Сноски:

заливчик Тетра Блю* – пасхалка к Тетре и Блюбелл из цикла «Хроника анклавов» – История шестая. «Спасите наши души». Залив назван в честь киборга Тетры и девочки Блюбелл по некоторым причинам.

также маленькая отсылка к Блюбелл* – Голубой колокольчик.

История вторая. Анклав Плэзэнтвилль. Ренар и Лидия.

Старое новое время

Ренар Дао и Лидия Хейл были давними бизнес-партнерами. Такими разными и в тоже время похожими людьми. После истории с сывороткой для киборга-сестры Ренара по имени Тетра Дао вернулся из колонии на Марсе обратно на Землю, засел в своем родовом поместье близ спальных районов, зарылся в нору как истинный лис…

Что до Лидии. Она продолжила вести бизнес с баром «Отравленное яблоко», металась от одной деловой поездки к другой по анклаву, жила в качестве второй или третьей жены в особняке одного стареющего барона; бросила барона ради циркачки с раздвоенным языком, сочинила томик декадентских стихов, живя в коммуне фокусников и психомагов, чуть не потеряла доход от бара, закрыла оный, обидев тем самым давнюю подругу, и сгинула в вечности…

Жизнь сводила и разводила их, точно они были игрушками Бога, в которого оба утратили веру еще со школьной скамьи. Ренар лишь по старой привычке поклонялся статуе Эны – матери, пропавшей в веках, памяти и истоках времени. Лидия же клала на алтарь своего опекуна венки из бумажных роз. Настоящие кустовые розы, что она когда-то выращивала и, за которыми ухаживала в его саду, давно были выкорчеваны новыми обитателями дома. Верить во что-то или же кого-то было для них необходимо, как для торговых судов важен красный луч маяка в бушующем темном водном пространстве. Иначе жизнь обретала статус обычного существования, а такие личности, как Ренар и Лидия, попросту не могли этого допустить. Это бы означало потерю себя и своего статуса в глазах окружающего мира. Экстраверсия властвовала в их характерах и была двигателем к дальнейшим действиям в стремительно меняющем обличие мироустройстве анклава Плэзэнтвилль.

***

Так уж сложилось, что Лидия Хейл явилась в поместье Ренара Дао одним промозглым, туманно-зеленым утром. Диск солнца прятался за инфернальной вуалью туч и отчего-то отливал малахитом, сквозь прорехи. Из-за этого эффекта туман, стелящийся по земле покрывалом, был подсвечен зеленоватостью, малахитовостью, некой болотистостью. Он был тяжел и густ. Казалось, в нем можно было затеряться навек. Никакие галогенные прожектора, выключенные в это время суток, не могли пронзить его.

…И запоздалые светляки крошечными частичками эльфийской пыльцы мерцали на пути Лидии. Жужжали осы над вихрастыми перепутанными хризантемами. Кружили в поднебесье странные птицы. Китаец-монах, единственный оставшийся слуга семейства Дао, назвал их козодоями caprimulgus europaeus. Песни самцов – сухая монотонная трель «рьрьрьрьрь» – чем-то напоминала урчание зелёной жабы или тарахтение небольшого квадрацикла, только более громкие. Почуяв осеннюю меланхолию в воздухе, козодои решили покинуть излюбленное местечко под скрюченным вязом и пустились по диагонали через пруд, под сень виноградной лозы, вдоль клумб с маслянисто-желтыми лириодендронами, к зарослям бамбуковой рощицы. И было в их перелёте нечто несуразное, торопливое, неумелое. «Кочевье», – смекнула мисс Хейл, заслонив от слепящего белого неба локтем лицо. «Скоро вновь вернутся».

Над крышей поместья лиловели ветками глицинии, призрачно колыхаясь в тумане, точно рукава китайских принцесс, склонившихся над зеркальной гладью прудов, что звоном колокольчика когда-то подзывали к себе карпов-кои. А может это были японские принцессы?.. Лидия зажмурилась, глубоко вдохнув терпкости хризантем и влажной земли. Она тоже вернулась из кочевья, из круговорота, из мрака. Монах косноязычно выдал, что здесь своего мрака хватает, но он предан семье Дао, как никто другой. Мисс Хейл не понимала подобной раболепности. Она по опыту знала, какой невыносимый и беспрекословный человек Ренар Дао. В этом они были идеально схожи.

Туман постепенно рассеивался, открывая взору монаха и женщины огромную территорию поместья. Лидия была зачарована, точно Элла*. Как когда-то здесь была околдована собственной клетью апатии мать Ренара – Эна Роуз Дао, в девичестве Стрим. Да, и розы – осенние, чайные, кустовые и плетущиеся тоже преследовали мисс Хейл всю её жизнь. От рождения и до конечного пункта путь Лидии будет тернист и мрачен. Так некогда нашептала за самокрутку марихуаны и за французский золотой браслет-часики с электронным циферблатом и кавайным будильником, поющим голосом девочки-биодроида Ии, психомагичка из их коммуны. То было давно и – правда. Зелено-желтые стены комнаты в тысячноэтажном пенале наклонялись, сужались, готовые погребсти под собой несчастных одиночек, собравшихся в их карточной замкнутости. Кто король, кто дама, кто валет, а кто джокер. Лидия пила джин-тоник, витала в неоновоподсвеченных облаках, вслушивалась в нейрофанк, доносящийся из глубины кухни, и верила каждому слову психомагов. Они были своего рода проводниками в иные миры и вселенные, толковали сюрреалистический полубред ирреальности, могли проникать в ткань киберпространства лучше всяких хакеров и программеров. Лидия Хейл боготворила и верила психомагам. К собственному несчастью. Она всегда была мнительна и суеверна. Талисманы, обереги, амулеты, тотемы. Вера крепчала с годами. Поэтому, когда впервые услышав от задумчивого властного Ренара Дао, что Лидия напоминает ему, отчасти, его трагически почившую мать, ей стало и любопытно, и страшно. Величайший прилив чакры обогатил и истощил её за какой-то краткий миг. Что это была за женщина? Неужели у неё имелся соулмейт?*

Дичайшая побуревшая и истрепанная коварными западными ветрами зелень сада обратилась в помесь джунглей и доисторических лесов, что еще существовали, как транснациональный заповедник на границе с северными землями анклава. Лидия пробиралась по заросшим папоротниками и вьюнками тропам в сопровождении единственного обитателя дома, кроме самого хозяина, косноязычного китайца-монаха. Окружающая флора пробуждала в ней тепличные, бережно зарытые в душе воспоминания. И вновь ею овладело это чувство любопытства и страха одновременно. Неужели Эна Роуз Дао пряталась в этих зарослях от мужа и сына? В особенности от единственного сына…

Здесь также произрастали дубовый мох, японский кипарис хиноки, мускатный шалфей, заплетший известняковые изгороди шведский плющ, кардамон и эстрагон, базилик, пачули и лемонграсс. Вдали белели воском под стеклом громадных, как гробницы, теплиц цветы флердоранжа и японской камелии цубаки. Китаец-монах с гордостью заявил, что он лично ухаживает за цветами, ибо белый цвет слит из невинности и смерти. Лидии в этом чувствовалось что-то декадентское. Она загадочно улыбнулась…

Слуга отворил перед ней дверь и проводил в гостиную, полутемную, душную и фешенебельную, где на узкой бордовой кушетке возлежал больной сэр Дао. Титул он получил за энную сумму квадров от президента Плэзэнтвилля, возглавляя поставку особой чайной смеси с плантаций терраморфированного и колонизированного Марса.

Лидия Хейл устроилась в его излюбленном кресле, обитом темно-синим бархатом, не дожидаясь приглашения, закинула ногу на ногу, засмолив в духоту гостиной умело скрученной папиросой, которые в наличие были разбросаны по круглому на гнутых ножках столику. Подобная наглость всколыхнула личность Ренара, но была свойственна и ему, поэтому хозяин дома снисходительно улыбнулся незваной гостье. Она приветственно кивнула, откинув копну волос за спину, щелкнула алюминиевой зажигалкой.