Город выглядел стократ богаче, чем Нассау — а значит, стократ опаснее для пиратского общества. Я нервно сглотнула, представляя, какой «весёлый» квест предстоит нам по пути к поместью сэра Жоффрея Моретти, потомка возлюбленной Матеу Ротжета. А после? Вне сомнений наш итальянец не отдаст координаты дьявольского острова по доброте душевной. И, что немало вероятно, он может и вовсе не знать о том, что его старинная родственница где-то в доме спрятала эти координаты, написанные невидимыми чернилами. Даже знающий человек не отдаст столь ценные сведения в руки подозрительного вида незнакомцев — без определённой платы. А вот цена может быть слишком поднебесной…

Когда звон полуденных склянок огласил палубу, капитан Воробей приказал готовить шлюпку. А я, спохватившись, кинулась в каюту. Страшно неудобное, тесное платье, оставшееся от Розы Киджеры, снова стянуло тело, и впилось в бока китовыми усами корсета. Если в каюту я вбегала, то из неё выползла маленькими пингвиньими шажками. Лодка уже билась о борт под штормтрапом, дожидаясь полной рассадки пассажиров. Капитан Воробей, устроившийся во главе баркаса, едва заметно махнул рукой, повелевая подчинённым отчаливать к берегу, но удивлённо скосил глаза, когда я скользнула со штормтрапа и невозмутимо плюхнулась на банку рядом с ним. Ощущая кожей его пронзительный взгляд, небрежно расправила платье на коленях, а потом смело взглянула в глаза.

— Разве мы не спешим? Или залюбовался платьем своей старой подружки? — выплюнула я и тут же прикусила язык. Джек недобро опустил брови у переносицы и сузил глаза. Мне осталось лишь отвернуться к морю как ни в чём ни бывало, дабы не выдать свой стыд. «Ну и идиотка же ты, подруга», — бросила зануда-Оксана вторая, сидящая внутри. Затыкать её не было смысла, однако и прислушиваться тоже не хотелось, чтобы не тревожить совесть. Каждое нелестное упоминание о Розе Киджере сводило отношения с Джеком совсем в другую, чем хотелось, сторону. И не нужно быть Джеком Воробьём, чтобы понять, почему.

Лодка встретилась с причалом под ругань двух здоровяков-матросов, привлекающих внимание чуть ли не всей улицы. По пристани мы шагали удивительно долго — постепенно она переросла в торговые ряды. Чтобы отвлечься от размышлений, я переключила всё внимание на торговые лавки — а в особенности на покупателей. Особенный утончённый колорит и певучие гласные в речи выдали в городе богатую итальянскую общину.

— Мило здесь, да?

Я вздрогнула от неожиданности. Тим поравнялся со мной:

— Очень интересный в этническом плане остров. Когда-то здесь поселилась команда итальянцев. Их поселение превратилось в большой город. Позже за него боролись испанцы. Долгое время последние владели этими землями, но позже итальянцы вернули власть себе. Позже город совместил в себе многие нации — французов, англичан и многих других, по каким-то причинам покинувших родину. А название решено было оставить испанское — так как было бы слишком много хлопот по переименованию, да и на всех картах это местечко уже обозначалось как Исла-Сантос.

Я снисходительно улыбнулась уголком губ.

— Откуда такая осведомлённость?

Тим развёл руками и расположительно улыбнулся:

— Я здесь родился. — В него тотчас вперился капитанский взгляд. Поёжившись, парусный мастер сник и добавил: — Но насчёт Моретти не осведомлён ни капельки.

— Итальяшка, значит, — ухмыльнулся Воробей. — Зря ты поделился с нами этим, парень. Надеюсь, понимаешь, что теперь мне придётся скинуть должность парламентёра на твои хрупкие дамские плечики?

От центральной улицы расходились более мелкие дороги. Одна из них, пролегающая в глубине города, застроенного дворцами, прямой стрелой упиралась в светло-голубой дом, украшенный белыми изваяниями лепнины и сверкающий начищенными окнами. В иной обстановке дом господ Моретти воспринялся мной не больше ни меньше шедевром архитектуры, однако здесь он ничем не отличался от десятков подобных поместий. У двери весь наш маленький отряд остановился в замешательстве — никто ни встретил нас — ни слуги, ни стража, ни забор. От подобных нарушений мер безопасности плохое предчувствие затрепетало в груди — или сэр Моретти настолько самоуверен, или местный народ настолько запуган красными мундирами, что ни в коем разе не посмеет посягнуть на его богатство. Дабы не испытывать на своей шкуре последнюю догадку, Джек подтолкнул в спину Тима.

— Думаю, в курсе, что надо делать, приятель?

Парусный мастер высокомерно задрал подбородок и, нелестно глянув на Джека, прошагал к дому. Только его кулак забарабанил в дверь, та тут же отворилась, чуть не хлопнув пирата по лбу. На нас воззрился сурового вида дворецкий, пузатый и напыщенный как индюк. Руки его были чинно сложены за спиной, а из-под опухших век глядели маленькие блестящие глазки.

Пока Тим чирикал что-то на итальянском, я обдумывала резонность появления в этом доме с целым отрядом матросов. Кому захочется вести мирные переговоры, если ему в спину дышат пятеро крепких парней пиратского вида? В то же время это может сыграть на руку: когда при тебе ощутимая поддержка матросов, не так страшно рискнуть — а собеседник вряд ли пойдёт на вооружённый конфликт. Тим разговаривал со своим земляком по меньшей мере несколько минут — и тот колебался в лице от располагающего до крайне враждебного настроя, а один раз даже изъявил желание хлопнуть дверью перед носом парусного мастера, однако финал беседы разрешился в нашу пользу. И когда двери заскрежетали, пропуская нас, Тим кивнул, приглашая войти. Его лицо не выразило никаких эмоций — оно словно окаменело, и лишь серые глаза с особой серьёзностью взирали из-под рыжеватых бровей. Не было никаких победных ухмылочек, не было торжества во взгляде, отчего матрос показался каким-то чёрствым. Воробей же, со в корне противоположным настроем одобрительно похлопал его по плечу, прошмыгивая в длинный и широкий, белоснежный коридор. Едва за спинами визгливо сомкнулись двери, ломаная английская речь прозвучала откуда-то сверху:

— Значит, хотели видеть меня?

Взгляд забегал по столам, украшенным гипсовыми изваяниями, по портретам и дверям, и запнулся о лакированную, блистающую лестницу в самом конце просторного коридора. Сверху, со второго этажа, чинно спускался статный человек, облачённый в синий мундир, серебряные пуговицы которого кидали солнечные зайчики по ковролину. Я огляделась по привычке, чтобы убедиться в боевом настрое спутников, однако почувствовала, как привычный комок паники сжался в животе, когда я осознала, что большая часть нашего маленького отряда осталась за дверьми — а в прихожей стояли лишь Джек, я, и переводчик Тим. Видимо, Воробей решил воспользоваться своей тактикой и войти в доверие — а разве можно сделать это лучше, чем когда при тебе лишь переводчик и беззащитная девица?

— О-очень рад вас видеть, — Джек Воробей протиснулся между мной и Тимми и, тут же оказавшись рядом с хозяином поместья, почтительно пожал ему руку. — Мистер Жоффрей Моретти, я полагаю?

— Орландо. Орландо Моретти. Отец умер семь лет назад, — сухо произнёс мужчина, убирая руки за спину. Вместе с тем, как расстроенно обвисли уголки губ Джека, я почувствовала, как разбиваются всмятку все наши надежды. Какова вероятность, что наследник осведомлён о тайне, если никто до конца не ведал, знает ли о ней его отец?

— Оу… — почтительно отозвался Джек, вежливо потупив взгляд и закусив губу. С таким выдающимся актёрским мастерством капитану «Жемчужины» только играть на сцене Большого театра! Не знающий его сущности человек никогда не догадался бы, что вся скорбь, отпечатавшаяся на его лице, столь мастерски наиграна. — Выражаю свои извинения, не знал.

— Ничего. Пройдёмте в переговорный зал, — Моретти качнул головой в сторону прохода, увенчанного двумя колоннами и шапкой лепнины. Что же нам оставалось сделать, кроме как повиноваться? Сапоги мягко утопали в алом ворсе ковровой дорожки до второго этажа —

там он сменился отражающим кафелем. Витиеватая роспись на высоких стенах сопровождала нас до самого «переговорного зала» — им оказалась тёмная просторная комната, представляющая собой нечто похожее на кабинет. Стены покрывали тёмно-серые, мрачные обои, лишённые всех до единого окон, не считая крохотной бойницы под потолком. Однако, прежде чем зажглись светильники, а дверь отделила нас от остального мира, наконец-то удалось разглядеть давнего потомка миссис Моретти. Орландо был стареющим, круглолицым мужчиной, с большим животом, как у солидного депутата, чинной походкой и идеальной выправкой. Все движения — высокомерные, до тошноты вежливые — выдавали в нём зажиточного аристократа, истинного итальянца. Как и обстановка в его доме — всё сверкало, как зеркала, и даже в начищенной обуви слуг отражались наши лица. Что до реликвий, так их было море — этот дом и сам был реликвией — а значит, просто так обследовать поместье Моретти нам никто не даст — а если и дадут, на это уйдёт не один день. Когда мы расселись за резным лакированным столом, протянувшимся через всю холодную неуютную комнату, напоминающую зал для допросов, итальянец поставил локти на столешницу и плеснул вина в бокал.