ГЛАВА 1

***

– Я больше не контролирую их. Совет сошел с ума. Ничего не получиться, совсем ничего, увы…

Слова эхом обогнули тронную залу, скользнули по стенам с портретами правителей прежних лет, обогнув затейливый круг вернулись к столу. За столом из дубового массива, оббитым железом по углам, сидели двое. Один из них, человек высокого роста, с ярко выраженными скулами и длинными схваченными в хвост седыми прядями волос. Тот, к кому все привыкли обращаться не иначе, как владыка, ваше святейшее величество король. Второй человек, родной брат, а по совместительству верховный советник короля, герцог, имел умные близко посаженные живые глаза, черные как смола или вороново крыло. Он сидел напротив, смотрел в пол, под ноги, старательно избегая взгляда своего брата. Эти двое, спрятавшиеся от посторонних глаз в тронном зале, заметно нервничали и даже здесь чувствовали себя неуютно, опасаясь, что кто-то посторонний вмешается в их разговор.

Могучее лицо владыки от волнения побледнело, на лбу выступили морщины. Глаза, полные скорби и отчаяния слезились.

– Я знаю, брат, я всё знаю, но… – прошептал Турек, было попытавшись успокоить родного брата.

– Но?! – взревел король. – Что но? Ты хочешь, чтобы я отдал ребенка? – Грозный взгляд короля метал молнии, желваки ходили взад-вперед. – Не бывать этому! Я не играю по чужим правилам!

Турек задумался. Он не ответил сразу и было видно, что перед тем как сказать, мужчина тщательно продумывает свои слова. Он поднялся, не спеша обошел стол и аккуратно положил руку на плечо брата. Пальцы сжались крепкими стальными тисками. На гневный взгляд брат отвечал брату холодным спокойствием.

– Ты должен, – наконец сухо сказал он.

Они долго смотрели друг другу в глаза. Никто не смел моргнуть. Лишь часы настойчиво, удар за ударом, маршировали по циферблату.

– Ты должен! – повторил Турек, все также сухо, ни одна морщинка, ни один мускул не дрогнули на его лице. Он был холоден и спокоен, как человек, который уверен в своих словах и отвечает за каждое сказанное слово.

Взгляд герцога пытался проникнуть королю в душу. Могучий владыка не выдержал и отвернулся. Свеча горела на столе в полумраке и освещала маленькую комнату. Свет падал на отполированный парадный доспех, переливался государственный герб, играя хитрой палитрой красок. Глаза короля предательски блестели. Он смотрел в окно, а широкая, могучая грудь, содрогалась немыми рыданиями.

– Я не могу, – тихий голос обогнул комнату.

Турек остался недвижим.

– Совет прав.… Это закон, Халиф.

Колыхнулось пламя свечи, в подсвечник медленно скатилась капля воска, застыла. На некоторое время в тронной зале воцарилось молчание. Было слышно тяжелое сиплое дыхание короля.

– Марионетки, – прошипел владыка, голос обжигал твёрдостью и той закалкой, которая встречалась у людей привыкших отдавать приказы, не привыкших подчиняться кому бы то не было. – Марионетки, глупцы. Неужто им не понять истины? Марекон дёргает за ниточки Жорка, тогда как его самого давно приручил Джену. Круг порочных, мелких, грязных свинопасов! А законы брат… Закон можно нарушить!

Глаза Халифа сверкнули. Что было сил, не ведая себя от гнева, король ударил по столешнице кулаком. Перевернулся стоявший на столе графин с вином и красный игристый напиток разлился на пол, в дребезги разбился кувшин. Древесина жалобно застонала, но выдержала. Турек вздрогнул, удар пришелся чудовищной силы.

– Ты не прав, брат, – осторожно подбирая слова, сказал он. – Никто из них не перечил королевской воле! Никогда! Думаешь, им легко дался приговор?

Король не ответил, поэтому Турек счел возможным продолжить.

– Марекон лично ходатайствовал за отложение дела во втором заседании. Если бы ты присутствовал там, то мог наблюдать за все собственными глазами, а сейчас просто поверь.

– Бред, ты сам знаешь, что это ничего не изменит, – отстраненно возразил Халиф. Он спрятал лицо в ладони и принялся массировать набухшие веки. По всему телу от волос до кончиков пальцев рук и ног растекалось опустошение. Ни вино, ни табак, ни лучшие женщины из гарема, да что там – из земель во много миль вокруг, – ничто не могло унять боль, которая поселилась где-то глубоко внутри и поедала правителя медленно, но верно, забирая частичка за частичкой все силы.

Турек кивнул.

– И мы оба это прекрасно знаем. Это судьба.

Халиф печально улыбнулся, уголки губ дернулись, изобразив скверное подобие улыбки.

– Тот, кто решает судьбы других, не может позаботиться о своей судьбе, – по суровому лицу повелителя скатилась слеза, затерялась в густой бороде. – Рок ждет каждого, – добавил он задумчиво. – Он меченый, брат. Мой сын – меченый.

Турек задумчиво почесал бороду. Он видел, как мучился его брат. Понимал, насколько тяжело давались повелителю слова, был благодарен ему уже за то, что Халиф вышел на разговр. Несмотря на то, что он давно вырос, несмотря на то, что теперь он был король, в глазах герцога Халиф все еще оставался тем самым озорным мальчишкой, который нуждался в его опеке и защите, который нашкодив бежал к брату, ожидая что тот подставит свое плечо и защитит от любой невзгоды. Он любил его и любил, как самого себя, а теперь искренне хотел помочь его горю. В груди больно сжалось – он не имел права не помочь родному брату.

– Есть понятие, но нет чётких рамок. Нет рамок, значит, есть простор, – вдруг сказал Турек.

Король наморщил лоб, а Турек уставился в одну точку на противоположенной стене, там с красивого, удачно получившегося портрета, заказанного у лучших столичных мастеров, на него смотрел их покойный отец – король. Повисло молчание. Несмело тикали часы, которых никто не слышал. Турек замер.

– Есть простор, но нет понимания, Халиф, – он кивнул, пальцы забарабанили по столу. – А если есть понимание, то есть выход… – Турек похлопал короля по плечу. – Все будет хорошо, мой брат. Я знаю выход, Халиф.

***

Палящее солнце лениво спряталось за горизонтом, и дышать стало чуть легче. Неожиданно проснувшийся ветерок резво хлопал настежь распахнутыми окнами и теребил шторы на третьем этаже в небольшой комнате, служившей кабинетом. Озорной сквозняк, гулял по комнате и перебирал листочки с надписями, написанными неразборчивым почерком, на столе, норовя разбросать их по полу кабинета. Грузного вида старик с солидным, спрятанным под столешницей пивным пузом и причудливо зачесанной прядью волос, за которой пряталась залысина, торопливо накрывал бумаги папками, дабы они не разлетелись вокруг или чего доброго сквозняк не сдул их прямо на улицу, через окно.

– Ай, ай, ай! – причитал он. – Куда полетели! Я тебе дам!

Но проснувшийся ветерок не собирался сдаваться, и на пол спланировал первый лист, на котором рукой старика были записаны кое-какие пояснения по одной из заявок. Толстяк беззвучно выругался, а затем уже вслух добавил.

– Так дело не пойдет. Куда уж там.

Кряхтя, брызжа слюной, он поднялся из-за стола и на своих маленьких, коротких, но крепких ножках засеменил к оконным проемам, чтобы закрыть ставни на щеколды. Очередной рабочий день клонился к концу. Толстяк задернул шторы и довольно улыбнулся.

– Вот и все, – прошептал он. – Так и справляемся. М-да, – выдавил он.

На вид ему было около семидесяти лет, если судить по человеческим меркам. Он был маленького роста, с короткими руками в предплечье и такими же короткими ногами. Почти все его лицо занимал нос размером с картофелину, побитый следами оспы, необычайно сочетающимся с широким красным лицом и неестественно желтыми прокуренными зубами. Где-то в волнах морщин плавали маленькие озорные глазки, что делало его похожим на поросенка. Эти самые глаза были, пожалуй единственным в обличье старика, до чего не успело добраться время. И что самое удивительное – старик не был гномом, о чем можно было бы подумать, увидев его впервые, а был, самым что ни на есть, обычным хумансом, коих последнее время развелось – пруд пруди. Поэтому, каждое утро он брился нарочито тщательно, дабы показать, что не имеет даже намека на бороду.