– Ладно. Я поняла.

– Я пытался объяснить Сьюзан. Ему предъявят обвинение, определят сумму залога и отпустят домой. Это мелкое хулиганство. Но нужно явиться в полицию. Поднялась шумиха, так что они обязаны принять меры. – Джим вытянул руки перед собой, как будто держал баскетбольный мяч. – Сейчас самое главное – не дать ситуации выйти из-под контроля.

– Не отменяйте отпуск, – сказал Боб. – Сьюзан помогу я.

– Ты? – удивился Джим. – Ты же боишься летать!

– Поеду на вашей машине. Завтра прямо с утра. А вы отдыхайте. Куда, кстати, собираетесь?

– На Сент-Китс, – ответила Хелен. – В самом деле, Джим, почему бы не поехать Бобу?

– Потому что… – начал Джим и замолчал, прикрыв глаза и опустив голову.

– Потому что я не справлюсь? Брось, Джимми. Сьюзан, конечно, любит тебя больше, но я могу поехать. Я хочу поехать.

Боб внезапно почувствовал опьянение, словно выпитый виски только теперь ударил в голову.

Джим так и сидел с закрытыми глазами.

– Тебе нужен отпуск, – сказала ему Хелен. – Ты серьезно переутомился.

Слыша настойчивую заботу в ее голосе, Боб еще острее ощутил собственное одиночество. Хелен волновал в первую очередь Джим, и она не собиралась жертвовать его интересами ради нужд золовки, которая после стольких лет по-прежнему была ей чужим человеком.

– Ладно, – решился Джим и повернул голову к Бобу: – Договорились. Езжай.

Боб обнял его за плечи.

– Веселенькая мы семейка, а, Джим?

– Хватит! – воскликнул Джим. – Господи боже мой…

Назад Боб шел, когда уже стемнело. Подходя к дому, он взглянул на окна соседей снизу. Там работал телевизор. Адриана, едва видимая с улицы, сидела перед экраном. Неужели она не могла никого позвать, чтобы не ночевать одной? Боб подумал, не постучать ли к ней, спросить, все ли в порядке?.. Потом представил, как появляется у нее на пороге, здоровенный седой мужик из квартиры этажом выше… Только этого ей не хватало.

Он поднялся по лестнице, бросил куртку на пол и взял телефон.

– Привет, Сьюзи, – сказал он в трубку. – Это я.

Они были близнецами.

У Джима с самого детства было собственное имя, но Сьюзи и Боба звали не иначе как «близнецы». Куда делись близнецы? Передайте близнецам, что обед на столе. У близнецов ветрянка, они не могут уснуть.

Только обычно между близнецами вроде как существует особая связь. Они должны быть не разлей вода.

– Я его убить готова! – говорила Сьюзан на том конце провода. – Вниз головой подвесить!

– Полегче, это же твой ребенок.

Боб включил настольную лампу и стоял у окна, глядя на улицу.

– Я не про Зака. Я готова убить раввина. И лесбиянку эту, священницу унитарианской церкви. Они уже выступили с заявлением. Вообрази, пострадал не только наш городок, но и весь штат. Да что там, вся страна!

Боб потер загривок.

– Слушай, почему Зак это сделал?

– Спрашиваешь, почему? А ты давно своих-то растил, Боб? Ах, ну да, конечно, я должна соблюдать приличия и никогда не вспоминать, что у тебя нет сперматозоидов, или они дохлые, или что там у тебя! И я никогда не вспоминала! И помалкивала о том, что Пэм наверняка бросила тебя, чтобы завести детей с кем-то другим, – даже не верится, что ты вынудил меня сказать это все, между прочим, из нас двоих проблемы именно у меня!

Боб отвернулся от окна.

– Сьюзан, тебе надо принять таблетку.

– Какую? Цианид?

– Нет. Валиум.

Боба охватила невыразимая грусть. Прижимая трубку к уху, он поплелся в спальню.

– Я не пью валиум.

– Значит, пора начать. Позвони врачу, попроси выписать рецепт по телефону. Хоть поспать сможешь.

Сьюзан не ответила. Боб понимал – ему тоскливо, оттого что он хочет, чтобы рядом был Джим. Ведь, по правде говоря (и Джиму это было известно), Боб понятия не имел, что делать.

– Ничего с парнем не случится. Никто его не тронет. Ни его, ни тебя.

Боб сел на кровать, снова встал. Он и правда не знал, что делать. Впереди бессонная ночь, в таком состоянии не уснешь ни под каким валиумом – которого, кстати, в доме с избытком. Кругом беда – племянник вляпался в историю, несчастная женщина этажом ниже сидит одна, уставясь в телевизор, бедняга Пижон ночует за решеткой. А Джимми собирается упорхнуть на какой-то остров. Боб прошел в гостиную, выключил настольную лампу. На улице остановился автобус, внутри чернокожая старуха суровым взглядом смотрела в окно, в самом хвосте мужчина покачивал головой – видимо, в такт музыке из плеера. Такие невинные, такие далекие…

– Ответь мне на один вопрос, – донеслось из трубки. – Тебе не кажется, что это похоже на кино? Захолустный городишко, крестьяне толпой идут к судье и требуют насадить голову виновного на шест.

– Что ты несешь?

– Слава богу, мамы нет в живых. – Сьюзан плакала. – Она бы умерла во второй раз. Вот просто умерла бы.

– Ничего, скоро все уляжется.

– Господи, ну о чем ты говоришь! Это в новостях по всем каналам!

– А ты не смотри.

– Полагаешь, я не в себе? – спросила Сьюзан.

– Сейчас да. Самую малость.

– Вот спасибо, Боб, ты очень помог. Кстати, Джимми тебе говорил? Один мальчик в мечети так испугался отрубленной свиной головы, что потерял сознание. Она была уже подтаявшая и оставляла кровавые отпечатки. Я знаю, знаю, что ты думаешь. Где это видано, чтобы парень хранил свиную голову дома в холодильнике, а его мать ничего не заметила. А потом пошел и выкинул такую вот штуку. Думаешь-думаешь, не отпирайся. И я от этого с ума схожу. Так что ты прав, я не в себе.

– Брось, Сьюзан…

– Сам знаешь, когда у тебя дети, спокойной жизни не будет. В смысле, ты, конечно, не знаешь этого наверняка. В общем, дети на всякое способны. Только ждешь, что это будут разбитые машины, плохие оценки, прогулянные уроки… а не вандализм в мечети, господи ты боже мой!

– Я к вам завтра приеду. – Боб уже говорил это, но решил повторить еще раз. – Вместе пойдем в участок. Я помогу все уладить. Не волнуйся.

– О, я совсем не волнуюсь. Спокойной ночи.

Как же они друг друга ненавидели!

Боб приоткрыл окно, достал сигарету, налил вина в стакан для сока и уселся на раскладной металлический стул у окна. В доме напротив светились окна. Там всегда было на что посмотреть. К примеру, на девушку, имеющую обыкновение ходить по дому в одних трусиках. Боб ни разу не видел ее грудь, только голую спину, но ему все равно очень нравилось смотреть на эту девчонку, такую свободную и ничем не стесненную. Как василек в июньском поле.

Еще через два окна жила пара, много времени проводившая на своей чистенькой белой кухне. Вот и сейчас муж был там, доставал что-то из шкафа. Похоже, в этой семье готовил именно он. Боб готовить не любил. Он любил поесть, но Пэм замечала, что ему, как ребенку, нравится простая бесцветная еда. Вроде картофельного пюре или запеканки из макарон с сыром. Ньюйоркцы относились к еде с пиететом. Еда была для них искусством. Шеф-повар в Нью-Йорке приравнивался к рок-звезде.

Боб налил еще вина, снова устроился перед окном. Да и пофиг, как теперь принято говорить.

В этом городе всем всё пофиг, будь ты шеф-повар или уличный попрошайка, будь у тебя миллиард разводов за спиной. Хочешь, гробь свое здоровье с сигареткой у раскрытого окна, хочешь – напугай жену и отправляйся в кутузку. Просто рай, а не город. Сьюзи никогда этого не понимала. Бедная Сьюзи.

Боб потихоньку напивался.

В квартире под ним щелкнула дверь, с лестницы донеслись шаги. Боб выглянул из окна. Адриана, съежившись и дрожа, стояла под фонарем с поводком в руке, и собачонка ее тоже дрожала. «Ах вы бедняжки», – сказал Боб себе под нос. «Никто, – думал он в пьяном дурмане, – никто в этом мире не знает, что делать».

В шести кварталах от дома Боба Хелен лежала рядом с мужем и слушала его храп. Глядя в темное ночное небо, она видела самолеты, держащие курс на аэропорт Ла-Гуардия. Если посчитать – как делали ее дети, когда были маленькие, – получалось, что самолеты пролетают каждые три секунды. Будто маленькие звездочки, которые все падают, падают, падают… Дом сегодня казался ей пустым. Она вспоминала время, когда дети спали в своих комнатах, и как спокойно было в доме, плывущем по мягким волнам ночи. Зак, которого она давно не видела, представлялся ей бледным тощим мальчиком, похожим на сироту. Хелен не хотела думать о нем, о мороженой свиной голове, о вечно недовольной золовке, чувствовать грубые прикосновения всего этого к тонкой ткани, из которой была соткана ее собственная семья. Она уже ощущала знакомые уколы беспокойства, обычно предшествующие бессоннице.