«Наташ, ты не думала, что тебе очень не повезло остаться без последнего друга в труппе, да еще с задницей на развороте «Плейбой» и очередным скандалом с бойфрендом?»

И как после такого намека я не насторожилась? Это же практически прямым текстом: теперь, когда нет Дэна, тебя уберут. Неужели это действительно так? Неужели меня ненавидят настолько сильно?

Глаза обожгли слезы обиды. Она не получит того, о чем мечтает. Она хотела сделать так, чтобы я больше не могла танцевать в принципе. Я этого так не оставлю. Если понадобится — сдохну на сцене, потому что больше у меня нет ничего, потому что вся моя жизнь строится на карьере примы, потому что терять нечего. Кто-то жена, мать, сестра, дочь, любовница… я — нет. Я — темное пятно на репутации семей, счет на оплату психлечебницы, удобная подружка для талантливого скрипача и, вероятно, эротическая фантазия одного бездонного кошелька. Но все это можно взять и перечеркнуть, не жалея. Все, кроме того, что я — гарантия аншлага на выступлениях одной небольшой балетной труппы Москвы. Только это имеет значение.

— Нат, я не буду в этом участвовать! — взвыл Эд, едва я закончила свою речь. — Ты можешь делать со своим телом что угодно, хоть схватить в руки револьвер, сунуть его в рот и спустить курок, но я не стану человеком, который усаживает дорогого мне человека в инвалидное кресло.

Я выпила столько обезболивающих, что плохо соображала, и поминутно проверяла, шевелятся ли пальцы онемевшей из-за льда ноги. Я была практически уверена, что это перелом, а знание анатомии подсказывало, что если смещение костей перекроет кровоток, то можно лишиться всей стопы. Мне было необходимо попасть в больницу, но пока я не видела способа это сделать, не будучи узнанной.

— Эд, на дворе почти апрель, мне нужно продержаться два месяца. А когда сезон закроется, я пойду лечиться, — уговаривала я. — Поэтому я очень тебя прошу: достань мне обезболивающие через свои источники. Я не могу светиться в аптеках, и я в курсе, что у тебя есть друзья, которые этим промышляют.

— Дело не в этом, Ната! Ты не должна так обращаться со своим телом, это опасно. Ты можешь рискнуть сейчас и потерять возможность выступать навсегда.

— Я потеряю место примы. А без него мне балет не нужен! — заорала я не своим голосом.

Мы с Эдуардом застыли, оба потрясенные таким поворотом. Что я делаю? Зачем я накричала на своего любимого фотографа? Неужели от страха за карьеру я схожу с ума точно так же, как когда-то Диана?

— Эд, прости. Пойми, я в ужасе. Больная балерина не прима, больная балерина не нужна никому вообще. На мое место хочет каждая, и… У меня правда больше ничего нет. Я не нужна никому, кроме вас с Машкой и Дэном, к тому же, примерно в этом возрасте у матери начались проблемы с психикой. Может, у меня и времени-то не осталось. Мысли сводят меня с ума. Я всегда справлялась с проблемами с помощью танца, а если не останется даже его…

Он вздохнул и сел рядом на диван, тесня меня к подушкам. Притянул к своей теплой груди, и неожиданно стало легче. Только не плакать! Я не позволю себе превратиться в размазню!

— Ты не думала честно поговорить с Адамом?

— Адам расскажет спонсорам, а Вит уже один раз поменял приму, просто потому что она ему не нравилась. Как думаешь, что он сделает, узнав, что я травмировала ногу?

Кажется, мой дрожащий голос и отчаяние в глазах сделали свое, и фотограф сдался. Я знала, что так и будет. Как тонко чувствующий человек, Эдуард не мог отказать, но без условий, конечно не обошлось.

— Сначала ты поедешь в больницу и все узнаешь. Если травма окажется совместимой с твоими планами, я, так и быть, достану тебе препараты. В противном случае я сам привяжу тебя к больничной койке.

— Шутишь, что ли? — спросила я сухо. — Я же не беспечная идиотка и не хочу провести остаток жизни в инвалидном кресле. Я обязательно сначала проконсультируюсь у врача. Просто надо найти не болтливого.

И тогда меня осенило. Сестра Марии работала в больнице. Она могла провести меня на рентген, не сделав запись в карте. Если заплатить, конечно. А ведь врачебная тайна не позволяла рассказать подробности даже Дэну. К слову, от него серьезность ситуации следовало скрывать в первую очередь, так как он точно знал, чем грозит отсутствие лечения для артиста балета. Правда, пришлось позвонить Машке и спросить номер ее сестры, при этом честно рассказав о случившемся. Впрочем, они бы все равно рано или поздно узнали.

Уже через два часа я сидела в кабинете рентгенолога, который подтвердил факт перелома третьей и четвертой костей плюсны. Так называемый «маршевый» перелом, случившийся из-за систематических нагрузок на одни и те же кости стопы. Одно неудачное приземление с подворотом ноги, и они не выдержали. Впрочем, трещины едва просматривались на снимке, и ортопед сказал, что это очень хорошо — операция не потребуется. Если, конечно, не подвергать ногу физической нагрузке. Месяц гипса, шесть недель реабилитации, допустить окончание сезона с Маргаритой в роли примы… Тут я не выдержала и перебила врача, потребовав рассказать о возможных последствиях травмы без лечения.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Оказалось, что по мере расхождения осколков кости, боль обещала усиливаться, могли появиться осколки, смещение костей — и тогда операции не избежать. А время реабилитации вместо обещанных шести-восьми недель растягивалось и вовсе на бесконечность.

Но я не испугалась. Недолго думая, отказалась от лечения и попросила Эда раздобыть мне препараты: обезболивающее, хладагент, фиксаторы стопы и мазь для снятия отека. В обмен пришлось предоставить обеспокоенному фотографу полную медицинскую информацию по моему состоянию. К счастью, он согласился.

И тогда передо мной остался всего один вопрос: смогу ли я ради сохранения карьеры перенести травму на ногах и дотянуть до конца сезона? Два месяца на препаратах, а во главе угла ложь и осторожность.

Я ответила «да», прекрасно понимая, что впереди ждет ад. Но не уверена, что согласилась бы, зная заранее, каков он окажется на вкус.

Следующие несколько дней напоминали настоящий дурдом. Эд достал препараты в рекордные сроки, но мне потребовалось время, чтобы к ним приспособиться. Без обезболивающих я едва могла наступать на ногу и поначалу боялась, что распухшая стопа не влезет в пуанты. Но когда мази начали действовать, отек заметно спал, а под действием таблеток и хладагента я почти забывала о боли.

Это было кстати, поскольку ко мне домой приходили. Якобы сочувствовали, а на самом деле присматривались. Понимали, что я могу соврать, а потом расслабляться было нельзя. То Маша принесет супчик бедной инвалидке, то Адам заскочит узнать, не нужно ли чем помочь… Искренне радовалась я только визитам Эда. Хотя, нет, я вру. Самым приятным стал звонок Вита, несмотря на то, что и опасным тоже.

Он набрал мой номер в день пропущенного мною спектакля. Я как раз меланхолично валялась на диване, закинув перемотанную ногу на спинку, и смотрела на телефоне фотографии с зимнего катания на горных лыжах — так меня «лечили» Машка с Дэном от очередного фиаско в личной жизни. К слову, Юрка вернулся спустя неделю после нас и клялся-божился, что больше никогда. Ни единого раза! Даже с Мисс Мира! А по факту не выдержал и двух месяцев и попал на обложку с девчонкой с пирсингом по всему лицу и разноцветными прядями. Зачем? Почему? Нет ответа.

Именно об этом я думала, когда телефон вдруг ожил и высветил номер Вита. Неожиданно для себя я так разволновалась, что чуть не выронила мобильный. Врать Астафьеву у меня не получалось никогда, поэтому следовало стараться вдвойне. Да и теперь, когда за спиной не было мощнейшей поддержки в виде танца, я чувствовала себя маленькой, растерянной обманщицей. Будто напрочь лишилась своей хваленой уверенности в себе.

— Алло, — прохрипела я в трубку.

— Добрый вечер, Наталья, — услышала я и, не сдержавшись, прикрыла глаза.