Вскоре «картина» была готова, Бахман Заири нагнулся к Сахибу, чтобы показать свой шедевр.

– Вот видеть, это современный искусство, не все это понимать, но это красиво. Художник показывать мир так, как он видеть его, понимаете? Понять, что иностранец нарисовал на буклете на скорую руку было трудно, то ли желтая птица на фоне красного солнца, то ли желтый самолет, пролетающий мимо красной планеты.

– Я вас прекрасно понимаю, – небрежно бросил Сахиб.

Иностранец хотел детально показать что-то на своей «картине», как вдруг нечаянно задел стаканчик с желто-красной водой и разлил ее на себя и на Сахиба.

– Сори, сори, я не хотеть, ай эм вери сори[6], это случайно. Зачем я вас так, я просто хотеть для вас показать, сори[7].

Он начал вытирать крашеную воду с пиджака Сахиба рукой, носовым платком, рукавом своего пиджака, не обращая внимания на собственные брюки, которые были уже в желто-красных пятнах.

– Перестаньте, я позову стюардессу, она принесет полотенце, не надо вытирать носовым платком, у меня есть свой.

Сахиб принялся искать во внутреннем кармане пиджака носовой платок, доставал попеременно все, что было в кармане, и перекладывал на столик. Стюардесса принесла влажное полотенце, помогла справиться с крашеной водой двум неуемным пассажирам. Когда все потихоньку улеглось, и иностранец немного угомонился и даже погрустнел, Сахиб принялся заполнять карман обратно. На столе остался пригласительный на выставку современного искусства в Тейт Модерн, который Сахиб сохранил как память. Этот пригласительный привлек внимание иностранца.

– О, это есть хороший галлери[8], там есть картины Матисс, Уорхол. Но главный, что в этой галлери выставляться хороший современный художники, молодой и талантливый. Я много видеть там хороших талантов. Вы тоже любить современное искусство, а ядурак показывать вам что это такой, еще и рисовать на ваш пиджак.

Раздался внезапный хохот этих двух уже изрядно поднадоевших всему Боингу пассажиров. Они смеялись минут пять, как старые друзья над старым знакомым анекдотом. Разговор начал Сахиб.

– В Тейт Модерн проходит выставка молодых художников, организаторы взяли на выставку две картины моей дочери, она сейчас работает в Лондоне, вот собственно причина моей поездки, а сам я далек от искусства, я работаю в нефтяной компании. Меня зовут Сахиб.

– У Иранцев тоже есть такой имя, обозначает владелец мира, а вы еще и владелец талантливый дочка. Как ее называть, я ехать в Иран к родным, через Баку, если успеть, когда вернусь в Лондон, я посмотреть ее картины.

– Ее зовут Сона Рзаева, а выставляется она под именем Сона Нури, это ее псевдоним.

– Почему я ничего о ней не слышать? Я следить за новый имена.

– Это ее первая выставка в Лондоне, до того она выставлялась в Баку, Риге, Москве.

– А сколько ей лет, сколько она писать картина?

– Сонечке двадцать три года, а пишет она с детства, можно сказать, ее увлечение стало ее работой, смыслом жизни что ли. Она очень любит свое дело, я ей даже завидую. Я, например, не увлечен своей работой, а она… Хотя, знаете, я не встречал людей, настолько увлеченных просто самой жизнью.

– Я вам сказать, все художник немного не такой, как все другой люди, но они самый, как это правильно сказать, слабые что ли, а вот! – ранимый люди, я много встречался с такими, русские говорят «художника можно обижать каждый».

– Нет, Соня – очень сильный человек, талантливый и сильный. Господь подверг ее большим испытаниям, я иногда даже пытаюсь понять, как маленький ребенок смог пережить такое и не только выжить, но еще и не опустить руки, заниматься любимым делом, прославиться, если хотите. Поймите, не потому, что это моя дочь, когда я вспоминаю, через что ей пришлось пройти, когда я думаю о том, сколько раз она начинала все с нуля… Она жизнь свою начала с нуля. Благодаря ей и я начал все с нуля. Понимаете? Ну да ладно, зачем вам моя история, она долгая, нудная и грустная.

– Я не понимать, прошу вас рассказать, нам еще долго лететь, я хочу знать все о знаменитом художнице Сона Нури, я запомнить это имя.

Стюардессы начали раздавать прохладительные напитки и вино. Иностранец взял бокал вина, будто приготовился к интересному рассказу, а Сахиб – апельсинового сока.

– Хорошо, я расскажу вам свою историю, вы первый человек, которому я рассказываю всю историю от начала и до конца, может так даже лучше, столько лет я держу это в себе, пора от этого освободиться, вряд ли я еще когда-нибудь кому-нибудь ее расскажу.

«Какой я был счастливый еще вчера, Боже, какой я был счастливый», – думал Сахиб, сидя у окна больницы на Каширке, смотря на заснеженные детские качели во дворе.

Сахибу было чуть больше сорока лет, коренастый, уже изрядно поседевший мужчина. О его интеллигентности говорили только его глаза и манеры, а во всем остальном он стал похож на бомжа, на торгаша, нервного и потрепанного жизнью, словом, «лицо кавказской национальности» как принято здесь говорить. Да, действительно, ведь он и был бомжем на самом-то деле, без квартиры, машины, работы, да и деньги уже заканчивались. Да, так оно и есть, он – бомж. «Ну и пусть, я уже ничего не хочу от жизни, и никто мне не нужен, кроме дочери, только бы Сонечка, солнышко мое, выздоровела, а больше я ничего не хочу. Я буду много работать, кем угодно, хоть грузчиком, уборщиком, да кем угодно, я все смогу, мы как-нибудь прокормимся, только верни ее мне, Боже!» – молился про себя Сахиб.

Он на мгновение задумался о своей жизни, что же он сделал не так, за что это все ему, почему, ведь он старался жить правильно, никого не обижал, никому не делал плохого. Сахиб ни на секунду не переставал перелистывать в голове страницы своей жизни, будто бы искал ответа на вопрос: «за что, где я допустил ошибку, что я сделал не так, чем разгневал Бога?», но не находил ответа.

Рос он в интеллигентной бакинской семье, был единственным ребенком и, как обычно бывает в таких случаях, родители баловали его. Мама – Зульфия ханум – была врачом, папа – Ризван муаллим – военным, в звании полковника. Мама, как полагается всем матерям, защищала сына и старалась уберечь его от строгости военного отца. Сахиб был абсолютно счастливым ребенком, и многие его сверстники ему завидовали. Ну как же, папа бывал за границей и привозил сыну, кока-колу, жвачек, которые мгновенно раздавались в классе, джинсы и кожаные куртки, и это в советские-то годы! Мама мечтала, чтобы сын стал врачом, но он стал инженером. Закончив престижный вуз, пошел работать на нефтеперерабатывающий завод и довольно быстро шел вверх по карьерной лестнице, уже к тридцати годам Сахиб был начальником производственного отдела.

– Папаша, пора готовить обед, – грубый голос проходящей мимо медсестры оторвал Сахиба от воспоминаний.

– Да-да, на кухне свободно?

– Одна плита пока свободна, идите быстрей, а-то займут.

Было около полудня, а в 14.00 ребенку надо поесть. Каждый раз надо готовить что-нибудь свежее, а то, что дети оставляли, доедали родители. Правда, родители «со стажем» старались готовить мало, чтобы не выбрасывать, ведь санитарок в этом отделении не было. Кулинарить Сахиб научился только здесь, раньше он этого не умел, да и до сих пор толком-то не научился и делал все медленнее, чем мамы других детей, поэтому надо было торопиться, чтобы успеть. Из-за приема определенных препаратов, аппетит у маленьких жителей этой больницы был диким, приходилось готовить по пять раз в день. Вчера Сона захотела довгу, и сегодня с утра Сахиб носился по Москве в поисках нужной зелени и мацони.

Сахиб зашел на кухню и принялся чистить и мыть зелень. И снова мысли лезли в голову, снова он крошил зелень и думал о чем-то своем. Он рано потерял отца, Ризван муаллим скончался, когда Сахибу было двадцать три года от сердечного приступа. Зульфия ханум сильно переживала по этому поводу, сама заболела, и все твердила, что отец ушел, так и не увидев внуков. Когда Сахибу исполнилось тридцать, Зульфия ханум поставила вопрос ребром: «Хочу увидеть твою свадьбу и внуков перед смертью».