— Греческий? — ошеломленно выдохнул Сольмир. — Ты знаешь греческий язык?

— Да, и могу тебя немного обучить.

— Я алфавит потихоньку освоил, — скромно произнес широкоплечий сказитель, — и слова некоторые…

— Договорились? Ты только постарайся, чтобы ваши парни ко мне больше не приставали. Замучилась я от них отбиваться… Сколько еще надо в овине сидеть?

— Ну еще немного посидим… Ты удивительная, Любава. Ведь я с тобой сейчас прямо как с парнем разговаривал. Где ты выучила греческий?

— У меня и названный отец его знает. Нас с ним один учитель обучал. Мы тогда не в Новгороде жили.

Любава вздохнула, вспоминая свое счастливое детство.

— У нас, в Новгородской земле его даже в некоторых школах преподают. Для детей знатных родителей. И для одаренных деток, конечно же. А ты только в Булгарию с караваном ездил?

— Нет, но это моя тайна, — тихо ответил Сольмир. — Начал я с охраны каравана в Булгарию. Нас, жителей Залесья, с радостью берут в охранники. Мечом мы почти не владеем, но лучники наши, ты же знаешь, попадают белке или кунице в глаз, чтобы сохранить шкурку. А караван летом плывет по Оке, потом по реке Итиль. Нападают на нас чаще всего издали, с берегов. Хорошие лучники всегда в цене. Потом мы обычно отсиживаемся в караван-сарае и плывем обратно. Но в этот раз я подружился с одним булгарским парнем, и он провел меня на праздник прямо к хану в его огромные каменные палаты, во дворец, так у них палаты называются. Это было в Биляре. Знаешь, у Булгар главный город — Биляр? Там каменные дворцы, совсем не такие как в Киеве. Абрикосы цветут, миндаль…

Любава кивнула. Сольмир улегся на пол и неторопливо рассказывал, глядя на кривоватые балки на потолке овина.

— Во дворце было состязание песенников. Мне разрешили выступить. И я так понравился хану, что он предложил мне выбрать себе награду. А я сказал… я сказал, что хочу увидеть Самарканд.

Сказитель снова сел, взволнованный воспоминаниями.

— Хан был очень удивлен, он думал, что я попрошу дорогой меч, разочаровался, но сдержал свое слово. Мне разрешили плыть с купцами до Самарканда. Сначала по реке Итиль до моря. Море, его надо видеть. Небо, перетекшее на землю, если смотреть издали. Незабываемый запах, пронзительные крики чаек и пенные брызги волн, когда стоишь вблизи… А потом мы ехали на велблюдах по великому шелковому пути. Ты когда-нибудь видела велблюдов, Любава?

— Нет, — тихо сказала слушательница.

— Они тоже удивительные. Вроде бы и кони, да не совсем. Они мохнатые, с двумя горбами на спине. Подгибают колени, когда на них нужно забираться. И в пустыне совсем не пьют. А пустыню ты видела? Там вовсе не один песок да камни, как я раньше думал. Там своя жизнь, свои растения и даже свои пустынные зверьки. А один раз я видел вдали город, которого на самом деле нет. Странный город. Если бы не мои спутники, я бы к нему пошел. Это называется, мираж. Потом мы добрались до Самарканда. Эх, Любава, там все другое, не такое, как у нас. На узеньких улочках все торгуют, воруют, шумят. Такие яркие краски, такое ослепительно яркое солнце. В садах цветет и умопомрачительно пахнет жасмин. И дворцы там самые удивительные из всех, что я раньше видел. Массивные тяжелые купола. Приземистые купола и уходящие вверх, в небо узкие, легкие башенки минаретов. Странно, правда? Но вот так они строят, так, наверное, мир видят.

— Ты там тоже пел?

— Нет, Любава, я не настолько потерял голову. Совсем не хотел остаться там на всю свою жизнь. Ведь кто мы, славяне, для тех людей? Дешевые рабы. Позорная и опасная для нашей жизни слава. Если бы я понравился какому-нибудь вельможе, кто бы вступился за меня, вздумай он оставить меня у себя в качестве любимой игрушки? И я даже не знаю их языка, чтобы в случае опасности попросить о помощи.

Сказитель замолчал. Любава тоже молчала, думая о его словах.

— Ну что же, теперь пойдем, — он встал на колени, заглянув ей в глаза?

— Заходи ко мне вечерком на Новгородский двор. Зайдешь?

— Ты напрасно спрашиваешь.

Сольмир пребывал заметно вне себя от будущего счастья. Глаза у него даже чуть посверкивали в полумраке овина. Заговорщики спустились вниз. На солнечном свету невольная счастливая улыбка, рассеянный взгляд и нетвердый шаг выдавали невероятно счастливое состояние молодого муромца.

Оставалось еще объяснить все это Харальду. Но по дороге сомнения Любавы в правильности совершенного поступка окончательно рассеялись. Больше она кинжальчик не доставала. Достаточно было тихо сказать, что ты, мол, хочешь, чтобы с тобой Сольмир разобрался? Сильнее его, да?

И приставунчики сразу растворялись в неизвестном направлении. В воздухе таяли, как по волшебству.

Харальд, выслушав девушку, ничего не сказал, задумался, но очень скоро выяснилось, что очередной хитроумный Любавин план — это было самое малое из того, что ждало варяга в тот день. Любава суетилась по хозяйству, когда ее окликнула Ростила свет Нежатовна.

— Я принесла обратно портки и рубаху стиранные. Хочу говорить с Харальдом вашим.

Она была собрана, и ее серые глаза чуть потемнели, выдавая внутреннее напряжение. Харальд, все еще обдумывавший Любавины занятия греческим языком с сыном главного здешнего волхва, поздоровался с Нежатовной довольно рассеянно, но Ростила мгновенно заставила его сосредоточиться, когда они оказались в маленьком домике, отведенном на жительство Любаве.

— Я знаю, Харальд, что ты глава послухов князя Ярослава. Ты ищешь святилище Велеса. Я буду молчать, если ты выполнишь мои условия.

То есть, добрый день, мои коровки, я ваш зелененький бычок.

Любава села на лавку, не удержавшись на ногах. Чтобы так с Харальдом?!

Но Ростила и сама инстинктивно чувствовала, но кого она сеть пытается накинуть, не отводила пристального взгляда от лица варяга.

— Чем ты сможешь доказать свои слова? — со спокойным интересом спросил Харальд.

— Я слышала, как Любава посылала к тебе мальчика с поручением. Она сказала, что молодые должны успеть засветло. Я потом пошла к дороге и видела, как ты с тем, другим новгородцем шел по их следам. И вытащили вы меня из болота рядом с дорогой на святилище. И отец обсуждал с Домажиром, что князь Ярослав дорого бы дал, чтобы выведать дорогу в святилище.

Харальд внимательно слушал, ничем не показав, как важны для него сообщенные девицей сведения. Ростила из-за страшного напряжения забыла, что она хотела сказать дальше, и замолчала.

— Дальше. Говори, что собиралась. И не спеши. Спешить нам некуда.

— Я думаю, что ты у них главный. Ты богатый человек, а изображаешь из себя простого охранника.

— Почему ты решила, что я богатый?

— Я же дочка кожевенника. И ты думаешь, я не заметила, какие ты сапожки носишь? Да и еще в лес надеваешь, в болото… не говорю о плаще и ремне.

Сапоги Харальд носил совсем не узорные, без всяких бляшек, вставок и шнуровок. Внешне простые удобные сапоги. Ай, да дочка кожевенника.

Он неожиданно улыбнулся.

— Да, действительно, с сапогами я маху дал. Уж очень люблю удобную обувь. Итак, твои условия.

Ростила свет Нежатовна вздохнула, выдохнула, крепко сжала в руках перекинутую через плечо косу и быстро проговорила.

— Ты сватаешься ко мне. И все время до своего отъезда изображаешь моего жениха. А тем временем мы с Любавой подберем мне подходящего мужа. Мне нужно время. И его у меня нет. Если только ты не посватаешься.

Любава даже закрыла глаза. Наступило молчание, и она снова глаза открыла. Уж очень было любопытно посмотреть на своего Старшого, которого так собирались использовать. Но тот, ничем не выдавая своих чувств, напряженно размышлял.

— Ты садись, невестушка, — неожиданно сказал он мягким голосом. — Любава, налей ей киселя, что ли.

Любава вскочила и метнулась к горшку с киселем.

— Почему ты так уверена, что твой отец порадуется такому жениху?

— А ты приходи к нему в тех сапожках… И это ты должен придумать, как уговорить его, чтобы он не спешил с моим замужеством.