил пытается это изобразить. Но так же ясно было, что она предпочла бы прогуляться по оголенным проводам.

Впрочем, она могла спросить и развлечения ради. Черт ее разберет.

– Лучше ты мне расскажи, – ответил я. – Я уверен, ты уже кое о чем догадалась. Прочитала по невидимым следам на моем мизинце.

– Вообще-то это не шутка.

– Знаю, – отозвался я. – Но, может, к этому лучше относиться попроще. Нам обоим.

– Попроще? – вздохнула Холмс и бросила мне куртку. – Поторапливайся, а то опоздаем.

Резкий ветер гулял по двору, но небо над головой было пронзительно-ясным. Ученики, сбившись в группы по два-три человека, прятались от холода. Проходя мимо, я успел заметить, что некоторые плакали не стесняясь; первокурсники, вероятно даже не знакомые с Добсоном, обнимали друг друга.

Но когда показались мы с Холмс, они просто… забыли про все. Забыли про свои разговоры, про слезы и душераздирающие истории. Один за одним, они поворачивались к нам; послышался шепот.

Своей миниатюрной белой ручкой Холмс взяла меня под локоть и потащила вперед.

– Так вот, – заговорила она быстро. – Твои родители англичане, но вырос ты в Америке; это мне рассказывали про тебя дома. Акцент у тебя слабый, но интонации чисто лондонские. Лондон ты, конечно, обожаешь; моя манера речи напомнила тебе о нем, это было у тебя на лице написано. Похоже, ты провел там очень важный для тебя период жизни. Учитывая тот факт, что ты сейчас сказал «уборная», а не «туалет» и кое-какие другие примеры, ты стараешься избегать сленга – наверное, чтобы не пришлось выбирать, кем быть: англичанином или американцем. Получается, ты переехал в Лондон лет в одиннадцать или двенадцать. Я права?