Она взглянула на свое отражение в свинцовом холодке зеркала над фаянсовой раковиной, которые были установлены только в очень дорогих отелях. А отелей она повидала не мало – этого не отнять. От самых дешевых с кишащими клопами кроватями до невероятно претенциозных, таких, как этот.

Слегка повернув голову, она увидела еле различимое темное пятнышко на скуле. Тая включила дополнительное освещение по периметру зеркала и присмотрелась еще раз. Да уж. Не густо. Бывало и похуже. Надо бы подправить, сделать его больше, ярче. Синяки на ее теле неизменно приводили мужчин в состояние еще большего возбуждения. Но этот быстро сдался: один удар и сразу упал на колени, умоляя о прощении. Тая сразу вникла, что из садо-мазо наклонностей он предпочитает мазо. Тоном разгневанной госпожи она велела целовать ее ногу, и он обслюнявил весь ботфорт из черной лакированной кожи, облизав при этом высокий острый каблук. Она раздела клиента донага, пристегнула наручниками к кровати и велела ждать. Перед уходом в уборную от души хлестанула его флоггером так, что остались кровавые отметины на белой коже ягодиц, отчего он взвизгнул, как счастливая болонка.

Тая достала из сумочки палитру теней и подрисовала кровоподтек от его слабой, нетвердой руки, сделав его внушительнее, солиднее. Таким, чтобы сполна вытребовать с него мольбы о прощении, приправленные внушительной долей унижения. И тогда клиент останется довольным. Ее большой опыт в делах подобного рода помог быстро раскусить его желания. Кисточкой смахнула чуть осыпавшиеся тени, добавила румяна. Ярко-алой помадой выделила недостаточно полные по современным меркам губы, слегка выходя за их контур.

Из спальни – единственной в номере – послышался скулеж. Подгоняет, шельмец! Ждет не дождется, когда она начнет пороть его, и он, извиваясь и уклоняясь от ударов, испустит сморчок желто-серой спермы на ее сапог. Потом попросит отвязать его и закурит, хотя в номере запрещено, но для таких VIP-персон, как он, делают исключение. Смочит пересохшее гордо дорогим виски из мини-бара, и начнет игру заново. Только тогда будет требовать более изощренных «ласк», ибо кончить второй раз уже сложнее. А если еще и третий захочет, то трудиться над ним всю ночь, не смыкая глаз. Она знала весь сценарий наперед: слишком уж все предсказуемо складывалось.

Тая убрала косметику в сумочку, и последний раз оглядела себя в зеркале. Черный лакированный корсет приподнимал ее уставшую с годами, истерзанную сотнями клиентов грудь; зауживал поплывшую со временем талию. Широкий пояс с чулками подчеркивал достоинства и скрывал недостатки чуть полноватых ног и синяки, еще не сошедшие от прошлой встречи с больно уж активным БДСМ-щиком. Трусики сняла, дабы быть готовой к любому развитию событий. На гладко выбритом лобке темнела тоненькая полосочка интимной стрижки.

Морщины вокруг уставших, многое повидавших за тридцать шесть лет глаз она умело скрыла ярким дымчатым макияжем. Зону декольте и шею, что также выдают возраст женщины, прикрыла ошейником с черной сеткой. Руки – длинными лакированными перчатками. Тая тряхнула головой, и ее длинные волосы цвета воронова крыла рассыпались по плечам. Пожалуй, это единственная часть ее тела, ее гордость, не измученная и не потерявшая лоск.

Оставшись удовлетворенной своим видом, она вышла из ярко освещенной ванной комнаты и дала глазам привыкнуть к полутьме спальни. Сделала пару неслышных шагов, утопая в толстом ворсе светло-серого ковра, и пораженно замерла, обнаружив комнату не в том виде, в каком ее оставила.

На кровати, которая, наверняка, немало повидала на своем веку сладострастных переплетений обнаженных тел, все также прикованный наручниками полулежал ее клиент, все также голый и распростертый. Только теперь из крошечного отверстия в центре его лба текла струйка темно-красной крови. А напротив сидел мужчина с понуро опущенной головой. Одной рукой, безвольно висевшей между широко расставленных ног, зажимал пистолет. Другой – поднес зажженную сигарету ко рту, сделал затяжку и выпустил долгую струю дыма.

За двадцать лет работы в древнейшей профессии мира Тая всего повидала: и убийств, и самоубийств, и передозировок от наркотиков. Из всех этих переделок она четко уяснила одно единственное правило – не шуметь. И теперь ее выдержке мог бы позавидовать любой спецагент.

Она перенесла вес тела на одну ногу, скрестила руки под грудью и негромко осведомилась деловым тоном:

– И кто мне теперь заплатит?

Пепел опустил руку и «Вул» смиренно притих, сделав свое дело. Вот и все. Быстро. Тихо. Чисто. Какой по счету паскудник загнулся от его руки и не счесть. Его руки давно в крови по самые… плечи.

Он тяжело опустился на оттоманку, что напротив кровати, и полез за сигаретами в карман кожаной куртки. Каждый день если не разборка, то «стрелка», или переговоры, или вендетта, как сейчас. Вот почто он дорогу перешел? И не кому-нибудь, а Кадацкому? Тот подстав не прощает. Накосячил – плати головой. А карателем назначает Пепла, потому что тот работает быстро, тихо и чисто.

Пепел закурил, щелкнув Zippo, и надавил основанием ладони на глаз – дым попал. Еще одна загубленная им жизнь. Для таких хладнокровных убийц, как он, в аду наверняка есть отдельный, специальный, котел. Вся его жизнь катилась под откос. Хотя нет, не вся. Шесть лет назад покатилась, пока не скатилась на самое дно – аморальное, безнравственное, грязное. Так и живет.

Он с силой провел ладонью по коротко стриженым волосам от макушки до затылка и обратно. Сделал последнюю затяжку, раздавил окурок ногой о темно-серый, начищенный до блеска ламинат, с которым впервые так грубо обращались, и выпустил долгую струю дыма. Пора убираться отсюда.

– И кто мне теперь заплатит?

С быстротой, которую сложно ожидать от его массивного грузного тела, Пепел вскочил на ноги и нацелился на источник звука, машинально взведя курок. Баба. Судя по виду – бикса. И откуда взялась? Он потер лицо ладонью. Она испугала его до усрачки – задача не из легких. Вот это он задумался.

– Кто такая? – нахмурился он.

– Горничная. Уборка номеров. Разве не похожа? – ответила она. Слова дерзкие, а голос едва заметно дрожит от страха.

Пепел оглядел ее с головы до ног, затем метнул взгляд на безжизненное тело, и в голове сложился пазл. Значит, мудак со шлюхой развлекался. Что ж, можно считать это последним желанием перед смертью.

Правило гласит убирать всех свидетелей. Никаких исключений. Пепел нахмурился сильнее, внутренне не соглашаясь с ним. Она-то здесь причем? Сколько уже он жизней загубил просто потому, что те оказались не в том месте не в то время? Сколько можно? Ему самому осточертело вот так без разбору всех подряд в расход пускать.

– Что ж ты медлишь? – вывел его из задумчивости голос девки. Подошел к ней ближе. Коснулся холодным дулом ее виска. Заглянул в глаза. И не девка она вовсе. Женщина. Взрослая, зрелая, судя по глазам. И, видно, наученная опытом. Стоит, не шелохнется. И в глаза смотрит. Прямо, открыто. А у самой зрачки большие. Страх в них плещется. Но не пасует, вида не подает.

Повел дулом ниже, по скуле, вслед за ним заскользил взглядом, а там синяк. Вот мразота. И за что ударил? А он, Пепел, чем лучше? Он не ударить – убить собирается. И за что? Вдруг что-то взбунтовалось внутри против такого расклада. Она тут совсем не при делах! Она просто выполняла свою работу. Так за что ее убирать?! Впервые за долгие годы кровавой службы в нем поднялся протест. И он прислушался.

Повел ниже, мимо плотно сомкнутых губ. Ниже, мимо бешено пульсирующей жилки на шее, которую видно над ошейником. Ниже, по высокой округлости груди, по закованной в корсет тонкой талии к бедрам. Она без трусиков. Его мужское естество взволновало это, но он резко пресек порыв. Безвольно уронил руку, щелкнув курком обратно. Тяжело посмотрел ей в глаза, и устало бросил: