— С чего ты взяла, что это была Диана? — попытался защитить любимицу балетмейстер, даже не пытаясь отрицать, что болтал при ней обо мне лишнего. — Ключ от зала дают любому из актеров по требованию под роспись. Сейчас личность пытаются выя…

— Господи, да ты хоть слышишь себя? — всплеснула я руками. — Это была она, потому что ты никого другого защищать не станешь, а танцорам работа не лишняя. Сорвать балетмейстеру премьеру может только человек, уверенный в собственной безнаказанности на сто процентов. Например, прима, на которой в данный момент держатся все постановки.

После моих слов Адам изменился в лице. Аргументы, судя по всему, подействовали. Он наконец обошел стол и стек в кресло. Его запал явно иссяк.

— Ты уверена, что в порядке? — спросил он на этот раз устало.

— Конечно я в порядке.

— Тогда иди и… Павленюк, не делись ни с кем выводами по поводу Дианы, пока не найдутся доказательства. — Судя по всему, выражение лица у меня было очень красноречивым, и Адам добавил с нажимом: — Пожалуйста! Тем более, что Ди появится только к банкету. Я решил, что так безопаснее. И я должен убедиться, что это ее рук дело.

И все же решать конфликты Адам не умел от слова «совсем». Развести драчунов по разным углам и надеяться, что там они и останутся — отличный метод, ничего не скажешь. Фыркнув, я решила для себя, что молчать буду, только если Диана не сунется ко мне первой, вышла в коридор и направилась к гримерным.

Занятая невеселыми мыслями о том, что, очень вероятно, мне теперь придется раз за разом отражать нападки любимицы Адама, чуть было не свернула по привычке к солисткам, но вовремя опомнилась. Как исполнительнице ведущей партии, отныне мне полагалось уединение. На самом деле гримерная примы рассчитана на двух балерин: приму и сменщицу. Но долгие годы в нашей труппе этим местом владела исключительно Диана… до тех пор, пока неделю назад второе трюмо не велели занять мне. Это стало последней каплей. С тех пор Ди не проронила ни слова и смотрела на меня с плохо скрытой ненавистью. Следовало догадаться, что злость все же найдет выход.

Вздохнув, я прикрыла глаза и позволила себе минутку на то, чтобы настроиться, а потом начала собираться. Переоделась в трико и юбку, натянула на колени шерстяные гетры, перемотала пальцы пластырями, обновила наполнение пуантов и улыбнулась счастливой случайности, по которой у меня в самом начале сезона оказалось целых две пары хорошо разношенной обуви. Диана испортила одни из них в надежде, что мне придется танцевать в новых через боль, но просчиталась. К счастью.

Взглянув на зеркало примы, я с трудом подавила желание сделать ответную гадость. Но вместо этого насторожилась, зацепившись взглядом за наряд Кристины. Персонал подготовил его к выступлению заранее, и кто знает, что могло случиться с ним стараниями ненормальной Ди. Я поднялась со своего места и тронула юбку. Осмотрела со всех сторон ее, затем — лиф. Каждый крючок пересчитала и, только убедившись, что все в порядке, успокоилась. Даже улыбнулась. Кто бы ни был автором костюма на самом деле, он постарался на славу. Сделал так, чтобы хотелось нырнуть в персонажа и в нем раствориться.

От этой мысли я почувствовала почти растерянную уверенность. О нет, я никому не позволю себя сломать или запугать. Это мой день, моя премьера, мой триумф, моя звездная партия. И пусть мне предстояло столкнуться не с одной рыжей стервой, а с двумя, я была уверена, что найду в себе силы дать отпор обеим. Я пережила целых две личные трагедии на одной лишь мысли, что возьму эту высоту и стану ведущей балериной — той, на кого равняются. А затем в своем ничуть не пугающем одиночестве на вершине мира наконец найду свое счастье.

Улыбнувшись своему отражению в зеркале, я схватила сумку и, исполненная решимости, отправилась на репетицию.

Спонсорская ложа лучше просматривалась со стороны, противоположной моему выходу из-за кулис. А от мысли, что Вит где-то рядом, на расстоянии считанного количества шагов, у меня сердце стучало в ушах. Он, конечно же, был не один, с ним рядом обязана была сидеть жена, но это не имело значения. От одной мысли, что я увижу его и вдохну воздух, которым дышит он, превращала меня в антенну, настроенную на одного-единственного человека. За несколько минут до выхода я не выдержала, сорвалась с места и бросилась на противоположную сторону сцены, едва не сбивая с ног персонал. И почти высунула голову из-за кулис, силясь рассмотреть в темноте зала спонсорскую ложу сквозь яркий свет прожекторов. Я не увидела ничего. Совершенно. Только то, как Дэн, отчаянно мотая головой, жестикулирует возвращаться обратно.

— Ну что, увидела? — едко спросил он, едва я перевела дыхание после второго забега.

— Нет, — буркнула я, одергивая юбку.

— Конечно нет. Первый ряд партера не вдруг рассмотришь, а ты на ложу нацелилась.

Не знаю, как он, а я вот впервые озадачилась поиском конкретного человека среди зрителей и понятия не имела, смогу ли его найти. Таков побочный эффект абсолютного одиночества: даже Полина Игоревна — последний близкий мне человек — никогда не приходила на спектакли. Как и всем остальным родственникам ей несколько претило, что такая родовитая девочка стала танцовщицей. Будто я стриптизерша, а не балерина! В общем, я это к тому, что спустя три с лишним года карьеры я впервые ждала одного конкретного зрителя, кусая губы от желания сделать все безупречно. Безупречно, но для женатого мужчины. Который, впрочем, тоже без угрызений совести записал меня в разряд дешевых женщин. Судьба, однако.

Выдохнув на этой мысли, я поправила осанку и сделала первый шаг из-за кулис, становясь Кристиной. Прекрасной девушкой, которой распорядились будто собственностью. Увы, но такова трагедия красивых женщин: к нам чаще относятся как к товару. Будь то Адам, Вит или даже Дэн… все они отличились, пусть и по-своему, используя меня в своих интересах. К счастью, я тоже нашла способ воспользоваться этой их слабостью и приставить нож к горлу балетмейстера.

Я честно пыталась танцевать для зала, но каждый взмах, каждый вздох и взгляд были только для одного зрителя. Я чувствовала себя марионеткой на тончайших ниточках, протянутых к спонсорской ложе. Музыка держала меня на своих волнах, и я плыла по ней, чувствуя момент остро до боли. Я не переставала думать о Вите даже когда должна была сыграть страстную любовь к Дэну-Гансу. Перенесла и отдала все, что во мне вообще было. Выставила на обозрение и суд людей, прикрывшись образом другой девушки. Но один человек должен был понять все. Для кого я танцевала… так.

Это было лучшим признанием в любви, какое вообще возможно. Самым отчаянным и молчаливым, прожитым, красивым, глубоким. Казалось, вся постановка создана именно для того, чтобы рассказать мою историю, это отчаяние и стремление идти дальше вопреки причиненной мне боли. Идти с гордо поднятой головой. Вит обязан был все понять и прочувствовать.

Вот только в конце действия, когда кулисы сомкнулись за нашими с Дэном спинами, а в зале зажегся свет, я увидела, что спонсорская ложа пуста и все напрасно.

Пока танцоры отдыхали, я расхаживала по гримерке, пытаясь справиться с эмоциями. Меня трясло. Вит не пришел на премьеру. Как это вообще возможно? Большего неуважения невозможно представить. Ладно, ко мне — к Адаму! Ни один из наших именитых меценатов не отказывался от возможности увидеть постановку первым. В особенности в день, когда в зале ни единого пустого места. Ну, кроме спонсорских, конечно. Что ж, если Астафьев собирался наглядно показать мне, насколько мало я значу, ему это удалось. Или дело вообще не во мне? Это для меня каждая мысль о нем, что танец с сошедшим ногтем, причем без обезболивающих. Может, Вит действительно получил свое, разочаровался и теперь в восторге от своей насквозь женатой жизни?

Почему он не пришел? Точнее — они. Неужели пока собирались, так увлеклись друг другом, что сумели добраться только до кровати? Она, должно быть, надела изумительное платье, чтобы блистать на встрече с ангелами балета, а он не сдержался. Я даже знаю, что он мог не сдержаться. Как это раньше случалось из-за меня. И пока я вытягивала шею, силясь разглядеть в зале любимое лицо, Вит ласкал свою законную супругу.