Так что обратите внимание на комнату, в которой вы сидите, на высоту, форму и цвет ее потолка. На текстуру и конструкцию стен. На мягкость или твердость напольных покрытий. На видимые с вашего места соседние внутренние помещения и на вид из окон (если они есть) наружу. На качество и температуру воздуха. На качество звуков, которые вы слышите. На подбор мебели и ее расстановку. На тип и интенсивность освещения. На конфигурацию коридоров, ведущих в соседние комнаты и помещения, и их расположение относительно места, в котором вы находитесь. Все это воздействует на вас. Это влияет на ваше самочувствие и здоровье и понятным для вас образом, и так, как вы, возможно, даже не подозреваете. Это влияет на то, как вы взаимодействуете с другими людьми в этом помещении – и даже как думаете о них. Это может повлиять даже на вашу самооценку как человека, достойного или не достойного этого места.

Почему это важно? Потому что это можно изменить. Все вокруг вас – от формы комнаты до количества солнечного света, проникающего в ваш дом, до типа дома или квартиры, в которых вы живете, до ширины и положения дорог и тротуаров, по которым вы добираетесь туда, – именно такое, потому что кто-то сделал выбор. По заказу или в общепринятом порядке городская среда создается, а это значит, что она может быть создана иначе, заново. И большая ее часть будет создана в наступающие десятилетия. Мы имеем беспрецедентную возможность сделать наш мир лучше.

Луис Кан, американский архитектор, создавший самые знаменитые здания конца ХХ века, всю свою жизнь убедительно доказывал могущественное воздействие дизайна строительной среды на жизнь людей.

Однажды он изложил это так: «Если взглянуть на термы Каракаллы… все мы знаем, что можем помыться под восьмифутовым потолком с не меньшим успехом, чем под 150-футовым». Но, настаивал он, «есть что-то в потолке высотой 150 футов, что делает человека другим».

Отмечая облагораживающее свойство легендарных римских бань, Кан выразил интуитивное предположение, оказавшееся верным, хотя и по причинам, о которых сам Кан вряд ли мог знать. Недавние исследования показали, что люди мыслят творчески и лучше воспринимают абстрактные идеи, находясь в помещениях с высокими потолками. Человек, чувствующий себя почти в буквальном смысле «нестесненным», более склонен к творческому мышлению.

Архитектура всегда казалась мне самым важным видом искусства – таким, которого заслуживает каждый. Наши здания, ландшафты и городские пространства влияют на жизнь не только тех людей, которые их заказали и оплатили, – а если они построены с целью вложения средств, как чаще всего бывает, то вообще не на их жизнь. Кроме того, большая часть зданий, ландшафтов и городских пространств переживают людей, не только тех, для кого они первоначально предназначались, но и представителей следующего, а иногда даже многих поколений.

Конечно, некоторые люди, особенно дизайнеры, понимают значимость внешности пространств. Но многие испытывают затруднения, когда им приходится объяснять, почему дизайн имеет такое существенное значение для жизни людей. Один такой человек, моя знакомая, руководит маленькой успешной некоммерческой организацией, ратующей за хорошую архитектуру. Однажды она мне сказала, что когда в сфере дизайна случается очередной кризис вроде размываемых дамб в Новом Орлеане, или перспективы уничтожения выдающегося здания, или разрешения на застройку нового участка, которая, несомненно, обезобразит окрестности, она и члены ее штаба садятся за круглый стол, оплакивая состояние городской среды. Все они профессионалы и единомышленники, все увлечены дизайном. «Мы не перестаем говорить о значимости дизайна, – как-то пожаловалась она. – Но ни один из нас не смог бы толком объяснить, почему это так».

Прежде, возможно, никто не мог. Теперь мы можем.

Заголовок к моему первому архитектурно-критическому эссе, опубликованному в The American Prospect, придумал мой редактор, а не я. Но когда он прислал гранки, я поняла, что он считает меня ниспровергательницей авторитетов: «Унылые здания», гласил заголовок. В подзаголовке чуть ли не слышался мой жалобный голос, вопрошающий: «Почему американская архитектура так плоха?» Со времени появления этого эссе пятнадцать лет назад политические, социальные и экономические ландшафты нашей страны сильно изменились. Сентябрь 2001-го стал началом гораздо более опасной и осмотрительной эпохи. Интернет и цифровые технологии изменили способы нашего общения и совершения покупок, смысл нашего права на частную жизнь и даже наше самоощущение; они также существенно ускорили экономическую интеграцию и сделали глобализацию экономической, социальной и культурной реальностью. Несмотря на это, и двадцать лет спустя приговор, провозглашенный в том заголовке, остается справедливым, и не только в отношении Соединенных Штатов.

В местах, где мы живем, нищета широко раскинула свои сети, как показывают четыре совершенно разных типа окружающей обстановки. Трущобы, в которых живут миллионы людей на всех континентах, за исключением Антарктиды, доказывают, что строительная среда, лишенная какого-либо внятного дизайна, существенно снижает уровень жизни человека. Если мы сравним такие трущобные жилища с построенными девелоперами домами на одну семью, которые еще сотни миллионов человек называют своим домом, мы увидим, что недостаток средств – это только одна сторона проблемы. А если мы проанализируем оба вида жилищ по отношению к зданию колледжа в центре Нью-Йорка, на которое не жалели средств, станет очевидно, что людям тяжело признать важность и насущность их архитектурного окружения. И если мы возьмем всю эту информацию и объединим ее с тем, что можно узнать, узрев лондонский художественный павильон, построенный Жаном Нувелем, лауреатом Притцкеровской премии, мы увидим, что даже при избытке ресурсов, благих намерениях и верно расставленных приоритетах все может вывернуться наизнанку. Эти четыре примера прискорбной архитектурной среды показывают, как непроходимо скупо наше архитектурное окружение; они же указывают на комплексные причины тому. Они также опровергают вывод, который можно было бы сделать на основе одних только трущоб: деньги или их отсутствие являются лишь малой частью проблемы.

Трущобы – пример настоящей нехватки ресурсов. В Гаити полтора миллиона человек утратили свои дома в результате опустошительного землетрясения 2010 года, и многие, переживая его последствия, обитают в палаточных лагерях – самодельных временных пристанищах. Среди тысяч душераздирающих фотографий, иллюстрирующих гаитянскую катастрофу, был снимок тесного ряда лачуг, прилепившихся к разделительной полосе на рю-де-Рей в Порт-о-Пренсе, где целыми семьями живут в однокомнатных брезентовых палатках с грязными полами. Машины и грузовики, рыча, проносятся мимо. Ни электричества. Ни водопровода и канализации. Ни уединения. Ни тишины. Ни чистого воздуха для дыхания. Ни свежей воды для питья. Только несчастные люди, пытающиеся сохранить силу духа и достоинство в среде обитания, которая ежедневно унижает их.

Хотя этот образ документирует борьбу за выживание людей после одиночного катастрофического события, условия, в которых они живут, необычны только в двух отношениях: машины проносятся вдоль этого вытянутого поселения очень быстро, и брезентовая ткань образует стены и крышу лачуг вместо обычных ржавого металла, обрезков пластика, камыша и гниющей фанеры или листов картона. В остальном эти гаитянские лачуги напоминают свои аналоги: бразильские фавелы, бидонвили во франкоговорящих странах, таких как Тунис, трущобы Южной Африки, бараки на Ямайке и в Пакистане, кампаментос в Чили – то есть, используя самое общеупотребимое название, – трущобы по всему миру. Наименования, материалы, из которых они построены, нищета крова, который они предоставляют, степень отчаяния под ним разнятся в зависимости от экономики, культуры, климата и континента. Но в основном жилищные условия в них одинаковы. Одно, два, даже три поколения втиснуты вместе со своим имуществом в одно или два опасных для здоровья помещения, лишенные базовых коммуникаций – электричества, водопровода и канализации.