– Привет, – произнесла Кейт, со смущением поняв, что у нее дрожит голос. Бросив взгляд через плечо, она удивилась, что мама куда-то пропала. – Как ты себя чувствуешь?

Крис пожал плечами:

– Дерьмово.

Кейт прикусила губу, вспоминая, что говорила ей мать: «Подбодри его. Не обсуждай Эмили. Говори о какой-нибудь ерунде».

– Мы… выиграли футбольный матч.

Крис поднял на нее тусклые, унылые глаза, но не сказал ни слова, да и не нужно было. Он словно насмехался: «Эмили мертва, Кейт. И зачем мне твоя дурацкая игра?»

– Я забила три гола, – промямлила Кейт. Может быть, если не смотреть на него… Она повернулась к окну, выходящему на мусоросжигательную печь с трубой, изрыгающей клубы черного дыма. – Господи! – выдохнула она. – На это нельзя смотреть человеку со склонностью к самоубийству.

Крис издал какой-то звук. Кейт повернулась к нему и прижала ладонь ко рту.

– О-о, мне не стоило этого говорить, – пробормотала она, но потом до нее дошло, что Крис улыбается.

Она заставила его улыбнуться.

– О чем тебе велели говорить со мной? – спросил Крис.

Кейт села на край кровати.

– О чем угодно, что тебя хоть немного обрадует, – призналась она.

– Я был бы рад узнать, – сказал он, – когда будут похороны.

– В понедельник, – ответила Кейт, чуть откинувшись назад и чувствуя некоторое облегчение от доверительного тона. – Но я ни под каким видом не должна была тебе этого говорить.

Губы Криса медленно растянулись в улыбке.

– Не волнуйся. Я тебя не выдам.

Когда Гас с Джеймсом вошли в понедельник утром в палату Криса, он сидел на краю кровати, одетый в плохо сидящие на нем голубые чиносы и рубашку – одежду, которая была на нем в пятницу вечером. Пятна крови были застираны, но под флуоресцентными лампами просвечивали на ткани розовым цветом. Марлевую повязку на голове сменил пластырь над бровью. Волосы были влажные, тщательно причесанные.

– Хорошо, – вставая на ноги, сказал он. – Пойдем.

Гас замерла на месте:

– Куда пойдем?

– На похороны, – ответил Крис. – Вы ведь не планировали оставить меня здесь?

Гас и Джеймс обменялись взглядами. Именно это они и планировали – по рекомендации врачей психиатрического отделения для подростков, которые обсуждали доводы за (позволить Крису горевать) и против (затрагивать больную тему и напоминать ему, что после ухода Эмили он не хочет жить). Гас откашлялась:

– Похороны Эм не сегодня.

Крис взглянул на темное платье матери, на костюм отца:

– Полагаю, вы идете на танцы. – Он двинулся к ним резкими нескоординированными движениями. – Мне сказала Кейт. И я пойду.

– Милый, врачи считают, что этого делать не стоит. – Гас дотронулась до его руки.

– На хрен врачей, мама! – воскликнул он прерывающимся голосом, отводя ее руку. – Я хочу ее видеть. Ведь потом уже не увижу никогда.

– Крис, – начал Джеймс, – Эмили умерла. Лучше постараться оставить это позади и подлечиться.

– Вот так просто? – высоким голосом произнес Крис. – Значит, если мама умерла бы, и ты застрял бы в больнице до дня ее похорон, и врачи сказали бы, что ты слишком слаб и тебе следует оставаться там, ты повернулся бы на другой бок и уснул?

– Это не одно и то же, – возразил Джеймс. – Ты ведь не ногу сломал.

Крис напустился на них.

– Почему вы просто не скажете это? – закричал он. – Вы думаете, я собираюсь смотреть, как Эм хоронят, а после этого брошусь с ближайшей скалы?

– В тот день, когда тебя выпишут, мы можем сходить на кладбище, – пообещала Гас.

– Вам не удержать меня здесь! – Крис направился к двери; Джеймс рванулся и схватил сына за плечи, но тот отмахнулся от отца. – Отпусти!

– Крис, не надо, – попросил Джеймс, продолжая бороться с сыном.

– Я могу потребовать, чтобы меня выписали.

– Они тебя не отпустят, – сказала Гас. – Они знают, что сегодня похороны.

– Вы не сделаете этого! – Крис вырвался из рук Джеймса, ударив его локтем в челюсть.

Зашатавшись, Джеймс прижал ладонь ко рту, и Крис выбежал из комнаты.

Гас устремилась вслед за ним.

– Остановите его! – крикнула она медсестрам, находящимся у сестринского поста.

Гас слышала суматоху у себя за спиной, но не могла отвести глаз от Криса. Ни в тот момент, когда запертые двери не подались под его титаническим напором, ни когда санитары завели ему руки за спину и сделали инъекцию, ни когда он повалился на пол, укоризненно глядя на нее и беззвучно шепча имя Эмили.

Майкл предложил отсидеть Шиву после похоронной службы. Поскольку Мелани отказалась заниматься подготовкой поминок, Майклу пришлось заказывать бейглы, копченую лососину, салаты, кофе и печенье. К тому времени, как они вернулись с кладбища, одна из соседок – не Гас – расставила еду на столе в гостиной.

Мелани сразу поднялась наверх с пузырьком валиума. Майкл сидел на диване в гостиной, принимая соболезнования своего зубного врача, коллеги-ветеринара, некоторых клиентов, друзей Эмили.

Друзья подошли плотной группой, и ему все казалось, что в любую минуту они могут расступиться и в середине он увидит свою дочь.

– Мистер Голд, – сказала одна девушка с бледно-голубыми глазами – Хезер или Хейди, – мы не понимаем, как это могло случиться.

И она дотронулась до его руки своей мягкой ладошкой. Ее рука была такого же размера, как у Эмили.

– Я тоже этого не понимаю, – ответил Майкл, впервые осознав, как это верно.

Внешне Эм казалась энергичной и яркой – красивая девушка с живым характером. Майклу нравилось то, что он видел, и он не пытался копать глубже. Слишком страшно было бы обнаружить угрозу наркотиков, секса и других соблазнов взрослой жизни, которые, как он надеялся, ее не затронули.

Майкл продолжал держать руку Хезер. Ногти на пальцах были как маленькие овалы, похожие на бледные морские ракушки, которые можно спрятать в карман. Майкл поднес руку девушки к своему лицу и прижал к щеке.

Девушка отскочила назад и отдернула руку, сжав пальцы. Щеки ее зарделись. Повернувшись, она тотчас же смешалась с группой своих друзей.

Майкл откашлялся, собираясь что-то сказать. Но что? Ты напомнила мне о ней. Хотел бы я, чтобы ты была моей дочерью. Нужные слова не находились. Поднявшись, он прошел в прихожую мимо доброжелателей и заплаканных родственников.

– Прошу прощения, – произнес он командным голосом, подождав, пока все глаза не обратились на него. – От имени Мелани и от себя лично я хочу поблагодарить вас, что пришли сегодня. Мы благодарны за ваши добрые слова и поддержку. Оставайтесь столько, сколько захотите.

И затем, к вящему удивлению пятидесяти человек, хорошо его знавших, Майкл Голд вышел из собственного дома.

В закрытом психиатрическом отделении было два времени для посещения: в половине десятого утра и в три часа дня. Матери Криса удавалось не только приходить по два раза в день, но и уговорить медсестер разрешить ей оставаться подольше, так что, возвращаясь в палату после беседы с психиатром или после душа в общей ванной комнате, Крис часто находил ожидающую мать.

Но, очнувшись в день похорон Эмили от медикаментозного ступора, он не увидел матери. Он не знал, потому ли это, что она еще не пришла, или врачи запретили ее посещение после утреннего происшествия, или же она просто боялась показаться после того, как жестко с ним обошлась. Он заворочался в постели и потер лицо. Во рту у него все царапало, как от наждачной бумаги, в голове словно с жужжанием кружила муха.

Медсестра осторожно приоткрыла дверь:

– О-о, хорошо. Проснулся. К тебе посетитель.

Если пришла мать, чтобы рассказать о похоронах, он не хотел ее видеть. Он хотел знать все: какой был гроб, какие молитвы читали за упокой Эм, какую могилу вырыли для нее. Его мать наверняка не запомнила эти подробности, и лучше было совсем не слушать ее рассказ, чем пытаться заполнить в нем пробелы.