– Х-э-э-х, – выдавливает он с легким кашлем, от которого дрожит все его худощавое тело.

– Ничего не говори, – мягко прошу я, а мое сердце буквально разрывается.

– С каких это пор ты решил мне указывать?

– Ты все равно не сможешь меня пристрелить, – отвечаю я, а он хихикает над шуткой, но снова начинает кашлять и пытается сделать вдох. – Лежи спокойно.

– Отстань. – Он слабо сжимает мою руку. – Пришел попрощаться?

Я судорожно проглатываю комок в горле, стараясь достойно выдержать это испытание.

– Да. И заодно привез тебе прощальный подарок.

– Какой?

– Отличную попку, которая отвезет тебя прямиком в ад.

– Это называется задница, слышишь… ты, британский аристократ. Ты столько… лет провел со мной… и все еще говоришь так… будто вышел из Бук… ингемс… кого дворца…

– Старый козел, – шепчу я с отвратительным американским акцентом.

Из его груди вырывается смешок, но сразу же прерывается натужным кашлем. Мне не стоило смешить его. Но это наш стиль общения. Так было всегда. Он проявлял грубоватую любовь, а я просто принимал ее. Он стал единственным человеком в гребаном мире, который по-настоящему полюбил меня.

Глядя на меня снизу вверх, он широко улыбается. Я знаю, что так он улыбается только мне.

– Никому не верь, – напоминает он, хотя в этом нет необходимости. В мире только есть только два человека, кому я безоговорочно доверяю. И после его смерти остается только Брэд. Но он не особо-то меня любит. Папаша продолжает: – И не сомневайся, если придется убивать.

– Никогда не сомневаюсь. – Он и сам все знает. Он меня этому научил.

Он пытается набрать воздух в легкие.

– И никаких вторых шансов, помнишь?

– Разумеется.

– И… черт возьми… научись уже играть в покер.

Я искренне смеюсь, хотя мои глаза блестят от слез. Такое незнакомое ощущение. Я не плакал лет с восьми. Мы всю жизнь ссорились из-за моих слабых навыков игры в покер. Он настоящий профи. Каждый раз выигрывает. Никому не хочется с ним играть, но никто и не отказывается, ведь ни один человек не хочет получить пулю в лоб.

– Если даже ты не смог научить меня играть, то, боюсь, я уже никогда не научусь. – И это правда. Я выигрываю лишь по одной причине – эти несчастные ублюдки всегда представляют пистолет, который в любую секунду снесет им голову. Все эти годы меня защищала репутация отца.

– Твоя правда, – хрипит он со зловещей улыбкой на губах. – Теперь ты за все в ответе, сынок.

Он притягивает мою руку к своим губам и целует костяшки, а затем пытается снять с мизинца кольцо со змеей. Даже изумрудные глаза змеи выглядят тусклыми и безжизненными.

– Вот так, – говорю я, помогая снять кольцо. Оно легко соскальзывает с пальца. Я надеваю его на мизинец, но даже не хочу на него смотреть. И не хочу носить. Никогда не хотел. Потому что это чертовски большая ответственность.

– Заставь меня гордиться, – с этими словами его глаза закрываются.

– Я не подведу, – отвечаю я, утыкаясь лицом в подушку. – Покойся с миром.

Закрыв за собой дверь, я сразу же натыкаюсь на дядю Эрни – двоюродного брата моего отца. Не знаю, почему называю его дядей, но так приказал Папаша, поэтому я никогда не спорил. Эрни – полная противоположность отцу, он вполне законопослушный гражданин. Он честно зарабатывает миллионы на фондовом рынке, поэтому является полноправным и уважаемым членом общества. Меня всегда интересовало, как они ладили с Папашей, учитывая разные взгляды на этику и мораль. Возможно, это как-то связано с тем, что Эрни остался последним живым родственником отца. Они всегда хорошо общались, но это из-за того, что оба понимали одну простую истину: не стоит лезть в дела другого. Наверное, можно счесть неуместными любовь и уважение, которые проявлял Эрни по отношению к отцу, но все же приятно вспоминать их совместные посиделки на веранде с кубинскими сигарами и бренди.

– Эрни, ты опоздал.

Он безвольно опускает плечи, и у него на лице появляются глубокие морщины.

– Прости, сынок. Я знаю, что ты по-настоящему любил этого жестокого ублюдка.

Я слегка улыбаюсь, а он кладет руки мне на плечи и крепко обнимает.

– Знаешь, что твой старик постоянно мне говорил? – спрашивает он.

– Что ты чертов святоша?

Дядя со смехом отпускает меня, чтобы достать из внутреннего кармана какой-то конверт.

– Чертов? Да этот святоша миллион раз спасал ему жизнь!

Я улыбаюсь, припоминая такие моменты. Однажды в Нью-Йорке гангстер-шестерка решил, что сможет подняться, если у него получится завалить моего отца. Эрни заметил, как парень вытащил пистолет, и успел крикнуть об этом Папаше. Люди отца схватили парня, а потом пытали. Мне тогда было двенадцать. Я наблюдал, как буднично они выдергивали у него ногти, словно просто выщипывали непослушные брови. А потом они вырезали у него на груди эмблему семьи и залили в раны кислоту. И я тогда улыбался. Этот урод пытался убить единственного человека, который обо мне заботился. Поэтому он заслужил свое место на электрическом стуле и последовавший удар током. Кстати, это я пустил ток.

Другой случай произошел в Коста-Рике. Тогда мне было пятнадцать. Тогда шлюха дождалась, когда отец заснет, и приставила нож к его горлу. Но Эрни успел вмешаться. Оказывается, ее подослало ГРУ. Я никогда не спрашивал о дальнейшей судьбе этой проститутки.

Это не мое дело.

– Вот, – говорит Эрни, протягивая конверт. – Твой отец попросил передать тебе.

Я медленно беру его в руки, будто внутри может оказаться взрывное устройство.

– Что там?

– Последняя воля и завещание, – с ухмылкой отвечает Эрни. – Он действительно был тем еще больным ублюдком. – Он подмигивает и идет мимо меня, направляясь в комнату отца. – И там же подробно расписаны пожелания насчет похорон. Но с этим может возникнуть проблемка.

Я вопросительно смотрю на него.

– Почему же?

– Он пожелал, чтобы отпевание провели в главном соборе, поэтому ты, возможно, не сможешь присутствовать. Разборки в церкви не относятся к правилам хорошего тона, Дэнни, но всякое бывает.

Я с усмешкой вспоминаю кровавую бойню у алтаря, случившуюся всего несколько месяцев назад. Нет, это явно нельзя отнести к правилам хорошего тона, впрочем, как и ухаживания за молоденькими девицами. И этот ирландский ублюдок, обожавший церковные песнопения, явно питал определенную симпатию к молоденьким девчушкам. Гребаное животное.

Эрни заходит в комнату отца, а я направляюсь в рабочий кабинет, попутно вскрывая конверт. Мельком просматриваю бумаги, чтобы поскорее добраться до места, которое, возможно, затронет мои чувства – до описания процесса организации похорон. Он даже перечислил траурные песнопения. На первом месте гимн «Я наблюдаю за рассветом»: Я всегда с тобой, я всюду с тобой.

– Спасибо, Папаша, – шепотом благодарю я, открывая дверь в просторный кабинет.

Мне все еще непривычно сидеть за этим столом, хотя на протяжении последних шести месяцев все дела веду я. Теперь я окончательно стал главным. Отца больше нет. Я смотрю на кольцо и вижу, что глаза змеи снова блестят. Как живые. Она как будто наблюдает за мной. Следит. Словно сам отец следит, что я все делаю правильно. Иду по его стопам.

Ему не стоит волноваться. У меня есть необходимые навыки и знания, которые он рассмотрел во мне еще в самом начале.

– Дэнни?

Я поворачиваюсь и вижу в дверном проеме взволнованное лицо Брэда.

– Пять минут назад, – подтверждаю я, заметив, что он смотрит на кольцо. Я поправляю его, чтобы немного успокоить нервы и собраться с мыслями.

– Мне жаль, Дэнни.

Я киваю в ответ, а потом отодвигаю кресло с отцовской стороны стола. Самый настоящий трон. Как только моя задница касается мягкой кожи, я наконец-то чувствую облегчение. Будто сам отец стоит у меня за спиной и крепко обнимает.

– Запускай их, – приказываю я Брэду. Он кивает и отправляется за людьми.

У меня нет времени горевать. Полгода назад, когда все узнали о том, что мой отец окончательно слег, ублюдки начали мутить воду. Они подумали, что из-за болезни отца я растеряюсь и не смогу эффективно управлять организацией, поэтому в нашей обороне появятся слабые места. Как они ошибались! За последние шесть месяцев я прикончил больше людей, чем за последние шесть лет. И никогда не брал кого-то в заложники.