Как тока чувак освобождает туалет, Мелани туда заходит. Стараюся даже не думать за то, какая она красавица, потому как уверен: Франко прочитает мои мысли.

– Слышь, корефан, – понижаю голос. – Не думал, чё все так обернется, но нам есть за чё малехо перетереть.

– Да ну?

– Угу, есть же этот вопрос, и иво надо решить в твою пользу.

Франко смотрит как-то смущенно, потом пожимает плечами и говорит:

– Махнемся номерами.

Пока обмениваемся контактами, появляется Мелани, и мы все возвращаемся на свои места. Снова сажусь, рассыпаясь в извинениях перед жирным мудаком, который отправляет меня в игнор, но сидит с возмущенно надутыми губами, точно приклеенными, пассивно-агрессивно потирая свою мясистую ляжку. Вздрагую от страха и волнения, которых уже сто лет не испытывал. Алкаш-аэрофоб смотрит на меня с осоловелой панической эмпатией. Если я встретился с Фрэнком Бегби в таких обстоятельствах, это говорит о том, что у вселенной слетела кукушечка.

Закидуюсь еще одним амбиеном и начинаю кемарить: мой беспокойный мозг циклится на житейских раскладах. Думаю, как они тебя ожесточают и отупляют…

«…на чё-нибудь классное у тибя тупо нет больше времени, и ты постоянно увязаешь в какой-то лабуде, в общем, тибе становится поебать на чужую дрисню – если выделить ей место, она ж тибя просто переполнит – тада ты оттягуешься и зыришь „Поп-идола“ – самой собой, с иронией, с морем пафосного, въедливого презренья, – но иногда, только иногда, это не может полностью заглушить странную переполняющую тишину, и чё-то там негромко шипит на заднем плане – с этим звуком из тебя вытекает жизненная энергия…

– слыыыыыышшшшь…

– с этим звуком ты подыхаешь – ты пленник собственного самоутверждения, самоограничивающих алгоритмов, позволяешь гуглу, фейсбуку, твиттеру и амазону заковать тебя в психологические цепи и впаривать тебе сраную одномерную версию тебя самого, и ты принимаешь ее, потому как это единственное утверждение, которое есть в наличии, – вот твои друзья – вот твои коллеги – вот твои враги – вот твоя жизнь – тебе нужен хаос, нужна внешняя сила, чёбы встряхнуть и вывести тибя с этого самоупоения – тебе это надо, потому как у тебя самого уже не хватает на это воли и фантазии, – когда я был помоложе, Бегби, так резко соскочивший со своей литско-тюремной колеи, сделал это за меня – это кажется шизой, но какая-то часть миня всегда скучала за пиздюком – ты должен жить, пока не сдохнешь…

– ну и как же ты живешь?»

Позже в аэропорту еще немного болтаем, дожидаясь, пока нам багаж подгонят. Пытаюсь растянуть поясницу, а Фрэнк показывает мине на трубе своих детей – двух милых девочек. Все это совершенно вышибает. Почти похоже на здоровую, нормальную дружбу, чё должна была у нас быть, вместо моих постоянных попыток хоть как-то остановить иво беспредел. Он рассказует мине за свою предстоящую выставку, зазывает туда и тащится от недоверия на моем щачле, а я даж не пытаюся иво скрыть, пока ко мне медленно подъезжает мой клетчатый чемодан на колесиках.

– Угу, знаю, – снисходительно соглашается Бегби, – прикольные старые расклады, Рентс.

– Базара нет.

«Франко. Выставка, блядь! Такой хуйни нарочно не придумаешь!»

Кароч, смотрю, как он выходит с зала прилета лос-анджелесского аэропорта со своей молодой женой. Она умная и клевая, и у них явно любовь. Это большой шаг вперед, если сравнивать с той, как ее, в былые времена. Схватив бутылку воды с автомата, заглатываю еще один амбиен и направляюсь в автопрокат с тревожным чувством, что вселенная съехала с катушек. Если бы здесь и сейчас кто-то сказал мине, чё «Хибзы»[1] выиграют в следующем сезоне Кубок Шотландии, я бы практически ему, нахуй, поверил. Стыдно признаться, но горькая правда в том, чё я завидую пиздюку – художнику и творцу с шикарной чикулей. Не можу не думать: «На его месте должен был быть я».

На лбу у Фрэнка Бегби выступает сыпь с капелек пота. Стараюся не зырить. Он как раз вошел в здание с кондеем, и его организм адаптируется после жары снаружи. Напоминает мине, как мы познакомились. Тада тож тепло было. А может, и нет. С возрастом начинаешь разную хуйню идеализировать. Вообще-то, это было не в начальной школе, как я часто рассказывал. Эта история втиснулася в тот стремный, раздутый зазор между фактами и фольклором, где оказалась куча баек за Бегби. Нет, это было еще раньше: у фургона с мороженом за Фортом, видать, в воскресенье. И он нес большой пластиковый контейнер.

Я как раз недавно пошел в школу и знал за Бегби оттудова. Тада он был на один класс старше, но это потом поменяется. Я встал за ним в очередь, а в глаза нам лупило яркое солнце, чё пробивалось в просветы меж темными многоквартирками. «Походу, пай-мальчик», – подумал я, глядя, как он послушно передает мороженщику контейнер.

– Это на после ужина, – сказал он с широкой улыбкой, заметив, чё я за ним наблюдаю. Помню, тада меня это сильно поразило: никада не видел, чёбы ребенку разрешали целый контейнер набрать. Маманя просто давала мине сливки с банки «Пламроуз» с кусочками персиков или груш.

Потом, када я получил свой рожок, Бегби затормозил и подождал меня. Мы пошли вместе по улице, болтая за «Хибзов» и за свои велики. Мы были быстроногие, особенно он, чесали спортивной ходьбой и резко припускали трусцой, чтобы морожено не растаяло. (Значит, денек был-таки жаркий.) Я направился к высокому муниципальному дому «Форт-хаус», а он повернул через дорогу к закопченной многоквартирке. Тада это был просто «Старый Вонючка», пока не почистили камень и промышленную сажу не убрали.

– Покеда, – помахал он мне.

Я помахал в ответ. Да, он и был на вид пай-мальчиком. Но позже я узнал о другом. Я всегда рассказывал историю, как миня посадили рядом с ним в средней школе, будто для меня это было наказанием. Но это не так. Мы сели вместе, потому как уже подружились.

Щас я насилу можу поверить, чё нахожусь тут, в Санта-Монике, Калифорния, и веду такую вот жизнь. Особенно когда напротив меня за столиком сидит Фрэнк Бегби с Мелани, в этом классном ресторане на 3-й улице. Мы оба в тысяче световых лет от того фургона с мороженом в Лите. Я вдвоем с Викки, она занимается продажами фильмов, но сама родом из английского Солсбери. Мы нашли друг друга на сайте знакомств. Это наш четвертый выход в свет, и мы еще покамесь не потрахались. Наверно, после третьего было б самое то. Мы ж не бебики. Теперь я чувствую, что мы чересчур затянули и немного робеем друг перед другом, гадаем: это вообще хоть к чему-то приведет? Я считал, что я клевый, но фигня в том, что она красотка и мне ужасно хочется быть с ней.

Кароч, напряжно находиться рядом с Франко и Мелани – такой яркой, бронзовокожей и здоровой парой. Франко на двадцать лет старше, но он почти что подходит этой подтянутой и загорелой калифорнийской блондинке. Они свободно и вальяжно ведут сибя друг с другом: то рукой ляжки коснутся, то украдкой в щеку чмокнут и постоянно обмениваются многозначительными взглядами и заговорщицкими улыбками.

Влюбленные – пиздюки. Сами того не желая, они тычут тебя носом. И Фрэнк Бегби делает это со мной с того блядского дня на борту самолета прошлым летом. Мы все-таки остались на связи и уже несколько раз виделись. Но мы никогда не оставались вдвоем – он всегда с Мелани, а иногда и я кого-нибудь приведу. Как ни странно, инициатором выступает Франко. Когда мы договариваемся о стрелке с глазу на глаз, чтобы я мог обсудить возвращение долга, он вечно находит повод отменить встречу. Сейчас мы тут в Санта-Монике, и скоро Рождество. Он пробудет здесь, на солнышке, все праздники, пока я буду в Лите со своим стариком. Парадокс в том, что я могу теперь расслабиться, когда сидящий напротив чувак, который, по моим представлениям, никогда не должен был свалить со старого порта (разве что в кутузку), больше не представляет угрозы.