Лумумба шагнул внутрь. Я просунулся за ним.

На топчане возлежал чувак с бородой, похожей на сильно запущенный, совершенно дикий лес, в желтом шелковом халате и с громадным ятаганом на поясе. Сквозь клубы каннабиса пробивался запах цыплёнка карри и немытых ног.

– Добро пожаловать в Бобо Ашанти, – сказал чувак. Борода его шевельнулась, как живое существо, и внутри неё что-то завозилось. Я непроизвольно зарычал.

– Четвероногий брат почуял мою зверушку, – ласково сказал незнакомец, полез под бороду – Лумумба напрягся – и извлёк на свет крошечное пуховое существо, одновременно похожее на цыплёнка и на кошку. Существо поморгало большими удивлёнными глазками, потянулось, а затем вспорхнуло и приземлилось мне на голову. Я застыл.

– Дух Тафари принял тебя, бро. Ты хороший человек.

Бородатый спустил босые ноги с топчана, пинком отбросил груду тряпья, которая громоздилась на полу, и открыл люк. Я заглянул. Ржавая лестница уходила куда-то в глубину, и освещалась через равные промежутки электрическими лампочками.

Однако. Настоящее электричество! Богато живут господа растафари…

– Идём, бро. Покинем Вавилон и вкусим дух свободы.

И он начал спускаться. Пуховое существо сорвалось с моей головы и устремилось за хозяином. И только сейчас до меня дошло, что это – непомерно раскормленная летучая мышь…

Лумумба – который, кстати сказать, не промолвил ещё и слова – двинул за ними. Я тоненько заскулил.

Наставник воззрился на меня с недоумением. Я поскрёб лапой край колодца.

– Ах да, – бвана легкомысленно махнул рукой, и я превратился в себя.

Голого и босого. А на улице, между прочим, почти ноль градусов…

– Прикройся чем-нибудь, – сердито бросил бвана, скрываясь в трубе.

Вот те раз! Себе, значит, личины, как перчатки меняет, а мне и плохонького костюмчика соорудить ленится?

Пришлось подобрать с пола то, что валялось в куче: клетчатую, пропотевшую под мышками рубаху с оборванными пуговицами и широкие брезентовые штаны.

Брезгливостью я с детства не страдал, так что облачился спокойно – вещи ещё и по размеру подошли. Будто меня ждали.

Обуви, правда, не нашлось, ну да мы люди не гордые. Из колодца веяло теплом, нагретой землей и терпким духом скошенной травы…

Плантация. Другое слово не подходило. Теплица – слишком мелко. Огороды, вроде как, на открытом воздухе разводят… Вот и вышло, что попали мы с бваной на громадную, расположенную в сети бывшей подземки, плантацию конопли.

Лампы под потолком давали яркий свет, где-то в отдалении тарахтел генератор – производители самого распространённого в мире наркотика спокойно могли себе позволить тратить просто ТОННЫ бензина.

По бокам туннеля, в громадных чёрных мешках из-под мусора, высились здоровенные, как кукуруза, побеги, с крепкими, сочными листьями. Из мешков в разные стороны лезли корни и ссыпалась рыхлая чёрная почва…

– Связь чуешь? – спросил бвана негромко, когда наш проводник скрылся за очередным кустом.

– Барсуков был травяным магом, – так же шепотом ответил я.

– То-то и оно, – скорбно покивал бвана.

Я вполне его понимаю: версия, что посланника убили Растафари, сыпалась на глазах. Им это просто невыгодно…

– Дело даже не в версии, – угадал мои мысли Лумумба. – А в том, зачем нас на неё навели?

– А не могли эти поклонники травки сами оставить знак? – спросил я.

– Могли, – кивнул бвана. – Но не стали бы.

– Почему?

– Это не в их духе. Расты верят, что миром правит дух Джа. Он сводит нужных людей, позволяет совершаться нужным событиям… Но как-бы без вмешательства людей.

– Поэтому наш проводник не удивился, когда увидел нас на пороге?

– Именно. Для него это прямая связь: Барсуков умирает – мы появляемся. Знак.

Шли мы довольно долго – у меня даже ноги заболели. Непривычные к босому передвижению ступни натёрло, я отбил большой палец о старые рельсы и страшно замёрз: тепло от преющей почвы поднималось вверх, а по ногам дуло, как в ледяной трубе.

Плантации конопли сменились палатками и кибитками, цветными шатрами и целыми вагонами – их сняли с колёс и поместили у стены, чтобы оставался проход с одной стороны.

В вагонах и кибитках жили люди. Белые, чёрные, жёлтые, шоколадные – всех цветов и размеров. Объединяло их одно: спокойные, чуть подёрнутые пьяной мутью глаза.

Дух каннабиса здесь был особенно силён. Клубы дыма окутывали золотистой аурой всё, что было в подземелье.

– Бобо Ашанти – одна из самых больших в мире обителей Растафари, – негромко сказал бвана. А я в очередной раз подивился обширности и широте его познаний.

– Добро пожаловать в Сион, бро, – услышав наставника, широко улыбнулся наш проводник.

Моё превращение из собаки в человека не произвело на него никакого впечатления.

– Зачем мы здесь? – спросил Лумумба как можно вежливее.

– С вами хочет говорить патриарх.

– Он не знает, кто мы такие.

– Поверь, бро. Он – знает.

Летучая мышь на плече у бородатого широко открыла клювик и издала неслышный писк – только в ушах запузырилось.

Наконец нас подвели к вагону, поставленному на кирпичи в отдалении от других. Рядом с ним было организовано большое кострище, тоже выложенное тёмными кирпичами – вынутыми, очевидно, из стен туннеля.

– Входи, бро. И да прибудет с тобой Джа.

Проводник уселся в раскладное кресло рядом с вагоном и достал из-за уха громадных размеров самокрутку. На нас он больше не смотрел.

Как только бвана шагнул к дверям вагона, те разъехались в разные стороны и я понял, что это сработал какой-то механизм.

Мы вошли.

Дым внутри стоял так плотно, что я закашлялся. Закружилась голова… Я пошатнулся, и чтобы удержаться на ногах, схватился за какой-то тёмный предмет, на ощупь похожий на сушеный кокос. Как назло, именно в этот момент дым поредел, и я с ужасом увидел, что это вовсе не кокос, а мёртвая голова.

Пергаментная кожа, дырки на месте глаз и носа, сухой пучок волос на макушке, провалившийся рот с остатками зубов… Голова крепилась к такой же высохшей шее, которая переходила в… В общем, это была как бы мумия. Или очень усохший зомби.

Первой моей реакцией было отдёрнуть руку, но тогда голова, которая держалась на позвонках с помощью проволоки и такой-то матери, непременно отвалилась бы, а я привык относиться к мертвецам с уважением. А еще я их страшно боялся.

Так что руку я разжал осторо-о-ожненько, убедившись, что ничем не успел навредить.

– Извини, брат, – тихо сказал я.

Нет, конечно, я мог бы пробудить его к жизни. Влить толику своей силы, наполнить влагой кожу и мышцы. Но, честно говоря, я считал это… Не совсем этичным, что-ли. Одно дело – пробудить спавшего миллион лет тираннозавра. Всё равно, что позвать поиграть заскучавшего щенка… Человеки – другое дело. Не разобравшись, отчего они умерли, какие чувства испытывали перед смертью, да и хотят ли воскресать вообще – лично я поднимать людей отказываюсь.

Смерть – дело сугубо индивидуальное, и вмешиваться в процесс – всё равно, что впереться в чужую спальню во время полового акта. И ближнему кайф обломал, и самому стыдно…

При беглом осмотре помещения оказалось, что таких вот пересушенных мумий здесь десятка два. Все они были одеты в разнообразные костюмы – от ветхих, почти истлевших лохмотьев до вполне современных нарядов. Все сидели, стояли и лежали в очень человеческих позах. Как в музее восковых фигур, где изображаются различные сценки из жизни общества. Только наоборот.

Впрочем я сразу сообразил, что одна из мумий – живая… Знаете, это наверное профессиональное. Вот обычный человек почти всегда, в большинстве случаев, может отличить мужчину от женщины. А я могу отличить живую мумию от мёртвой…