Отсюда Идея (ἰδέα), Логос (λόγος), Ум (υόος) выступают как внутренняя (идеальная), скрытая сущность вещи. Идеальное всегда предстает как имманентный способ бытия мира вещей. Это то постоянное начало, которое не подвержено изменению и противоречивости и выступает основополагающим образцом для преходящего и конечного состояния вещей. Оно равно самому себе, поэтому его сущность (οὐσία) неподвижна и самодостаточна. Материальный, лишенный жизненного начала мир сам по себе не в состоянии распознать и раскрыть собственный идеальный образ. Достижение этой цели по силам только человеку, связующему две сферы: идеальную и вещественную. Только обладание телесной сущностью и заключенной в ней духовной основой позволяет человеку раскрыть осознание бытия, с одной стороны, через мышление (υόημα), с другой, через саму возможность совершать духовные усилия по преодолению вещественной ограниченности. Что, в свою очередь, создает возможность выявить идеальные основы, присутствующие в конечном и плоском бытии.
Тем самым противоположные и часто враждебные процессы, свойственные внутренней природе бытия, разрешаются через наличие общей точки опоры (κοιυός), существующей во всем многообразии творения. Поэтому задача человека – найти то подлинное, что скрыто в материальном бытии вещи. В этом случае бытие уже сущностно не разделено на противоположные начала, его кажущаяся изменчивость и противоречивость сближаются, затем согласовываются в осознающем разуме. Противолежащие основы совпадают и становятся тождественными, а не враждебными друг другу. Это похоже на процесс, когда раздельные положения, находящиеся в той или иной вещи, одновременно, каждый момент пребывают в ней и, в то же время, переходят в иное. Тем самым сущее, будучи одно и само-по-себе, в то же время включает и все остальное в совокупности[24].
Описанный интеллектуальный и духовный процесс выступает как поиск и собирание идеального в темном веществе. Это путь невероятно трудный и требующий огромных усилий, но только он приводит к подлинной цели. Те, кто пытается осознать Истину, должны себе представлять, что существует один общий мир (κοιυός κόσμος), мир искаженных смыслов, который, при этом, все же обладает возможностью избавиться от наличной, собственной, сущностной кривизны. В этом случае мир и человек имеют надежду выпрямить искривленное пространство собственного существования.
Но наличествует и иной путь, направленный в противоположную сторону. Единое и цельное в вещах превращается в чувственную раздельность, а сам мир ограничивается чувственным, преходящим «я» (ίδιος κόσμος), пытающимся создать всякое бытие в себе и исключительно из себя. Примером может случить очевидная слабость автономного человеческого разума, ведущего к заблуждениям и неспособного познать истину. Человек остается наедине не с реальностью, а с кажущимся, не настоящем бытием. Происходит подавление всякого духовного движения плотской чувственностью человека. Человеческие разум и чувства погружаются в бесконечный цикл возникновения и исчезновения. В кажущихся вечными процессах рождения и гибели бытие становится неустойчивым. Подобное существование само по себе уже никогда не пребывает как сущее, оно «непрестанно нарождающееся и погибающее, по истине же никогда не сущее»[25](άεί γιγυόμευόυ τε καί άπολλύμευου όυτως δέ ούδέποτε όυ[26]). Вовлекаясь в нескончаемый и постоянный круговорот космической разрушительности, человеческое сознание сталкивается с небытием (τό μή όυ), ошибочным образом считая его своей подлинной основой, истинным субстратом. Вещественное небытие, в свою очередь, порождает в разуме призраки обманчивой чувственности.
Напротив, истинно сущее в вещах не является простым отвлеченным единством, оно как единое присутствует в бесконечной множественности бытия. Между миром неизменного становления и идеальной областью оказывается нечто общее, трудно выразимое, открывается точка соприкосновения между идеальным бытием и природным небытием мира явлений. Эта связь для пустого счетно-расчетного рационализма слишком отвлеченная, она лишь указывает на общую возможность объяснения, но не дает его в действительности. В то же время неуловимость этой связи проникает в чувственный предмет и наполняет его идеальным смыслом.
Точка связи двух начал выступает как предел (πέρας), благодаря которому материя, как беспредельное начало (τό άπειρου), получает свое предметное устройство. Главным остается не противостояние между стремлениями к идеальным основаниям, возвышающим душу в умопостигаемую сферу чистых форм, с одной стороны, и чувственными влечениями, погружающими любые духовные поиски в поток обманчивого «становления» (γέυεσις), с другой. Важнейшим в познании является не раскрытие чего-то особенного, автономного, независимого и самостоятельного, относящегося к той или иной стороне бытия и человеческой природы, а того, что обнаруживает ее единство и полноту.
Отыскивая подлинное неясным стремлением ума и души, рассматривая предметы, понятия и определения, мы не находим ничего устойчивого и неизменного. Наш разум не насыщается тем, что он ищет, при этом он не может остановиться в своем поиске, перебирая бесконечность предметного мира. Отсюда вытекает заключение, что искомое находится за пределами или по ту сторону (επέκειυα) всякого определения, установления мысли и бытия. Искомое есть сверхсущее (ύπερούσιου), и мы познаем его, когда отрицаем всякое о нем понятие. Так как это идеальное начало не выразимо на языке рациональных определений и суждений, то для его понимания остается заложенная в человека способность подняться выше наших физических, природных представлений.
Именно этот внутренний дар и позволяет человеку выступить «вовне» всякой определенности. Человеческий разум, в таком случае, в области своих представлений выбирает нечто целое, нерасторжимое, превышающее всякую дробность и разобщенность мысли, в которых находится сам разум. Свою раздельность одновременно на идеальные образы и условность физического восприятия человеческий разум противополагает некоему Единому (εις). Предполагаемое Единство, в отличие от всякой раздельности, неделимо, целостно и нераздельно. Оно выше и больше всякой условной мысли. Поэтому ум, в процессе идеализации, определяет его как подлинно сущее (то́ όυ), отличая от себя самого, тоже сущего, но являющегося относительным и условным. В этом смысле Единое – это пребывающее, всегда установленное и неподвижное само в себе. Оно находится в покое (στάσις), так как у него нет никакой нужды куда-либо двигаться. По своему положению (στάσις) оно находится одновременно в каждой из своих точек и всех мест бытия.
Человеческий разум, в отличие от Единого, всегда имеет направленное движение, как «вовне», из себя, так и «внутрь», к самому себе. Процесс мышления – это всегда движение (κίυησις) к чему-то другому (έτερότης) и предстает как попытка устранить разлад и разногласие между собой и иным. Иное, в этом случае, для разделенного с бытием разума есть чистое и самодостаточное тождество (ταυτότης). Для того чтобы иметь положительное знание о Едином, надо вначале признать его существование. Высшее Начало, в таком случае, выступает не просто как феномен игры ума, его внутренние впечатления и представления, а как необходимое отрицание у него всяких определений.
Как уже отмечалось, в мире присутствует множественная полнота идеальных основ бытия, образующих мысленный мир (κόσμος υοητός). Эти идеальные начала – не сами внешние предметы, не их форма, а исходные положения всякого существующего предмета и его формы. Они – вечное вращение (έπιστροφή) и, следовательно, обращение и изменение всей мировой совокупности самой в себе. В этом случае признание первоначальной нераздельной целостности имеет значение положительного и совершенного блага, на которое только и может быть направлено действие разума.
