Щёлкнули кандалы. Стивенс удивлённо вздрогнул. Я медленно выпрямилась, чувствуя, как триумф завладевает душой. Фридрих попытался пошевелиться, но внезапно обнаружил, что за обе руки прикован к кованому изголовью кровати наручниками, выуженными мною из его же свалки.
— Что за? — он потряс заведёнными над головой руками. Цепь отозвалась насмешливым звоном. Секундное смятение на его лице уступило место похотливой, заинтригованной улыбочке — о, ведь это так романтично, оказаться полностью во власти горячей необузданной женщины! Но все его ожидания были безжалостно разбиты. Я послала ему презрительную ухмылку и слезла, после чего невозмутимо поправила лиф платья, натягивая его на плечи, и пригладила волосы. В поле зрения попал его же ремень, отправленный почивать у стенки. Я наклонилась и подцепила резную рукоять шпаги. Клинок взвизгнул о ножны, пламя свечи отразилось на нём игривым отблеском. В окончательное недоумение пришёл несостоявшийся любовник, когда ему в горло взглянула его же шпага.
— Давайте без глупостей, мистер, — деловито начала я. — Вы мне рассказываете, где координаты Исла-дель-Диабльо, и я не буду вас пытать, — я молчаливо изогнула бровь и приблизила клинок к горлу Фридриха, который, кажется, мгновенно протрезвел.
— Кто ты така-ая?! — несчастно взвыл он. — Я сейчас позову охр…
— Ах да! Чуть не забыла. Будете кого-то звать, мгновенно превратитесь в шашлычок, насаженный на шампур, — и для убедительности сильнее кольнула клинком. Стивенс-младший судорожно сглотнул и забегал взглядом по комнате.
— Давайте скорее, мешкать не стоит, — процитировала я, и скрасила лицо хищным оскалом.
— А-а-а! Да какие координаты?!
— Остров Дьявола. Также известный как Исла-дель-Диабльо. Там хранится Амулет Ротжета. Вспоминайте быстрее, это в ваших интересах. — Шпага осторожно, (чтобы прежде времени не убить), но вместе с тем безжалостно царапнула грязную кожу губернаторского племянника.
— А-а-а! Скажу! Всё скажу, только не убивай! Координаты! Они…! Они там! За картиной!
Я проследила за его напуганным взглядом и удовлетворённо хмыкнула. Шпага оставила в покое горло незадачливого труса. За морским пейзажем, покрытым вековым слоем пыли и паутины, в самом деле обнаружилось искомое. На обратной стороне из картинной рамы выглядывал клочок бумаги, по состоянию которого можно судить, что хозяин давным-давно забыл о её существовании. Однако страх за собственную жизнь вернул ему память… Я выхватила бумажонку и триумфально засунула в лиф платья, поглубже заталкивая в декольте.
— Разумно, мсье, — я одарила оторопевшего шокированного Фридриха насмешливым поклоном, но, прежде чем покинуть комнату, заметила на вершине свалки подозрительного вида коробочку. Несколько шагов навстречу, и в моих руках оказался компас — самый обыкновенный, без каких-либо волшебностей, выделяющийся из миллионов других только оформлением — чертовски похожим на оформление знаменитого «воробьиного» компаса. Всего лишь несколько деталей отличали его от того самого, заветного прибора. Однако это не столь значительно, для того чтобы… «Ха-ха! Чтобы снова напакостить Джеку!» — внезапно проснувшийся внутренний голос зловеще расхохотался. В мыслях мгновенно выстроилась очередная идея для изощрённой маленькой мести капитану Воробью, и от коварной улыбки свело скулы. Рассудив, что с помощью такой вещички можно знатно посмеяться, я прихватила найденный компас с собой, запрятав во всё тот же карман фартука. И, злобно похихикивая, уже готова была преспокойно покинуть каюту, как…
— …Да что вы себе позволяете! Эй! — раздалось снаружи. Несколько звучных шагов, презрительное восклицание, а после дверь протяжно взвыла и хлопнула о стенку, открывшись перед полноватой, уже немолодой женщиной. Я напряжённо застыла. Женщина, укутанная в пёстрое одеяние, поправила сползшую на лоб элегантную шляпку и преисполненным негодования взглядом обвела каюту. Пронзительные водянистые глаза остановились на прикованном к кровати полуголом Стивенсе и, пропитавшись откровенной злобой, мучительно медленно обратились ко мне.
— Что. Здесь. Происходит?! — взревела неожиданная визитёрша. Остатки опьянения покинули Фридриха.
— Ивейн? — удивлённо и вместе с тем напугано, племянник губернатора Нассау выпучил глаза. Та в свою очередь, как трактор всё на своём пути сшибающий, шагнула в комнату и просканировала её зловещим взглядом.
— Ты мне изменяешь?! — от страшных ноток в этом приглушённом отчётливом голосе даже мне захотелось сжаться до размера инфузории в туфельках.
— А… а ты что, меня не бросила? — Фридрих подорвался на кровати, однако наручники вернули его в прежнее, крайне конфузное положение.
— Дурень! Ты думаешь, если ты не видел меня два дня, это значит, я тебя бросила? И это значит, что можно спать с кем попало?! — голос разгневанной жены Фридриха Стивенса прибавлял громкость, нарастал как снежный ком, и последние слова прозвучали в моём понимании громче двигателя реактивного самолёта.
— Вообще-то он всего-навсего, — сухо начала я, ещё не придумав отговорку до конца, однако меня прервало суровое «Молчать!» И жена Стивенса ухватилась за рукоять пистолета, торчащую из свалки на столе. Я не успела моргнуть, как дуло взглянуло мне в лоб.
— Э-эй! — взвизгнула я, инстинктивно задирая руки, мелко содрогаясь и сожалея, что угрожать Стивенсу решила шпагой, а не огнестрелкой. Что может сделать клинок против пистолета? Страх быть застреленной ревнивой женой пробежал по коже мелкой дрожью.
— Послушайте! Вы тыкаете в меня пистолетом, даже не выслушав и не разобравшись, в чём дело, — я постаралась унять дрожь в коленях и шагнула навстречу, однако в ответ лишь щёлкнул предохранитель.
— Хватит придумывать отговорки! — взвыла она. — Раздела моего мужа, да ещё и пытается оправдаться! Бросай оружие! Бросай, кому говорят!
Шпага упала к ногам, одновременно с сердцем. Никакая здравая мысль не спешила объявляться, и даже внутренний голос так некстати притворился мёртвым. Однако из удушливого комка страха, стыда и попыток дойти до какой-то идеи, выбилась одна рассудительная, резонная мысль: «Её палец ещё не лёг на курок. И вовсе не потому, что она не хочет попасть за решётку. Как говорили в одном прекрасном сериале: не стреляет, не потому что боится загреметь в тюрьму, а потому что ещё не до конца разобралась в ситуации — пускай, муж в таком нелестном виде, но ведь я-то не голая!»
Внезапно что-то загремело за дверью — будто чьё-то тело повалилось на палубу, затем грянул чей-то возмущённый возглас, который сменился резким молчанием. Чьи-то бегущие шаги. Дверь снова взвыла и опять-таки ударила в несчастную стенку. Взъерошенный, взволнованный Воробей вырос на пороге, заставляя разгневанную Ивейн обернуться к нему. Под потолком каюты в очередной раз за день проголосило возмущённое «Да ты кто такой?!». Взгляд Джека заскакал от человека к человеку, от предмета к предмету, от стенки к стенке, задержался на дверях балкона и обратился ко мне, словно пытаясь что-то сказать. Пират в мгновение ока оценил ситуацию и, обращаясь к миссис Стивенс, сурово произнёс:
— Мадам, будьте так любезны, уберите пистолет от моей невесты.
— Что?! — одновременно с голосом в моей голове воскликнула женщина. Оружие дрогнуло. Воробей терпеливо повторил просьбу и, его сдержанный, безэмоциональный взгляд снова устремился в мои глаза.
Мне хватило сил лишь открыть рот и снова закрыть, пребывая в абсолютном недоумении, как и остальные присутствующие. За эту долю секунды Джек в два шага преодолел расстояние до меня, завёл руку мне за затылок и нежно взял за волосы. Улыбка пролегла в уголках его губ.
— Я скучал, дорогая.
Одно мгновение. Мгновение, за которое я ничего не успела понять. Успела лишь почувствовать тепло его тела, успела увидеть как он приближается ко мне, наклоняется, как его рука приподнимает меня за талию… Его губы требовательно, жадно, впились в мои долгим поцелуем — глубоким, ненасытным, страстным… В первую секунду я инстинктивно выставила руки вперёд, упираясь ему в грудь, однако сопротивляться не было сил. Ни душевных, ни физических. Будь я в силах издать какой-то звук, прозвучало бы дрожащее, трепетное «А-а-ах», но вместо шума, вместо чьих-то голосов, тело обмякло в его сильных руках, как тряпичная кукла — безвольная, трепещущая, пылающая. Кажется, за всё это время сердце ещё никогда не было так близко к тому, чтобы выпрыгнуть из груди. Этот поцелуй был особенный — живой, хоть и вынужденный, невероятно чувственный, хоть и являющийся плодом импровизации капитана. Так целовать умеет только он. Только он способен одним поцелуем заставить испытать меня весь спектр эмоций. Только он, импровизируя, может нечаянно подарить мне то, что было столь желанно уже не первый месяц, то, о чём грезила душа с момента самой первой встречи.
