Наши знакомые сдали нам маленький флигелёк, и началась ежедневная напряжёнка, когда слушали новости с Донецка. Это было, как в фильме ужасов: каждый день что-то взрывалось, показывали, что улицы усеяны трупами, что нет конца и края этому беспределу. Если бы кто-нибудь, когда-нибудь сказал мне, что у нас, на Украине, может быть гражданская война, как когда-то пошли сын на отца и брат на брата, я бы не поверила. Но так как это происходило всё на моих глазах, оставалась только маленькая надежда, что это продлится недолго, и всё станет на свои места, и опять будет мирное небо над головой. Так проходили дни, и становилось всё только ужаснее, потому что, глядя в телевизор, узнавали те или иные дома, переулки, которые были расположены в центре Донецка, и туда попадали снаряды, и гибли люди. И вот появился какой-то лучик надежды в начале лета, мы узнали, что будет поднят вопрос, на международном уровне, о мирном урегулировании ситуации на Донбассе. 6 июня в Бенувиле встретились члены «нормандской» четвёрки. На тот момент это были: канцлер Германии – Ангела Меркель, президент Франции – Франсуа-Жерар-Жорж-Никола Олланд, президент России – Владимир Путин, президент Украины – Пётр Порошенко. Радости не было предела, что наконец-то всё закончится. Вселяло надежду то, что это решалось на очень высоком уровне. Но прошла неделя, по новостям было тоже самое, что и до переговоров, а то и хуже. Опять этот не прикрытый обман со стороны Украины, что Россия напала на нас и оккупировала.

Заканчивалось лето, но ничего не менялось в лучшую сторону, а становилось ещё страшнее. С трудом взяли билеты на поезд, и, как оказалось, этот поезд был последним в нашу сторону. Когда подъезжали к Донецку, на окраине есть такая станция Рутченково, проводники советовали выйти на этой станции и на такси добраться до центра, потому что накануне снаряд попал в один из вагонов поезда, который приехал на ж/д вокзал Донецка. Многие люди вышли на этой станции, а мы поехали до конца. Смешно сказать, что даже в такие страшные дни, когда гибли мирные люди, другие думали о своей выгоде, потому что на станции Рутченково собралась чуть ли не половина таксистов города Донецка, и, видимо, не без подачи проводников, которые нагнетали обстановку по поводу обстрела ж/д вокзала, у них не было недостатка в клиентах, и человек в такой ситуации платил столько, сколько они требовали. Мне кажется с вот этих первых дней люди, которые попадают под поговорку: «кому война, а кому мать родна», начали свой безнравственный промысел.

Доехали мы до ж/д вокзала, и, когда подъезжали, слышали обстрелы – совсем рядом. Я попыталась набрать своей подруге в Донецке и узнать, что там происходит, но никто ничего не знал, потому что сводки говорили в конце дня, а мы приехали в середине. Я не знаю, как кто, а у меня был внутри леденящий ужас, потому что это карточная игра – повезёт-не повезёт. И, когда поезд остановился, проводники нам говорили, чтобы мы не задерживались на перроне и быстро спускались в подземный переход, потому что канонада не стихала. Мы из вагона вышли на перрон, и под ногами у нас были миллионы осколков стекла от вчерашней бомбёжки. Не мешкая ни секунды, мы спустились в подземный переход прямо на перроне. И я увидела страшные, ничего не выражающие, тёмные силуэты людей, как будто приклеенные к стенам подземного перехода, державшие кто мобильный телефон, кто планшет, сразу нельзя было понять – что они тут делают, а потом, когда я вспомнила, какой район больше всего пострадал от обстрелов, и что в этом районе не было ни электричества, ни воды, ни газа, и эти люди стояли возле розеток и заряжали свои средства связи с внешним миром. Мы с Лизонькой остались в подземном переходе, а Саша побежал искать такси, чтобы доехать до дома. Мы жили в пяти минутах езды от ж/д вокзала. Минут через десять муж прибежал, взял вещи, и мы бегом по привокзальной площади помчались к машине. Сев в машину, мы и здесь услышали сумму в два раза превышающую норму. Сейчас никто уже на это не смотрел, и мы поехали домой. За время поездки таксист рассказал, что в центре бояться нечего, центр практически не бомбят. Это чуть сняло напряжение внутри.

И вот, наконец, после всех этих испытаний в дороге, мы зашли в нашу квартиру.

Когда захлопнулась дверь нашей квартиры, мне стало как-то легче, наверное, от того, что мы уже дома, и как говорят: «мой дом – моя крепость», что стены родного дома могут защитить от любой беды и от бомбёжек тоже. В ушах до сих пор стояла фраза таксиста, что центр не бомбят, и стало совсем спокойно. Но это спокойствие продолжалось недолго. Пока Лизонька вместе с отцом раскладывала вещи, я быстренько приготовила что-нибудь перекусить. И тут всё началось опять то, что происходило на ж/д вокзале, когда мы приехали: сплошная канонада, свист снарядов, окна тряслись так, что казалось вот-вот они рассыпятся. Лизоньку заперла в ванной комнате, Саша вышел на балкон посмотреть, что с цветами, и раздался такой резкий свист, как будто снаряд летел прямо к нам в окно. Я попросила мужа уйти с балкона, и мы подошли к ванной комнате. Глядя друг на друга, мы без слов спрашивали – что делать. Я решила, чтобы муж пробежался по этажам и узнал у соседей, где у нас бомбоубежище. Он отсутствовал всего пять минут, а мне показалось, что прошла вечность, потому что взрывы всё усиливались. Я одела ребёнка, странно, но в зимнюю одежду, хотя на улице был конец сентября. Я предполагала, что это будет надолго, а дело было уже вечером. Бомбоубежище было совсем рядом – это была подземная парковка рядом стоящего нового дома. Позвонила сестра по мобильному телефону. Оказалось, что они не в Донецке, а в Кривом Роге. Она услышала мой тревожный голос и спросила, что случилось. Я сказала только одно: «Нас бомбят». И когда она сказала, что может быть вы поедете к нам, я в первую минуту не поняла, какой смысл она вкладывает в эти слова.

˗Куда к вам? В Кривой Рог? – спросила я.

˗Да нет же ко мне на квартиру, – ответила она.

По странному стечению обстоятельств район, где находилась её квартира, совсем не обстреливался. Я быстро собрала всё то, что я приготовила поесть в пакеты, сказала мужу, чтобы тот быстро одевался и вызывал такси. Забрали основные документы, деньги, ценных вещей у нас не было и спустились вниз, потому что такси уже было у подъезда. Под обстрелом мы ехали в отдалённый конец города, только когда подъезжали к дому сестры, обстрелы слышались далеко, как глухие раскаты грома.

Поднялись на третий этаж обычной пятиэтажной хрущёвки, взяли ключи у соседа, открыли дверь и оказались в тихой двухкомнатной квартире. Эта тишина звенела в ушах. Опять молча переглянулась с мужем, ничего не сказав, сели друг напротив друга на кухне и каждый думал о своём, но если бы мы озвучили мысли, они бы были одинаковые, как два извечных русских вопроса: что делать и когда это закончится. В этой звенящей тишине мы просидели довольно долго, видимо каждый боялся начать разговор. И тут на кухню залетела Лизонька, попросила, чтобы я включила телевизор и сказала, что она хочет кушать. Этой просьбой она меня выводила из любого оцепенения, потому что с тех пор как она начала разговаривать и до сегодняшнего дня, я эту фразу: «мама, я хочу кушать», слышала крайне редко. Почему-то моя дочь не любила кушать, хотя пожаловаться на свои кулинарные способности я не могу, да и окружающие хвалят. Могу приготовить всё, кроме «птичьего молока» – это любимая фраза моего покойного отца, он любил говорить: «У нас в доме всё есть, не хватает только птичьего молока», – ну естественно это не относилось ни к десерту, ни к конфетам – это было риторическое сравнение. Маленькая вспышка моего детства: жили мы небогато, но для жизни у нас всего хватало: и одежды, и еды, и всякой вкуснятины. Только теперь я понимаю, по прошествии стольких лет, что моё детство проходило при коммунизме, и вообще, что связано с моим детством, юношеством, навевает такую щемящую тоску, что выступают слёзы ни с того ни с сего, подкатывает ком к горлу, и думаешь: «Что людям надо? Ведь у каждого одна жизнь, живи и радуйся каждому дню, солнцу, луне, ветру снегу, дождю, ведь это дано всем. Почему кто-то хочет забрать это у соседа? Так мало того, что забрать благость бытия, они забирают жизнь. Кто им дал право на это?»