Катька и тут имела свое мнение. Она считала, что главный в доме все-таки дед, а не два жиртреста, хоть и ласковые, но шкодные. Поэтому котов при случае воспитывала и не забывала выписать волшебный пендель за особо тяжкие прегрешения. Фред и Джордж относились к внучке хозяина настороженно, однако пакостить ей не решались. Один раз попробовали надкусить тапок… долго помнили, в общем.

Когда котам исполнился год, деда перемкнуло, и он начал их рисовать. Сначала, закрывшись в студии на неделю, сделал миллион набросков, а потом выдал одну за другой несколько картин красоты небывалой. Написаны они были сочно, ярко, крупно, словно тебе отломили арбузный ломоть лета и щедро присыпали осколками июльского солнца. Эти первые картины Катьке очень понравились. Тут подоспела очередная выставка, дед вывез свои творения, и внезапно нарисовались клиенты. Дед не отказывался, чего ж выпендриваться, когда деньги и слава снова валятся в руки?

Он написал известную балерину с Джорджем на руках, а Фред устроился на спинке кресла. Потом был еще политик, знаменитый своими провокационными высказываниями: тут коты сидели рядом, вытянувшись по струнке. Политик выложил фото картины в «Твиттере», балерина – в «Инстаграме»…

После этого в народных умах случилось массовое помешательство.

Внезапно оказалось, что иметь портрет от Литке «с котиками» – это хит сезона, писк моды и черт знает что еще. К деду выстроилась гигантская очередь, Валентин Петрович по секрету поведал Катьке, что двух жизней не хватит, чтобы всех желающих нарисовать. А ведь дед не только на портретах с людьми котов изображал, он еще и отдельно рисовал животных, и эти картины стоили баснословных денег.

– Коты правят миром, – посмеивался дед, наглаживая двух рыжих лоботрясов, а Катька мрачно смотрела на это и… да, немного завидовала, пожалуй.

Несмотря на то что дед твердил о ее гениальности, Катька совсем не была в ней уверена. То, что ей хотелось писать, она пока не выпустила наружу – все ей казалось, что это будет глупо и смешно. Хотя что может быть смешнее и глупее китчевых котиков, нарисованных заслуженным художником? Деду вообще было плевать, что о нем скажут недоброжелатели, как отзовутся критики об очередном творении и будет новая выставка или нет. Дед уже всего достиг, а Катька еще не начинала.

Может, поэтому, а быть может, по какой-то иной причине (самокопательством Катька не страдала от слова совсем), чем больше проходило времени, тем негативнее становилось отношение внучки к выбранной дедом генеральной линии партии. Его новый пейзаж – маленькая церковь Покрова на Нерли, и вокруг осыпающееся осеннее золото, и сырость в воздухе – стоял незаконченным, серия акварелей по впечатлениям с Лазурного Берега пылилась по углам, а повсюду были только бесконечные наброски котов. И сами коты. Однажды, обнаружив кошачий ус в супе, Катька окончательно взбеленилась и высказала деду все, что думает по поводу его придури.

Дед, против ожиданий, не разозлился. Выслушал внучкину тираду, покивал и сказал, что ей еще предстоит дожить до тех лет, когда увлечение станет выше работы.

– Мне нравится, – сказал он, глядя на Катьку яркими голубыми глазами, как у викинга. – Ты можешь не верить, можешь сомневаться и осуждать, но мне нравится рисовать этих, как ты их называешь, лоботрясов. Я всю жизнь животных обходил стороной, все мне некогда было да неохота с ними связываться; это ж ответственность! Куда там детям и внукам! – Он усмехнулся, глядя на Катьку. – А тут – сразу два кота, и оба меня любят, а я их люблю. Вот и рисую.

Катька тогда покачала головой. Можно было бы обидеться – котов рисуешь, а меня нет! – только вот это была неправда. Дед постоянно рисовал внучку, и эти наброски карандашом, акварели и картины были для нее дороже всего на свете. С того самого первого дня, когда он несколькими штрихами изобразил ее профиль на листке в клеточку и показал Катьке, а она в ответ нарисовала его…

Теперь деда нет. А коты есть. И с этим предстоит что-то делать.

Визит к нотариусу вымотал Катьку так, что по возвращении домой она упала на кровать и проспала до самого вечера. Разбудил ее приехавший с работы Игорь – нежным поцелуем, как в кино.

– Привет. – Он сел рядом и погладил Катьку по плечам. – Как все прошло?

– Странно. – Она потерла глаза, зевнула и села, подтянув к груди острые коленки. Не женщина, а птица после голодной зимы… – Дед поставил условие. Мне предстоит закончить его заказ, и после этого я вступлю в права наследования.

«Права наследования». Как по-взрослому уныло, как по-бытовому это звучит. Бытовуху Катька тоже терпеть не могла. Бесконечное обеспечение собственного существования, создание относительного порядка вокруг, чтобы плесенью не зарасти, уборка, стирка, хождение в супермаркет за продуктами… Она выплескивала недовольство короткими злыми скетчами, однако бытовая жизнь валилась со всех сторон, одолевала. Катька знала, что так живет большинство. И дед так жил, пока не заработал много денег. Она сама проходила этот путь, чтобы осознать и прочувствовать; можно было бы жить на Солянке и горя не знать под крылышком у Марии Михайловны. Но разве тогда удалось бы прорасти сквозь асфальт упорным растрепанным одуванчиком?..

– Мне, наверное, придется пожить там несколько дней. У деда, – пояснила Катька. – Надо разобрать его бумаги, понять, чего он от меня хотел. В общих чертах я и так знаю: он взял какой-то заказ на изображение Фреда и Джорджа, но про все Валентин Петрович мне расскажет в понедельник. Коты тоже достались мне. – Она оглядела студию. – Пока не знаю, что буду делать…

– Надо – поживем. – Игорь кивнул. – От Солянки мне до работы ближе.

Катька замешкалась. Все равно придется сказать.

– Тут такое дело, Игорек… Пока не получу наследство, правила строгие. Я могу там жить, ты – нет. Такое распоряжение. Был бы ты моим мужем, дело другое…

– Ну так давай поженимся, – предложил Игорь. – Чего тянуть? Мы с тобой уже два года вместе, уживаемся неплохо, можем и в загс сгонять.

Катька вытаращилась на него.

– Это ты мне так предложение делаешь?

– Ну, – слегка засмущался тот, – вроде как. Я тебе по всем правилам могу сделать! – заторопился он. – Романтично! Хочешь? Просто ты говорила, что романтику не очень уважаешь. Что ты циничная, эмансипированная и современная девушка. Я вот и… я давно подумывал…

Катька захохотала.

Она смеялась впервые с того момента, как позвонил Валентин Петрович и сказал, что деда больше нет. Смех был злой, нервный, однако нес странное облегчение – даже слезы на глазах выступили. Хорошо, что в истерику не перешло. Катька вытерла глаза тыльной стороной ладони и сказала Игорю:

– Спасибо, конечно. Очень вовремя.

– Это я не подумал, – сконфуженно протянул Игорь и взлохматил светлые волосы, аккуратно уложенные. За своей внешностью он следил. – Только-только твоего деда схоронили… Прости. Неуместно.

– Все в порядке. – Катька погладила его по щеке. – Жизнь продолжается. Я над твоим предложением подумаю, потом дам ответ.

– Ладно… – Игорь вздохнул. – А как мы тогда… дальше?

Катька пожала плечами.

– Живи тут, не на съем же тебе ехать. Я просто часть вещей соберу на первое время, но это же моя квартира, вернее, наша. Как там разберусь и выясню, чего дед хотел, станет яснее. Переночую на Солянке несколько раз. Хочешь, завтра вместе туда поедем?

Игорь кивнул.

– Помогу тебе с вещами.

Ночью, лежа с ним в обнимку, Катька ни о чем не думала. Это было одно из самых ценных качеств Игоря: когда он прижимал ее к себе, все размышления исчезали и наступала блаженная мысленная тишина. Просто существуешь, нет ни прошлого, ни будущего, только настоящее: теплое дыхание, теплый человек рядом и шум города где-то вдалеке.

Вещи Катька собрала быстро. Походный набор художника у нее всегда с собой, ноутбук тоже, планшет упаковали на раз-два, а потом она покидала одежду в спортивную сумку. У сумки трещал один шов, но Катька надеялась, до дедовой квартиры багаж выдержит.