Литмир - Электронная Библиотека

Раньше я грешил мыслью, что здесь что-то генетическое. Все же историческая родина! Но, по трезвому размышлению, пришел к мысли, что тут другое. Свобода от ненужных звонков, каких-то мелких просьб, в выполнении которых неловко отказать. Вдруг, как здорово, не нужно думать о повседневных мелочах, которые незаметно съедают время и изгоняют мысли о задуманном. А чего стоит солнце за окном и море вдали! Нет, свобода от нудных мелочей – все же главное!

Книга, которая поначалу – груда испачканной чернилами бумаги (пусть пастой), книга о Достоевском была задумана еще пятнадцать лет назад. Тогда, в 2005 году, осенью я жил в Тель-Авиве, куда сбежал из Москвы, где становилось холоднее. Я жадно накинулся на израильские русскоязычные газеты. Все же какой-то иной взгляд на события в мире.

И вот попалась мне на глаза статья, уж не помню автора, где в очередной сто первый раз «обсасывалась» тема об антисемитизме Достоевского. Опять, очередной раз, бедный его «Дневник» пинал литературный «критик».

В это время я готовил к изданию свой «Поток сознания».[1] В книге была большая глава «Что значит быть евреем», и я включил в эту главу небольшой раздел, часть «По поводу антисемитизма Достоевского». Чтобы читателю не затрудняться поисками этой книги – тем более, что издавалась она тиражом чуть более 1000 экземпляров, – позволю себе привести этот текст в авторском отступлении, коих будет еще немало.

Но прежде я хотел бы выразить благодарность за помощь в подготовке рукописи к изданию Валентине Путилиной и Денису Подносу.

_____ «_____ «_____

Первое авторское отступление

По поводу антисемитизма Федора Михайловича.

Частенько я встречал в литературе упоминание об антисемитизме Достоевского. Иногда это делалось вскользь, как бы стесняясь обвинить явно большого писателя в грехе, который в русских культурных кругах воспринимался как нечто подобное рукосуйству. Пообщавшись с подобными грешниками, другой, не менее знаменитый, русский писатель – Лев Николаевич – предпочитал и даже рекомендовал мыть руки. Я уже не говорю о еврейской литературе, в которой грехи антисемитов клеймились и выставлялись на всеобщее обозрение. Особенно если она, эта литература, заражена другой, не менее распространенной болезнью – национализмом. Так вот, внимательно перечитав мартовский дневник Ф. М. Достоевского за 1877 год (главу II «Еврейский вопрос»), я пришел к непростому выводу, что так называемый «антисемитизм» Федора Михайловича есть результат сильного преувеличения.

И вообще, что это мы придумали, взяли за правило: стоит кому нас покритиковать как нацию (скажем так, даже резко покритиковать и несправедливо) – давай сразу обвинять критика в антисемитизме! Вот если вы скажете, что генерал Макашов – антисемит, тут я спорить не буду. Мог бы еще кое-что добавить, но очень неуютно у нас в судебном присутствии.

Нет, давайте сначала разберемся, господа хорошие. А уж потом будем отметки проставлять и наклейки клеить. Вот если бы сказали, что Федор Михайлович русский патриот, даже и не русский избранно, а славянский (пусть панславянский), и чуть пережимает, перегибает палку со своим патриотизмом, тогда да, стоит задуматься. Впрочем, задуматься всегда не грех. Я даже могу признать, что Федор Михайлович не очень любил евреев. Хотя жестко критиковать – вовсе и не значит не любить. Мы нередко наших детей не то что критикуем, но и, случается, порем. И, вместе с тем, только их-то мы и любим по-настоящему.

Но одно дело любить или не любить. Другое дело – третировать, подвергать общественному остракизму, лишать прав, а то и просто преследовать под надуманными предлогами. Было ли это в России, столь любимой ее великим писателем? Было. А было ли это в главных творениях Достоевского, прославивших и автора, и страну? Полагаю, не было.

Что касается критиков Ф. М. Достоевского за его антисемитизм, то им ответил сам писатель в уже упоминаемом эссе «Еврейский вопрос». В первых же строках своего памфлета, или эссе (назовите, как вам больше нравится), автор называет три миллиона граждан-евреев «сынами России», что уже немало говорит о его взглядах. Правда, мои оппоненты скажут, что это всего лишь слова, но и слово «жид», применение которого подверглось критике, тоже всего лишь слово, исторически со времен Пушкина и Гоголя вошедшее в русскую литературу. За много лет до Федора Михайловича, в его времена, да и много позже, мы это слово не раз встречаем в литературе. Плохое слово. Оно, однако, вовсе не говорит о том, что автор ненавидит жидов как племя.

Ф.М., будучи человеком глубоко верующим, хотя и не религиозным, понимающим веру по-своему, призывает «образованных», «высших евреев» не бравировать своей цивилизованностью и не забывать свою сорокавековую историю и не «отступаться от Иеговы». Для него еврей без Бога немыслим (своего Бога, Иеговы), так же, как немыслим православный без Христа.

Он совершенно четко и недвусмысленно дал ответ своим оппонентам: «В сердце моем ненависти (к евреям – М. П.) не было никогда». Достоевский сам заявляет, что если и применял слова «жид», «жидовщина», «жидовское «царство», то эти понятия применялись исключительно для характеристики века, то есть как понятия исторические.

Достоевский считает обвинение в антисемитизме «тяжким обвинением», тяжким грехом, который не хочет брать на себя.

Ф. М. отвечает своим оппонентам-обвинителям может быть и несколько запальчиво, но четко и по существу. Со многими его доводами нельзя не согласиться.

«…В мотивах нашего разъединения с евреем виновен, может быть, и не один русский народ, и что скопились эти мотивы, конечно, с обеих сторон…»

Для Ф. М. всякий еврей, выступающий против имперской панславянской политики, используя при этом политические средства, непременно жид. Это не забитый, нищий местечковый еврей и даже не богатый образованец, живущий в Москве или Питере, а английский аристократ, имеющий еврейские испанские корни (лорд Биконсфилд). Здесь Достоевский скорее дремучий патриот, чем ненавистник евреев. Что греха таить, многие из образованных евреев-атеистов в своем домашнем кругу (и в прошлом, и ныне), усматривая в ком-то из евреев вопиющие недостатки и даже откровенные гнусности, не раз именовали такого в порыве негодования жидом. Деление иудеев в соответствии с их достоинствами и явными недостатками на евреев и жидов – классификация далеко не лучшая и не самая достойная, однако достаточно распространенная.

Достоевский не может «вполне поверить крикам евреев, что уж так они забиты, замучены и принижены». Что ж, это верно, но какой же это антисемитизм?

По Достоевскому, три миллиона евреев «терпели в свободном выборе местожительства», но в это время 23 миллиона русских терпели от крепостного права, и им было не лучше. Достоевский – жесткий и бескомпромиссный противник и того и другого, о чем заявляет недвусмысленно.

Может быть, Ф. М. чуть пережимает, когда в порыве полемики, отстаивая свою точку зрения (оправдываясь при этом), цитирует бульварные дурацкие измышления ряда газет о том, что евреи прибрали к рукам освобожденных от рабства негров в Америке и чуть не сгубили водкой бедных литовцев. Как будто, не будь евреев, то неграм или литовцам было бы легче. А делает он это для того, чтобы одернуть чересчур ретивых оппонентов: «ребята, не стоните так и не поднимайте «гвалт» – у самих рыльце в пушку».

Не надо забывать, что Достоевский не только великий писатель, но и профессиональный полемист-журналист. Думаю, Достоевский прав, когда говорит, что «нет в нашем простонародье предвзятой, априорной, тупой, религиозной… ненависти к еврею», не обижают «в казармах еврея как еврея, как жида, за веру, за обычай».

И то верно, что предвзятое отношение к евреям всегда приходило сверху как выражение ошибочной государственной политики. Вот ныне изменилась политика, и можем говорить об антисемитизме как о случае исключительном. А из 5 % тех думцев, кои известное письмо написали, большая часть – просто дуболомы, а кто-то явный пациент клиники им. Кащенко. И тут еще одно интересное «открытие» (наблюдение). Для Достоевского жид ассоциируется с верой и обычаем еврея. Во времена, когда родился термин «жид», еврея главным образом отличали от массы в тех странах, где он обитал, вера и обычай. И то и другое было замкнуто, таинственно, неизвестно, так как было в гетто, и в сознание масс внедрялось либо экономической и социальной политикой, либо намеками и догадками борзописцев. Однако главный огонь критиков сосредоточивался не на оскорбительном слове «жид» и даже не чрезмерных «воплях и стонах» о несправедливости властей. Все это опровергается его гениальным предвидением: «Окончательное слово человечества об этом великом племени еще впереди» (до этого слова оставалось 70 лет – времени принятия декларации ООН о создании государства евреев, их национального очага).

вернуться

1

Марк Поднос. Поток сознания. Издательство «Радуга», Москва, 2005 г.

2
{"b":"717140","o":1}