Мальчишки рыбаков никогда не получали приглашений к спиральным хижинам. В лучшем случае, их нанимали складывать крылья, лазать по такелажу и вращать колеса дуговых луков – и, конечно, умирать. Они нанимались умирать. Если им очень везло, перед смертью они становились казначеями, мастерами крыльев или гребцами, но не могли взойти на корму корабля без приглашения, ведь это место предназначалось для детей дарнов и избранников, которым благоволила Старуха.

Однако он здесь. И складывалось впечатление, что останется тут и будет носить шляпу хранителя-палубы, хотя ему никогда не понять, почему так случилось. Джорон не сомневался, что на борту есть и другие люди, умеющие хорошо считать.

Да и хотел ли он знать, почему Миас так поступила?

Стол в большой каюте вытащили из удобной колеи и придвинули к стене, белый пол разрисовали черными линиями и символами, которые Джорон хорошо знал, хотя ему потребовалось некоторое время, чтобы понять, откуда, настолько странным было их появление здесь. Пока он пытался справиться с удивлением, Миас не обращала на него внимания, погрузившись в изучение начертанных на полу строк. Между тем курсер что-то бормотал себе под нос и рисовал новые знаки, добавляя их к длинной строке обожженным концом палочки и заканчивая изящным завитком, – одновременно их смысл отображался в сознании Джорона, вставая на место, точно каменная доска, занимающая свою позицию в конструкции.

Карта, незнакомая из-за своего огромного размера – на весь пол каюты, – а еще из-за того, что ее нарисовали не на птичьей коже, была не слишком точной: хорошо знакомые Джорону бухты и заливы превратились в гладкие участки, а многие береговые линии Ста островов практически исчезли из-за того, что не имели отношения к курсу, выбранному Миас. Символы и числа, нанесенные курсером, вертелись в его сознании, и возникала новая линия, изгибавшаяся по костяному полу, но только у него в голове – маршрут, по которому Миас собиралась направить «Дитя приливов», пересечь Архипелаг, пройти между островами и по каналам, пока они через полтора дня не окажутся в Корфинхьюме – если Восточные шторма будут к ним благосклонны.

– Канал Баффинли блокирован оползнем, – не успев подумать, сказал Джорон, потому что знал, слышал, как об этом говорили в какой-то таверне на материке, где жизнь была стабильной и не случалось землетрясений.

Кончик обожженной палочки курсера остановился на белом полу; он поднял свою скрытую капюшоном голову и посмотрел на Миас, а когда супруга корабля кивнула и нетерпеливо щелкнула пальцами, подтверждая слова Джорона, курсер вернулся к своим вычислениям, аккуратно стерев кусок карты, заново прокладывая путь, добавив, по прикидкам Джорона, четыре дополнительных часа к предстоявшему им путешествию.

– Как поет ветер? – спросила Миас.

Джорон не ответил, он не понял, кому она задала вопрос, ему или курсеру.

– Воздух все еще в бухте; шторма не станут нас благословлять или проклинать, – ответил курсер голосом, похожим на шепот. – Я вижу, как тучи бегут на восток, к горизонту, где солнце не сожжет их, супруга корабля. Я не слышу песни великих штормов. Лишь мелодию добрых ветров.

Миас кивнула.

– Да, корабль почти не раскачивается, и ничего другого быть не может. Джорон, спусти флюк-лодку, возьми нас на буксир и доставь к бую, чтобы забрать ветрогона. Он поведет нас остаток пути из гавани, пока мы не найдем ветер, который наполнит наши крылья.

– Но он… – начал Джорон.

Она не собиралась позволять ему закончить фразу.

– Выполняй приказы, не выдумывай оправданий. – Она произнесла эти слова без малейших колебаний, лишив его возможности возразить.

Его рука коснулась рукояти курнова. Она улыбнулась, во всяком случае, ее холодные губы дрогнули, и этого оказалось достаточно, чтобы он убрал ладонь с рукояти, повернулся и вышел на залитую теплым светом палубу, чтобы выполнить приказ.

– Мне нужно, – начал он не слишком громко, и его слова не услышали дети палубы, занятые чисткой сланца. Он кашлянул. Собрался с духом. И начал снова. – Мне нужны добровольцы! – закричал Джорон. Никто не повернулся; все вдруг нашли очень важные занятия. – Я сказал… – снова закричал он.

На этот раз некоторые повернулись, перестав работать и обратив на него мрачные взгляды.

Барли поставила на палубу багор, который держала одной рукой, а он с трудом поднял бы двумя, и подошла к нему.

– Твайнер, – сказала она. – Почему она здесь?

– Мне нужна группа, чтобы…

– Я спросила: почему она здесь, Твайнер?

Голос Барли наполняла угроза, как в тот момент, когда копье входит в тело длинноцепа, и все уже знают, что его мечущийся хвост в убийственной ярости появится на поверхности воды – только не тот, кто умрет от гнева животного или в его зубах.

Джорон открыл рот, чтобы ответить, и в этот момент Барли сделала шаг назад и почтительно опустила голову. Перед ним?

Нет. Конечно, нет.

Он повернулся, прекрасно зная, кого увидит, кого должен увидеть: Миас, стоявшую у люка.

– Барли, – сказала она, поднимаясь на главную палубу. – Я рада видеть, что ты полна энтузиазма. – Барли кивнула, словно так и было, и Миас подошла к ней, снимая с привязи из рыбьей кожи один из арбалетов, висевших на куртке. – Возьми семь человек, которым доверяешь, и отправляйся на нашей флюк-лодке в рыбацкий поселок. – Она протянула ей кусок пергамента. – Конфискуй еще одну лодку, достаточно большую, чтобы выдержать существенную нагрузку, но такую, чтобы она, в случае нужды, поместилась на палубе, и чтобы у нее были крылья, если таковая отыщется.

– Им это не понравится, супруга корабля, – сказала Барли, не поднимая глаз от палубы.

– И поэтому я посылаю к ним женщину твоих размеров, – сказала Миас, кивком показав на пергамент. – В письме говорится, что Бернсхьюм заплатит за то, что мы у них возьмем, а поскольку сейчас время роста, они смогут без проблем заменить свою лодку.

«Любопытно, – подумал Джорон, – знает ли Миас, что лжет?» Ведь для того, чтобы сделать даже простейшую флюк-лодку, требуется не менее месяца, значит, в течение этого времени семья владельца конфискованной лодки будет голодать. И имеет ли это для Миас какое-то значение?

– А теперь, – сказала Миас, – выполняй. – Она повернулась, и дитя палубы, пытавшийся быстро пробежать мимо нее, остановился, не в силах поднять глаза. – Ты, – продолжала она, – возьми рогатку и начинай сбивать скииров с крыльев корабля. Убей парочку, и остальные не захотят возвращаться. Джорон, ты пойдешь со мной в каюту, – сказала она голосом, не предвещавшим ничего хорошего.

Сердце у него упало в желудок, распространяя волну холодеющей крови по телу, когда скииры, подняв страшный шум, взлетели с крыльев корабля, протестуя против смертельного оскорбления, нанесенного одному из их товарищей камнем, пущенным из рогатки.

Джорон последовал за Миас из света в темноту. Поднимавшийся с нижней палубы запах напоминал ему, что он живет среди мертвецов, но в большой каюте с превращенным в карту полом света было больше, хотя атмосфера в ней не изменилась. Не обращая на него внимания, Миас молча перетащила письменный стол на прежнее место и уселась за него. На столе лежала однохвостая шляпа хранителя-палубы. Черный материал, сложенный вокруг круглой макушки, сзади свисает плетеная веревка, которая должна покоиться на спине хозяина.

– Тебе не следует спрашивать, кто готов стать добровольцем, – сказала Миас. – Ты офицер флота. Ты отдаешь детям палубы приказы, а если они отказываются, их ждет наказание. – Джорон открыл рот, но она не позволила ему ответить. – Я не сомневаюсь, ты не веришь, что обладаешь над ними властью, – ведь так и есть, ты ее никогда не имел – виноват ты сам и никто другой. Но то время осталось в прошлом, и теперь за тобой стою я. Пользуйся ею, Джорон Твайнер, и, если мне придется проломить пару голов, чтобы они поняли, что твоя слабость вовсе не означает, будто у меня нет силы, я это сделаю. Ты меня понял?

Он кивнул.