Примерно через три четверти часа, из ворот замка, выехал экипаж, сопровождаемый все теми же людьми, которые всего пару часов назад были его гостями. Каретой правил один из офицеров Карла, который, как и обещал принц, довольно ловко управлялся с необычными для него обязанностями кучера. Доктор Дижон, по понятной причине, находившийся внутри кареты, рядом с больной девушкой, старался делать все необходимое, чтобы облегчить ее страдания, усугубляемые неизбежной тряской, ибо дорога, ведущая к замку, оставляла желать лучшего. Время от времени, он проверял у больной пульс и поправлял подушки, которые, так и норовили выскользнуть из-под головы несчастной. Перед отъездом, доктор дал Элизабет сильное снотворное, надеясь, что она проспит до самого прибытия к месту назначения, в резиденцию королей Мармонта. Сам же королевский эскулап, был в таком состоянии, что не уснул бы даже от "лошадиной" дозы сонного порошка, поскольку находился в крайнем возбуждении, которое началось еще с разговора с доктором Штауфом и только увеличилось после осмотра покойной Анны Бирхоф. Результаты осмотра поразили его, как и в свое время, доктора Штауфа, у него зачесались руки от желания немедленно произвести вскрытие тела, чтобы попытаться получить ответ на эту загадку, от которой так и попахивало мистикой. Но доктор Дижон, в отличие, от своего коллеги из замка Бирхоф, был до мозга костей материалистом и выражения, типа: "...она мертва, и, в тоже время, не мертва...", бесили его. Но еще больше бесило его то, что тщательно осмотрев покойную, он вынужден был признать, что подозрения доктора Штауфа, не лишены оснований. Конечно же, Анна мертва, и в этом нет сомнений. Одно то, что у нее напрочь отсутствовало дыхание, служило этому неоспоримым доказательством. Но как объяснить все остальное? Температуру тела, которая была хоть и ниже, чем у живого человека, но в тоже время не такой, какой должна быть в этот момент? Состояние кожи, которая на вид и на ощупь совсем не походила на кожу умершего более суток назад человека, да еще и находившегося при этом, в теплом помещении и под одеялом? А еле заметный, но все же, румянец на щеках, так это вообще, ни в какие рамки.... Доктора так и подмывало рассказать обо всем принцу, но он все-таки сдержался, прекрасно понимая, в каком состоянии сейчас находится его высочество, и какое воздействие на его ослабленную психику может произвести это сообщение. В конце концов, Дижон пришел к выводу, что нужно подождать, по крайней мере, до той поры, пока Карл не успокоится. Ну а потом действовать по обстоятельствам. Он решил негласно поддерживать связь с доктором Штауфом, который тоже горел желанием разгадать эту загадку. Замыслу двух эскулапов должно было помочь то обстоятельство, что по сложившейся семейной традиции, всех умерших членов семьи Бирхоф хоронят в фамильном склепе, помещая тело в мраморную гробницу, высотой примерно в три фута. Затем гробницу накрывают тяжелой мраморной плитой, на поверхности которой гравируют имя умершего и даты его рождения и смерти. Коллеги договорились, что как только доктор Дижон поймет, что принц, наконец, обрел душевное равновесие, он попытается добиться у него разрешения на эксгумацию тела Анны, под предлогом поиска доказательств возможного отравления несчастной девушки. Тем более, что осуществить эту операцию будет нетрудно, поскольку гроб не придется выкапывать из глубокой могилы.

   Спустя почти час после отъезда принца, в спальню Элизабет пришла служанка Рамина, чтобы убраться. Доктор Штауф велел ей на всякий случай, сжечь постельное белье, да и вообще все, с чем контактировала больная, а что не удастся сжечь, посуду, например, она должна была выбросить подальше за стенами замка. Подметая пол, Рамина обратила внимание на разбитый стакан, валявшийся у самого изголовья кровати, она осторожно подняла его и положила в мешок, потом тщательно подмела осколки, покрытые бурыми пятнами засохшей крови, и отправила их вслед за остатками стакана. Уже наступили глубокие сумерки, когда Рамина, поминутно награждая доктора Штауфа нелицеприятными эпитетами, вышла из замка и направилась к крепостному рву, чтобы выбросить в него то, что не удалось предать огню.

   Госпожа ночь, любимое время суток, для влюбленных и преступников, постепенно вступала в свои права, затягивая безоблачное небо черным покрывалом усеянным мириадами мерцающих звезд. Ослепительно яркая луна, наслаждаясь свободой, не спеша заливала своим светом все вокруг. Казалось, еще немного, и не останется ни одного темного уголка, куда бы ни проник, ее холодный, и одновременно такой уютный, свет. Стояла тишина, от которой звенело в ушах и непроизвольно возникало желание громко крикнуть, чтобы проверить остроту своего слуха. Рамина, невольно залюбовалась завораживающим зрелищем наступающей ночи. Она остановилась и, запрокинув голову, стала вглядываться в черноту неба, как-будто хотела разглядеть что-то очень важное для себя. Но звездная мозаика, не спешила открывать ей свои тайны и Рамина перевела свой взгляд на луну, словно ища у нее поддержки. И вдруг на фоне этого природного экрана она увидела, до боли знакомое, очертание головы некоего существа. Вглядевшись повнимательнее, девушка с ужасом поняла, что голова эта принадлежит лесному властелину ночи и, внезапно раздавшийся, леденящий душу вой, подтвердил ее страшную догадку. Бросив мешок на землю, и зажав рот рукой, чтобы не закричать, Рамина со всех ног бросилась бежать, стремясь как можно быстрее скрыться за спасительными стенами замка.

   Между тем, вой прекратился так же внезапно, как и начался. Вновь наступила тишина, нарушаемая только нескончаемой трескотней сверчков, затеявших свой обычный ночной концерт. Невдалеке от того места, где Рамина бросила мешок, освещенная лунной дорожкой, словно ниоткуда, появилась человеческая фигура в плаще до пят, с капюшоном почти полностью скрывающим лицо. В руке фигура держала длинную палку наперевес. Она двигалась абсолютно бесшумно, словно парила над самой поверхностью земли. Приблизившись к мешку, фигура остановилась и замерла. С минуту она стояла неподвижно, опершись на свою длинную палку. Потом нагнулась и подняла лежащий на земле мешок, который мгновенно исчез в складках ее плаща. Удалилась фигура также бесшумно и бесследно, как и появилась.

   ГЛАВА 20

   - Господи Иисусе! Царица небесная! Спаси и сохрани нас грешных! - причитала пожилая, но, на вид вполне еще крепкая женщина, одетая в форменную одежду горничной, - ты, видно, с ума сошел на старости лет, Питер! Придумать такое! Да как только, тебе это в голову взбрело?!

   - Успокойся Матильда! И не кричи на весь дом. Нас могут услышать, и тогда, пиши, пропало, ничего не получится.

   - Что получится?! Ты в своем уме?! - не унималась Матильда, и не думая понижать голос.

   - Хватит! Я сказал! Последний раз спрашиваю, ты будешь мне помогать или нет?! И запомни, никакие твои крики не заставят меня отказаться от задуманного. И еще запомни! Откажешься помогать или, того хуже, разболтаешь кому-нибудь, не жена ты мне после этого. Так и знай! - дворецкий, он же конюх, он же кучер, да и вообще славный старик, с самым суровым видом смотрел на свою супругу, которая, наконец, поняла, что зашла, слишком далеко, и решила пойти на попятную, убедившись в том, что муж непреклонен в своем решении.