20 июня 1792 года на горизонте показывается Спитхед. Мэри Брайент снова в Англии.
Глава 15
Тюрьма Ньюгейт в Лондоне. - "Защитные деньги". - Эндрю Мэнор. - Джеймс Босвел решает помочь уцелевшим "ботаникам". - Как были найдены дневники и бумаги Босвела. - Суд в Олд-Бейли. - Исследования Джона Говарда об английских тюрьмах. - Мэри выпускают из тюрьмы. - Босвел обеспечивает ей ежегодную ренту. - Замечательная история листьев сарсапарильи. - Четырех остальных "ботаников" освобождают. - Джон Батчер возвращается в Австралию свободным человеком.
1
Мэри и четыре оставшихся "ботаника" возобновляют знакомство с тюрьмой Ньюгейт в Лондоне, где они ожидают приговора и смертной казни.
Ньюгейт - это особый мир. Сегодня нам трудно представить себе, что существовало всего двести лет назад в крупном столичном городе, где ставятся выдающиеся театральные представления, известные во всей Европе, где имеется прославленная опера, где устраивают балы и музыкальные партии, пудрятся, играют в самые безумные азартные игры, носят искусно сделанные вычурные парики, любят важно расхаживать в блестящих мундирах и обращаются друг к другу со столь любезными витиеватыми оборотами, что достаточно произнести всего лишь несколько фраз, чтобы понять, принадлежит ли человек к высшему обществу или стоит вне его. Лондон - самый богатый город мира в этот период, когда могущество и власть Великобритании непрерывно росли, между прочим, потому, что тяжело нагруженные суда из колоний привозили несметные богатства в метрополию. Но прогресс зарезервирован для немногих для дворян, крупных купцов, помещиков; тогда как тысячи бедных людей ежегодно умирают от голода и неумеренного поглощения джина. За шесть пенсов можно вволю напиться в многочисленных жалких трактирах, за шесть пенсов можно пообщаться с продажной женщиной под одним из мостов через Темзу или в углу на задворках. Воровские шайки господствуют как мафия на рыбном, зеленном и мясном рынках, а когда наступает ночь, каждый, кого не сопровождают слуги, которых в настоящее время называют телохранителями, подвергается риску быть избитым или даже убитым многочисленными грабителями.
Для тех, кто нарушает закон, построена тюрьма Ньюгейт. Говорят, что на ее месте существовала тюрьма еще со времен Вильгельма Завоевателя. Рим имел свою мамертинскую тюрьму, средневековье - свои камеры пыток, Париж - свою Бастилию, которая за несколько лет до описываемых событий была взята штурмом и сровнена с землей. Но ни одно из этих мест заключения не может сравниться с Ньюгейтом, с которым теперь возобновляют знакомство Мэри и ее товарищи.
Там прежде всего поражает зловоние. За стены тюрьмы в окружающие ее убогие многоквартирные дома проникает этот сладковатый испорченный воздух Ньюгейта, чьи основные компоненты образуют испарения немытых человеческих тел более чем за 400 лет, необычайно устойчивый запах параш, застарелый дух гнилых срубов и протухших пищевых продуктов. Но различается также и слабый аромат джина. Когда Аллен удивляется именно по поводу этого пронизывающего аромата, надзиратель открывает беззубый рот и громко смеется. "Дай мне немного защитных денег, старый болван, - бормочет он в легком опьянении, и я расскажу тебе, отчего здесь пахнет джином. Только при постоянном притоке джина выживают в Ньюгейте".
Мэри и ее товарищи постоянно слышат упоминания о защитных деньгах. Если бы теперь Джеймс Кокс был с ними, он наверняка смог бы освоиться в этой обстановке. Но у них нет ни одного фартинга; хотя они говорят это вполне определенно, никто из многочисленных заключенных не верит этому и от них настоятельно требуют деньги. Из каждого угла и щели протискиваются вперед мужчины и женщины, поскольку это то отделение тюрьмы, где содержатся долговые арестанты, и здесь нет разделения в зависимости от пола. Мужчина, который не может оплатить задолженность и которого заточают в Ньюгейт, имеет право взять с собой жену и детей. Те могут свободно покидать тюрьму, если этого хотят, в надежде раздобыть платежеспособный капитал для мужчины, так чтобы он рассчитался со своими кредиторами. Но многие заключенные утратили все надежды; их последний шанс - выманить пару пенсов у вновь прибывших, чтобы этого хватило для суточного потребления табака и спиртного.
Из долгового отделения тюрьмы лестница ведет вниз в более старую часть Ньюгейта - подземное помещение, такое длинное и широкое, что его почти можно назвать залом, если бы не его незначительная высота. Самые высокие из заключенных должны наклонять голову, прокладывая путь сквозь беспокойную толпу людей, собравшихся под сводами. Многие сидят на примитивных деревянных табуретках, собравшись полукругом или кругом с батареей толстых бутылок или глиняных кружек с пенистым пивом, стоящих на камнях в центре групп. Мэри невольно делает шаг назад на лестнице, когда она сквозь клубы табачного дыма смотрит на людей, живущих среди этой ужасной вони. Немногие из них трезвые; вдоль стен да между деревянных табуреток, которые напоминают табуреты для доения, валяются захмелевшие в самых невероятных отрепьях и лохмотьях. Здесь немало пожилых людей, которые настолько слабы от голода, что им трудно протянуть руку, чтобы выклянчить на выпивку у тех, кто еще сохранил несколько монет. В углу этого страшного зала несколько молодых женщин открыто отдаются любому за два стакана джина. Несчастный слабоумный трясет головой взад и вперед, в то время как слюна стекает у него из углов рта. В других местах происходят драки и перебранки; там и сям играют в карты, игроки сидят с непроницаемыми лицами и, по-видимому, нисколько не обращают внимание на все, что происходит вокруг.
Надзиратель подводит "ботаников" к огромному человеку, который одет в шлафрок [55] темно-вишневого цвета, его парик напудрен так сильно, что слой пудры, словно легкий снежок, покрывает его плечи. С явным уважением надзиратель сообщает, что перед ними господин Мэнор, который только что закончил игру в карты с тремя другими арестантами.
Мистер Мэнор весьма учтиво целует руку Мэри и говорит: "Мой добрый друг, мистер Арчер, - и он указывает на надзирателя, - сообщил мне, что мы удостоились вашего посещения в Ньюгейте. Я понимаю, что оно будет кратковременным, поскольку палач скоро произведет свою грязную работу у эшафота". Он делает паузу. "Но это не должно совершиться! Этого не будет! Как верно то, что меня зовут Эндрю Мэнор".
Джеймс Мартин, который так же, как и другие, был поражен словами этого одутловатого человека в шлафроке, не может скрыть свое изумление. "Мистер Мэнор, прошу вас: не надо насмехаться над нашей участью, мы и так много перенесли. Поэтому, будьте добры, скажите прямо, зачем надзиратель привел нас к вам".
"Мой дорогой друг, а вы, должно быть, тот, кого ваши товарищи называют Писателем, не так ли?" Он хватает руку Мартина и пожимает ее, а сам говорит: "Разве вы не знаете, что о вашем побеге напечатаны статьи в двух самых влиятельных газетах нашего города, "Лондон кроникл" и "Лондон газетт", и многие люди высказывают мнение, что вы боролись за свою свободу так упорно и мужественно, что было бы стыдно и позорно, если вы теперь утратите ее и вас повесят на одной из виселиц Лондона. И я намереваюсь направить письмо, чтобы установить контакт с одним из моих влиятельных друзей, который спасет вас от виселицы. Ну что вы на это скажете?"
На этот раз слово берет Джеймс Мартин: "Мой великодушный господин, конечно, ваши слова радуют нас, но позвольте сказать, что мы так долго находились вдали от Англии и не знаем, кто вы".
"О дорогой друг, откуда вам это знать? Незадачливая судьба из-за нехватки денег отняла у меня право выступать наряду с моими учеными коллегами на судебных заседаниях в Эдинбурге. Но я еще поддерживаю лучшие отношения с моими прежними друзьями и знакомыми не только в Эдинбурге, но также в судах на Боу-стрит и в Олд-Бейли, где будет слушаться ваше дело. И я намерен помочь вам". Он достает с пола бутылку и наливает стакан. "Позвольте мне, мистер Мартин, выпить стакан за ваше здоровье и здоровье ваших товарищей".