По залу поплыл густой ароматический туман, вслед за ним электронная музыка, а через короткое мгновение за хрустальными стенами показались сами гомоакватикусы. Танец их был исполнен трюков, и при этом эротизма. Перед Кэт распахнулся ящик Пандоры. Она была охвачена восторгом, смежным с адреналином, и легкой завистью. Девы вод двигались так, словно плыли в воображаемом течение собственной холодной крови. Их слегка выпученные глаза были поразительно живыми, просчитывающими реакцию зрителей до мелочей. Тончайшие сатиновые и шелковые одеяния обтекали гибкие пластичные фигуры. Кто-то был выше, кто-то ниже, кто-то костлявей, а кто-то в самом расцвете сил. Все они представляли собой фабрику грёз, ту её сторону, о которой мечтала Алира, и которой восхищалась на подсознательном уровне Кэт. Когда же музыка прекратила свой бег, сказка кончилась, погас свет, Вачовски осознала, чего стоила им вся эта модификация, а главное свобода к существованию…

После выступления гомоакватикусов был банкет в Хрустальной Зале. Алюминиевые барные стойки, кованые стулья, крашенные под серебро, узкие бокалы с шипящими лазурными и бирюзовыми коктейлями. Изображения морских цветов на стенах. Мраморные фонтаны со статуями нереид, наяд и сирен. Сладкий лед с мятой и лаймом, соленый шоколадный мусс, звезды, вырезанные из киви и дыни. Задрапированные нитями жемчугов проходы. Девушки в платьях с пайетками-чешуей, напоминающими русалочьи хвосты. Парни в жилетках из акульей кожи и ирокезами, крашенными в густо-синий и пепельно-серый. Блеск в полумраке. Свежесть прохлады. Меланхолические мелодии, убаюкивающие, качающие толпу гостей на волнах.

Кэт была в фиолетовом платье-мини, в черных лакированных лодочках. В ушах звенели золотые кольца. Волосы вились мягкими смоляными локонами до плеч. Темно-вишневая помада. Аромат дикой сливы вокруг белой шеи.

Она не вписывалась в окружающую обстановку, но была рада очутиться в новом измерении.

Присев за дальней барной стойкой, где сидел еще один гость, Кэт заказала соленый шоколадный мусс с засахаренным цветком сакуры, сбрызнутым лимонным соком. Ковыряясь ложечкой в десерте, девушка заметила, что на неё откровенно пялился мужчина с бородой и низким черным хвостом на затылке.

Алая бабочка на темно-синей рубашке показалась издалека пятном крови… Кэт встряхнула головой, опустив взгляд на мусс с утопающим цветком сакуры. Только не сейчас. Рэн! Она вырвалась сюда развеяться, а старые кошмары не оставляли ни на миг.

Мужчина пересел к Вачовски. В правой руке он игрался стаканом с бирюзовым коктейлем.

– Не против? – голос его был низким и тоскливым.

– Нет.

Кэт отчего-то резко выпрямилась, точно ледяная рука Спирита Рэна коснулась её спины, как в том сне…

– Вы одна здесь? – отхлебнув жадный глоток напитка, вновь обратился к Кэт незнакомец.

– Поэтому вы осмелились подойти ко мне? – лукаво блеснув карими глазами, откликнулась Вачовски.

Она решила пококетничать, чтобы расслабиться.

– Вы выделялись из толпы, поэтому я и подошел, – парировал мужчина.

– Мне это должно льстить?

– Как угодно.

После короткой паузы он представился.

– Меня зовут Феликс.

– Кэт.

– Очень приятно, Кэт. Вам понравилось шоу? На мой взгляд, много шумихи.

– На то оно и шоу, не так ли, Феликс?

Мужчина довольно усмехнулся и пригласил Кэт переместиться в более спокойное место. Они вышли на площадку, окаемленную фосфоресцирующими валунами, в центре которой возвышалась статуя Нептуна. Дальше растянулся четырехугольный бассейн с гигантскими водяными лилиями и толпы зевак, пьющие под дабстеп светло-зеленый шартрез, дергающиеся в ритмике конвульсий. Кто-то осмелился нырнуть в бассейн и с криком брызгал остальных на помостике. За всем этим вилась дорога влево, где через три яруса курсировали наемные автофлаи, развозящие людей по местам их назначения. Феликс остановил один и они сели в теплое кожаное нутро автофлая, удаляясь прочь от водяного веселья.

Так они очутились в семейном ресторанчике в постмодернистическом стиле. Кэт оценила выбор нового знакомого и проницательно выговорила:

– А ты ведь тоже не местный.

– Как ты догадалась? – Феликс расслабил узел бабочки и положил в рот эвкалиптовый леденец из жестяной коробочки с китайским иероглифом на крышке.

– Ты все время смотришь вдаль, словно ищешь пути отхода. Тебе трудно усидеть на месте, потягивая бирюзовый коктейльчик, как остальным мужчинам. Ты все время на ногах – рыщешь, убегаешь, стремишься изведать больше, чтобы… – она задумалась, кусая нижнюю вишневую губу.

– Чтобы что? – заинтересованно спросил Феликс, наклонив голову поближе к спутнице.

Кэт немного смутилась, но не отодвинулась. Интимный полумрак ресторана поверг её к расслабленности и откровенности. Это было нечто новое, ранее никогда ею не испытываемое.

– Чтобы найти то, что тебя остановит и привлечет так сильно, как никогда и ничто прежде.

Он расплылся в удовлетворенной улыбке, подумав, что эта маленькая женщина, настолько проницательная и таинственная, определенно в его вкусе. Феликс накрыл ладонью её руку, потянулся через столик и вложил слова, как осколок мятной шоколадки, ей в приоткрытый темно-вишневый ротик:

– И сейчас мне кажется, что я нашел то, что искал…

***

Их сближение происходило приливами. Иногда он мог надолго пропадать по каким-то коммерческим делам, а после появлялся перед Кэт сияющий, напыщенный и удалой. Водил её развлекаться в казино и на представления психомагов в самое громкое заведение под названием королевство Delirium. Однажды они забрели на поэтическое выступление декадентов, мигрирующих с родины Феликса – анклава Монолит. Отпуск Кэт подходил к концу, а она всё меньше вспоминала про Федеральную Окраину и команду подводников. Увольнительный талон хранился на электронной почте её гика-напарника, дальновидного мальца, смахивающего на падшего ангела. Вставал вопрос поиска работы, но пока накопленных средств хватало. И Феликс обещал ей подыскать какое-нибудь “не пыльное” место.

– Поехали ко мне. Покажу, где осел когда-то.

Кэт удивленно выгнула брови под взъерошенной челкой. Они стояли и пили из узких бутылочек подсахаренный абсент на мосту, перекинутом через заливчик Тетра Блю*. На голубой водной глади отражалось охровое сияние заката. Одно перетекало в другое, переплетаясь и переливаясь, точно краски замысловатого граффити с закодированными ответами на вселенские вопросы.

– А я-то думала, что ты обитаешь в спальных модулях.

Феликс задумчиво произнес, приобняв Кэт за плечи:

– Когда-то и там приходилось ошиваться. Едем. Мне уже осточертела акватория. Захлебнуться можно в этом болоте…

Тогда Кэт и заметила в нем странные перемены настроения. Феликс то яростно сжимал её в объятиях, придавливая всем весом к белому темперлону обширной кровати без простыней, запрещая впускать в спальню свежий воздух ночи и стрекот искристых цикад, то отказывался от любого общения, просиживая в одном шелковом халате на открытой веранде, стуча по сенсорной клавиатуре, погружаясь в симуляцию, звал некую Чан Ли…

В такие дни и ночи Кэт тоже вспоминала прошлое, лежа плашмя на остывшем темперлоне, ловила под веками послеобразы и смазанные картинки снов наяву. Вырываясь на поверхность, она шла искать по дому или в бамбуковую рощицу, или же, в конечном итоге, на холм, поросший колокольчиками, Феликса, чтобы вновь обрести друг друга, как автофлай сигнальный маяк.

– Возьми… в верхнем ящике комода, – придушенно заговорил он, откатившись от Кэт на свою сторону кровати. – Колоду костяных карт и жестяную коробочку. Они нужны мне.

Шея её еще горела от следов яростных поцелуев, бедра от щипков, позже грозящихся превратиться в новые синяки. Щеки и грудь были расцарапаны щетиной. Губы припухли и запеклись. Кэт едва дышала, впиваясь пальцами в мякиш темперлона. Воздух спальни густо пропах цветочной пыльцой и потом их тел. Она кое-как поднялась на ноги, прошлепала по горячим половицам к комоду и достала то, что он просил, словно капризное дитя. Не торопясь, Кэт вернулась к растянувшемуся на матрасе любовнику, грубо вручив ему вожделенные предметы. Затем она глотнула нагревшейся воды из кувшина и с яростью подняла деревянные решетки на окнах. Она жадно дышала, стуча решетками об пол. Выпила остатки воды из стакана, чуть не выронила его из руки, вместо этого ударила ладонью по раме. Её разрывала на части злость и придавливала в немом крике жалость. Он был слаб. До чего же он был слаб в своих страстях, что не угасли с потерями. Даже ей удалось совладать с призраками и кошмарами, чтобы обратиться некой новой ипостасью себя самой.